Методотдел

За детьми в Симферополь я отправился вдвоем с Веней. Я бы не потащился туда сам, но как назло у всех моих методистов были занятия в это время. Рейс из Шереметьево должен был приземлиться в полдень, и мы приехали как раз минут за пятнадцать до посадки самолета. На нашей табличке в зоне встречающих огромными буквами было написано «Луис и Моника».

Луису было четырнадцать, а Монике двенадцать. Сложно было подумать, что между ребятами кровное родство. Луис — рыжий, веснушчатый, со светлыми ресницами, а Моника — кареглазая и темноволосая. Он — вдумчивый, рассудительный и неспешный, она — непоседливая, шустрая, эмоциональная. Пожалуй, единственное, что делало похожими брата и сестру друг на друга, было то, что у них отсутствовал и малейший намек на тоску по дому, на беспокойство, какое бывает у детей, оторванных от родителей.

Собственно, русским языком был увлечен только Луис, он неплохо изъяснялся и почти всегда понимал меня с первого раза. Моника по-русски почти совсем не говорила, но она могла читать и знала отдельные фразы. Я сразу подумал, как сложно будет составить учебный план для девочки. Вся надежда оставалась на Зину Дрозд, которая хорошо владела испанским. «Да, но одна Зина на все лето для этого ребенка — это слишком непросто», — размышлял я.

— Луис, а твоя сестра тоже решила серьезно заниматься русским языком? — спросил я, когда дети немного пообвыклись в нашем микроавтобусе.

Он улыбнулся.

— Моника со мной приехала…

— За компанию?

— Да, но она тоже немного учила. Ей тоже интересно. Но, конечно, мне больше нравится русский язык, чем Монике.

— Скажи, а ваши родители имеют отношение к России? Может быть, ваша мама русская?

Луис отрицательно покачал головой:

— Нет. Они испанцы. Мама — врач, папа — инженер. Мне нравится изучать разные языки. Я знаю английский, французский, итальянский, немецкий. В следующем году хочу учить арабский, а потом китайский. Сейчас я хочу лучше говорить по-русски.

— О, ты замечательно говоришь, поверь мне! Ты приехал в Россию в первый раз?

— Да.

— Что ты думаешь о нашей стране?

— Россия очень большая страна, очень. Мне нравится русская культура.

Ответ был стандартный, и, если честно, я так и не понял, чем по-настоящему был вызван интерес Луиса к России, впрочем, вполне вероятно, что некоторая языковая скованность не дала мальчику возможности выразить всех своих мыслей.

Ребята провели отличное лето. Они успели позаниматься почти во всех студиях Дворца. Луис увлекся археологией, а Моника стала вокалисткой в нашем мюзикле. Оба ощутимо продвинулись в знании русского, но самое главное — они использовали возможность не потратить это лето впустую.

Я часто входил в состав жюри всякого рода конкурсов, которых было огромное количество в нашем Дворце. При всем том, какие хорошие дети у нас занимались, какие они были воспитанные — здоровались даже с незнакомыми людьми, я всегда удивлялся тому, насколько, войдя в соревновательный азарт, они делались колкими по отношению к своим товарищам. Да, известно, что дети жестоки друг к другу, но у нас же всегда были особые дети, увлеченные своим делом. Хотя, наверное, это здесь совершенно ни при чем. Бывало, что на защите проектов они так едко придирались к соперникам, что мне приходилось вставать и напоминать аудитории: вопросы должны задаваться не для того, чтобы завалить коллегу, а чтобы уточнить какие-то детали.

Особенно агрессивными были девочки — старшие подростки, такие правильные, симпатичные, со вздернутыми носиками и туго заплетенными волосами. Они беспощадно лупили своими вопросами ответчиков, которыми, разумеется, оказывались худенькие мальчишки.

— Вот ты сказал, что загрязнение пластиком — самая главная экологическая проблема на сегодня. Какими данными вы пользовались? — спрашивала рыженькая девочка на защите экологических проектов.

— А ты разве сама не видишь, что вокруг происходит? — пытался неуклюже выпутаться мальчик, на футболке которого крупными буквами было написано слово «СТОП».

— То есть никакими, понятно, — деловито резюмировала оппонент, чем вызвала в зале легкий смешок. — Тогда ответь мне на такой вопрос: предусматривает ли ваш проект то, что параллельно с сокращением использования пластика, например пакетов, увеличится вырубка лесов?

— Если ты внимательно слушала доклад, ты могла заметить, что мы не рассматривали эту проблему. Мы говорим о переработке пластика, а не полном отказе от него.

— И все же?

— Вероятно, да. Но разумное потребление способно решить и эту проблему.

Девочка все равно не унималась и «жаждала крови»:

— А как могло так получится, что ваш проект так сильно напоминает шведскую модель? Я уверена, что это стопроцентный плагиат. Да, и почему третий мальчик так и не сказал ни слова?

Наши воспитанники слыли на весь район гиперамбициозными! Вследствие замечательной учебы в школе они совсем не умели быть не первыми. Второе и последующие места воспринимались ими как полный крах и несмываемый позор. Хотя Дворец и исповедовал с советских времен педагогику успешности для каждого и всегда награждал детей максимальным количеством дипломов и грамот, но первое место есть первое место, его не могут занимать все. Когда же Дворец пробовал устранять состязательный момент, дети тотчас теряли интерес к происходящему и еще больше возмущались такой несправедливой уравниловкой. По этой причине судейство творческих конкурсов, где присутствует вкусовщина и лучший не всегда очевиден, было особенно ответственным.

Иногда во Дворце мы устраивали общие дела для всех детей, независимо от того, в какой студии они занимались. И тогда все они делались немного актерами, писателями, художниками, экологами, инженерами-изобретателями или краеведами. Чтобы конкуренция была честной, «профильные» дети обычно выступали организаторами события или представляли показательное выступление, которое шло вне конкурса.

Я умышленно использовал слово «дело», а не «мероприятие». В первую же неделю моей работы в методотделе Агарев вежливо, но вместе с тем как-то надменно, в своем стиле, сделал мне замечание или одолжение: «Вместо „мероприятия“ здесь принято говорить „дело“».

В качестве объяснения было сказано, что «мероприятие» дискредитировало себя формализмом — «мы же, и так исторически сложилось, ничего не делаем для галочки». Я согласился с этим и очень быстро привык использовать «деловой» подход.

Помню, как-то во Дворце проходил театрализованный квест, приуроченный к Всемирному дню театра. На всех этажах и в прилегающем парке расположились площадки, где дети разыгрывали маленькие эпизоды из классиков литературы. Где еще увидишь таких торжественно фехтующих дона Гуана и дона Карлоса и столь самозабвенно поющую дону Анну? Столько искренности, что даже неловко, будто читаешь личный дневник. Я ловил себя на мысли, что детское творчество всегда исповедально, а потому к нему нужна особая подготовка, своя гигиена. Нельзя с грязными руками в зрительный зал.

У нас были золотые дети. Они со всей серьезностью относились к делу, добросовестно примеряя на себя все новые роли и задачи. Подавляющее большинство с радостью принимали вызов, даже если на выходе получалось не очень здорово. Мне нравилось это качество — желание пробовать снова и снова, и это не был сизифов труд, поскольку, если камень и скатывался вниз с вершины горы, то опыт — он оставался навсегда. И даже если забывался текст, если в презентации вдруг обнаруживалась ошибка, если голос не попадал в ноту, дети все равно были счастливы происходящим моментом.