Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе

Вот еще пример той же идеи. Стоит ли университетам позволять студентам самостоятельно решать, какие занятия им посещать, или у них должна быть обязательная учебная программа? Задайте этот вопрос обучающимся, их родителям или профессорам, и вы получите множество противоречивых мнений, не согласующихся друг с другом. Но понемногу дискуссию можно направить в более сократическое и конструктивное русло, задав примерно такой же вопрос, как и в случае с судебным приговором: «А какова же цель университетского образования?» Ответы на него раскроют бoльшие посылки, лежащие в основе ранее заявленных мнений. Предположим, некто утверждает, что целью образования является Х. Перед вами снова три стандартных варианта. Вы говорите: «Если цель – X, то как ваше мнение о том, что студенты должны сами выбирать предметы, помогает достичь подобной цели?» Или вы говорите: «А вы уверены, что цель именно X? Могут ли у образования быть другие цели?» Или же, наконец, вы говорите: «А что значит это X? И почему цель X так важна?» Полученные ответы потом подвергаются проверке посредством других вопросов, к рассмотрению которых мы вскоре перейдем.

Вопросы, к которым мы только что обращались, можно, если вам угодно, переформатировать в проблемы дефиниций. При таком сценарии в первом случае вы спросите: «Что такое справедливое наказание или что значит "расплата"?», а во втором: «Что такое "хорошее образование"?» Именно так обычно поступал Сократ. Однако зачастую использование фрейминга «почему» или «с какой целью?» интуитивно кажется более удобным способом вычленить интересующий нас принцип. Подобные вопросы требуют новых утверждений, которые иногда оказываются сложнее, чем дефиниции; они таят больше ошибок и вызывают еще больше вопросов. Пропозиции влекут за собой следствия, и именно их мы будем проверять посредством вопросов.

18 Проверяя принципы

В предыдущей главе было показано, как с помощью вопросов определенного типа выявить принцип, вокруг которого между оппонентами идет спор. В этой главе анализируется то, как посредством вопросов иного типа можно протестировать этот принцип после того, как он обнаружен. По сути, разговор пойдет о том, как лучше завершить эленхос. Давайте проследим описанную ниже последовательность действий. Ваш собеседник высказал некий тезис. Цель – проверить его, но при этом вам не хотелось бы вступать в конфронтацию. Для вас предпочтительнее, чтобы оппонент согласился с другим утверждением, которое вступит в противоречие с высказанным им ранее. Как раз этим нам сейчас и предстоит заняться: мы посмотрим, как формулировать такие вопросы, согласившись с которыми собеседник вступит в противоречие с ранее высказанными им тезисами. В настоящей главе, как и в предшествующей, мы используем некоторые виды вопросов, которые отличаются от применявшихся в давнюю пору Сократом, ибо его цели отличались от наших.

Иногда придумывать вопросы подобного назначения довольно легко. Произнесенный вслух принцип – это, как правило, сильное и простое утверждение. Теперь можно поразмыслить, верно ли оно, сформулировав контрпримеры, способные поставить его под сомнение. Отлично, наши вопросы готовы. Но нередко базовый принцип представляет собой замысловатое утверждение предписывающего характера. В таких ситуациях трудно подвергать его сомнению напрямую (он может оказаться отнюдь не фальшивым!) – и тогда ваша цель становится немного другой. Вам нужно будет постараться доказать, что это утверждение неадекватно, что оно слишком примитивно, что проблема требует более глубокого анализа.

Поэтому нужно задавать вопросы, которые произведут именно такие эффекты. Как генерировать их прямо по ходу дела? Ниже предлагается несколько классических методик, предназначенных для этой цели. Все они универсальны, но некоторые более приложимы к одним темам, чем к другим. Сами вопросы ничего не опровергают; они лишь открывают пути исследования – но в этом-то и суть. Сократические вопросы не предназначены для разрешения проблем, хотя в определенных обстоятельствах они помогают улаживать разногласия. Сами по себе по большей части лишь раскрывают сложность проблемы.

Мне следует извиниться за недостаточность нижеследующих примеров; в них отражается весьма скромное число методов, посредством которых производится вопрошание. Между тем вселенная возможностей велика, как в рамках оригинальных диалогов, так и за их пределами. Кроме того, каждая техника проиллюстрирована здесь самым простым способом и всего пару раз. И все же предложенного будет довольно для того, чтобы подсказать, с чего начать. Итак, давайте приступим – и обратимся к нескольким стратегиям, позволяющим тестировать базовые утверждения.

