Мэйв Флай

– В первую неделю моего пребывания здесь я ходила в заповедник в горах, где можно гулять с волками и гладить их, - сказала Кейт, не отрывая глаз от стены с черепами.
– Я поехала с одной супер-пронзительной девушкой, с которой познакомилась через своего агента, пытавшегося подружить нас, актрис, и создать сообщество, и бла-бла-бла, я думаю, одна из девушек, которых он снимал, покончила с собой в прошлом году... Ну, ты понимаешь... Это так раздражает, кстати. Этот голос, я просто не могла его терпеть. Будет чудом, если она когда-нибудь выступит на концерте, где не будет играть пятилетнюю девочку или психически больного человека. В любом случае, это место было настоящей ловушкой для Инсты, но я имею в виду, что это были волки. Так что... на самом деле это довольно круто. Но эти - намного больше. Боже, я бы хотел увидеть их живыми. Можешь представить, как ты дотрагиваешься до их челюстей?

Я вместе с ней любовалась стеной, всеми глазницами, костями морды и зубами, только здесь, перед нами.

– Это было бы великолепно, - сказала я.

– А сейчас их просто нет.

Я кивнула, во мне шевельнулось какое-то чувство.

– Семьдесят процентов видов здесь вымерли в конце ледникового периода.

Я не была уверена в цифре, которую бросила, но это не имело значения. Суть истории была в этом. Люди так часто зацикливаются на фактах, на правдоподобии или деталях. Но каждый день в этой жизни мы рассказываем друг другу и самим себе истории. И мы можем сделать их хорошими.

– Ушли навсегда, - сказала я.

– Кроме костей.

– Да. Кроме костей.

Здесь многое сделали жара и климат, а остальное сделал человек. Потому что люди понимали смолу, использовали ее для укрепления своих лодок, охотились на гигантских мамонтов, чтобы накормить бесчисленные рты, выживали, несмотря на хрупкость своих тел, благодаря разуму, которым они обладали. Уже тогда было предначертано, что эта земля будет сформирована видением человека. Лос-Анджелесу суждено было стать именно таким, каким он был. Фантазией человека для его удовольствия. Его фантазии для удовольствия человека. Даже когда большая часть этого континента была покрыта льдом.

– Итак, самая страшная смерть в истории?
– сказала Кейт.
– Просто застрять там и ждать смерти?

Я обдумала ее слова и наклонила голову. Я повернулась к ней, стена была за моей спиной, и сказала:

– Нет, если волки придут быстро.

Я не знаю, что было на моем лице, что я сделала или что она увидела. Но когда она открыла рот, чтобы ответить, ее взгляд остановился на мне, и она замерла. Оранжевый свет от стены с черепом отразился на ее лице, и она посмотрела на меня, как будто увидела впервые. Она посмотрела на мертвецов позади меня, а затем снова на меня. И цвет исчез с ее кожи.

У нее было такое выражение. Страх, понимание, растерянность, может быть, узнавание. Я думала об этом снова и снова, но так и не смогла понять. Я сама не могу этого понять. Но в тот момент я подумала: Нет, она не может. Но, может быть... Да. Она может. Она видит. Она может видеть? Это было опасно для нас обеих, если бы она могла. Но это было так. Я видела это, и мы обе знали. Это было нарушение, спасательный круг, зонд, толкающий куда-то в нежное и защищенное, мясистое и уязвимое место. Я ненавидела это. Я хотела большего. Я была потрясена и растеряна, а может быть, и напугана. Когда это случилось с Таллулой, все было иначе. Мы с Кейт были не похожи. Я знала это уже тогда. Но каким-то образом, словно ей дали на мгновение линзы, чтобы проникнуть сквозь завесу, отделяющую меня от других людей, она увидела меня.

Она медленно моргнула и отвела глаза. Я наблюдала за тем, как вращаются ее мысли, как она обдумывает свой следующий шаг, не отрывая от меня взгляда. Она боялась. Это была поза животного. Она решала, бежать ей или нет. Мой пульс участился. Увидеть что-то, чего не должно было быть, что-то, чему суждено было остаться скрытым навсегда. Как она увидела?

Через мгновение она покачала головой, сделала дразнящее лицо и сказала:

– Мне обещали, что я увижу киску.

Она быстро улыбнулась мне и направилась к североамериканскому льву и саблезубым кошкам. Я не знала, что делать, и пошла следом.

Когда мы закончили осмотр экспозиции, она продолжала вести себя так, как будто этого вообще не было. И я подумала, не привиделось ли мне все это. Но потом наступили миллисекунды напряжения, Кейт держала свое тело на полшага дальше от моего, чем обычно. Она держала себя чуть настороже.