Буквализм. Во-первых, тот или иной принцип можно подвергнуть давлению, если истолковать его буквально. Постарайтесь припомнить случаи, охватываемые формулировкой, но при этом не вписывающиеся в замыслы ее автора. Иногда принцип основан на ментальной картинке какого-то ключевого случая, но при этом выражается словами, которые подходят и для других ситуаций. При таком раскладе можно указать на очевидность того, что предложенную формулировку необходимо сузить, а это, в свою очередь, осложнит выдвижение более конкретных заявлений. Именно так здесь будет выглядеть настоящая работа.

Например, Лахет утверждает, что мужество – это стойкость. Вы задумываетесь: всегда ли это так, если понимать тезис буквально? Можете придумать гипотетический пример, в котором это неверно, например описать человека, который очень настойчиво ищет наркодилера, готового продать ему дозу. (И не будем смущаться; Сократ ведь тоже приводит примеры, актуальные для его времени.) Каждому понятно, что Лахет имел в виду вовсе не такую стойкость, и поэтому пример покажется глупым. Но глупость в данном случае полезна, поскольку она явно требует большей ясности: конечно, нам понятно, что имелась в виду не такая стойкость, – но что же именно подразумевалось? «Я предполагал, что мужество – стойкость вполне определенного рода». Замечательно. Но какого именно рода?

Такую модель легко применять в юридических спорах. Следует ли разрешить правительству выдавать образовательные ваучеры, которые граждане смогут использовать для оплаты обучения не только в светских, но и в религиозных школах? Кто-то, ответив отрицательно, приведет метафору, поясняющую такую позицию; реагируя, вы можете истолковать его метафору буквально.

– Использование образовательных ваучеров для оплаты обучения детей в религиозных школах противоречит Конституции США.

– Почему?

– Потому что согласно Конституции государство и церковь отделены друг от друга самой настоящей стеной.

– Да, я понимаю, о чем вы. А можно ли тогда государственной пожарной охране тушить пожары в церквах?

– Разумеется, можно. Ведь я не это имею в виду.

– А могут ли государственные службы вывозить мусор с церковной территории?

– Конечно, тоже могут.

– Выходит, между государством и церковью нет никакой стены.

– Но речь ведь о стене не в буквальном смысле – это просто принцип такой.

– Отлично. В чем же заключается ваш принцип?

Диалоги такого рода распространены в юридической среде, поскольку и судьи, и адвокаты нередко обращаются к метафорам, обсуждая сложные проблемы. В юриспруденции множество известных метафор – таких, например, как «рынок идей» или права «полутени» (пограничная область одного права, включающая в себя другие права). Обратите внимание на то, что приведенные выше вопросы можно было бы задать и в том случае, если бы собеседник, не прибегая к метафоре «стены», рассуждал бы просто об «отделении» церкви от государства: ведь «отделение» тоже можно воспринимать образно. Метафора позволяет рассматривать юридические понятия так, как будто бы это физические сущности. В словах такого рода часто скрываются тонкие метафоры. Они привлекают тем, что с их помощью легче представлять и воспринимать абстрактные идеи. Однако метафора – это еще и путь, позволяющий уклониться от логического анализа. При буквальном восприятии она как бы растворяется; и после этого разговор переключается на детали, где и происходит настоящая работа.

Крайности. Теперь давайте поразмышляем о крайних случаях, то есть о внешних пределах той сферы, которая охватывается тем или иным принципом. Модель крайнего случая, скорее всего, окажется оспариваемой по всем критериям, за исключением того, который непосредственно связан с обсуждаемым тезисом. Иногда подобные примеры черпаются из исторических и литературных источников.

– Это судебное решение ужасно.

– Почему?

– Потому что решения должны основываться на первоначальном смысле Конституции, а не на расплывчатых представлениях о том, какой должна быть хорошая политика.

– Что ж, звучит обоснованно. Вас беспокоят судьи, которые привносят в свои решения собственные политические предпочтения.

– Именно так.

– Но вот что мне интересно. Предположим, государство решило бы наказывать преступников, клеймя их раскаленным железом. Вы стали бы возражать против судебного решения, которое это прекратит?

– Пожалуй, нет, в этом крайнем случае не стал бы. Но, по-моему, к моменту ратификации Конституции людей уже не клеймили.

– Отнюдь, при наказании рабов это было достаточно распространенным явлением. Однако, если вы не считаете, что такой пример уместен, то мы не будем обращать на него внимания. Впрочем, как насчет порки? В 1789 году она все еще оставалась обычным делом.

– Думаю, сейчас такие вещи считались бы антиконституционными. Но все это совсем крайние случаи, сейчас ведь такого уже не бывает.

– То есть ваш принцип применим только в случаях, которые не являются крайними?

– Нет, полагаю, он применим всегда. Просто нужно стремиться к тому, чтобы исключения случались как можно реже.

– Иначе говоря, вы все-таки признаете какие-то исключения?

– Изредка признаю.

– Хорошо. А когда вы их признаете?