На улице была открыта лучшая скамейка, чтобы мы могли посидеть и полюбоваться смоляной ямой на озере. Кейт играла убедительно, и если бы я не знала ее лучше, я бы подумала, что действительно все это выдумала. Она сплетничала о работе, об одном из меховых персонажей, о том, как нашла в Инсте аккаунт Белоснежки с Рейки и поющими чашами, и как ей не терпится мне его показать. Мы подошли к скамейке, и из ямы вырвался новый пузырь черного газа. Это было прекрасно. Я наблюдала за ним через ограждение, защищенное от людей, рассматривала скульптуру матери и детеныша мамонта, застрявших и умирающих от голода в грязи, и прижималась к ним, чтобы хоть как-то успокоиться, продолжая наблюдать за Кейт.

Ее голос прервался. И я поняла. Это был тот самый момент. Она увидела меня, увидела что-то, что ее ужаснуло или вызвало отвращение, и все это должно было закончиться. У нее ничего не было на меня, не совсем, но если бы она знала, что бы это значило? Как минимум, то, что мы больше не можем быть друзьями, или...

Но ее глаза были не на мне. Не на мамонтах и не на смоле. Они были устремлены на одно здание, суровое и внушительное рядом с парком. Сбоку напечатаны крупные буквы, которые все здесь слышали столько же раз, сколько слово "привет". SAG-AFTRA^[20]. Она уставилась на них и вздохнула. Она заставила себя посмотреть. Держалась очень спокойно и слегка дрожала.

Затем она повернулась ко мне.

В ее глазах не было ничего, кроме остекленевшего, голодного отчаяния девушки, напуганной тем, что ее время может никогда не наступить. Если она и видела меня, то теперь это не имело значения. Потому что боги, которым поклонялась Кейт, были жестоки и вечны. Ее глаза и мысли были полностью поглощены, и так будет всегда. И я здесь совершенно ни при чем.

* * *

Вернувшись в Сенчури-Сити, я вспомнила об этом. Я убеждала себя, что мне привиделся этот момент, но потом это случилось, еще раз или два в течение нескольких лет. После этого я каждый раз наблюдала, как она сознательно решила забыть то, что видела. Заставляла себя забыть. Это одновременно самый великолепный, необходимый обмен, и в то же время душераздирающий. Но все же, чтобы он вообще произошел. В эти мгновения я могу поверить, что она видит кровь на моих руках, видит рукоятку булавы, зажатую в моих пальцах. Вот что делает Кейт такой особенной, такой жизненно важной. Как редко, как потрясающе и заманчиво встретить человека, который видит. Пусть даже на мгновение. Даже если она этого отчаянно не хочет.

Мы долго стоим у входа на эскалаторы, эта девушка, которая совсем не похожа на меня, но которую я люблю, как сестру, та, чья жизнь вот-вот отклонится, навсегда, - я знаю навсегда, - от моей собственной. К самым верхним эшелонам славы и великолепия. Наконец, к своей мечте.

Женщина подходит к эскалатору и говорит:

– Извините, - но мы не двигаемся с места.

Она обзывает нас "пездами" и маневрирует вокруг Кейт, чтобы зайти.

Ее слишком длинная юбка зацепилась за механизм. Она спотыкается и с силой бросается вперед, время от времени падая с металлических ступенек, ее волосы зацепились. Крик. Кровь. Люди подходят снизу и останавливаются, чтобы засвидетельствовать это. Охранник стоит, онемев от изумления, прежде чем вызвать медицинскую помощь. Люди кричат.

После долгой минуты Кейт поворачивается ко мне и прислоняется своим плечом к моему, всего один раз. Она говорит:

– Я думаю, мы можем найти простыни внизу.

28

Мы с Кейт попрощались, она пошла навестить Дерека, а я зашла в маленький книжный магазин за большим книжным магазином на Стрипе, чтобы купить редкое первое издание "Бойцовского клуба". Я уже выхожу из магазина, когда вижу девушку моего возраста, одетую в неброскую черную одежду, и замираю. Это та самая девушка из Сенчури-Сити. Та самая, что нырнула в магазин товаров для дома и которая, как мне теперь кажется, следит за мной, как бы безумно это ни звучало. У нее более темные волосы, чем у меня, и она задерживается возле виноградных лоз в ограде между "Планеты суши" и музыкальной студией "Зеленая летающая тарелка". Я не могу разглядеть ее лица. Я осторожно приближаюсь к ней.