Между честью и истиной

не очень верят те, кто в десять лет

питался в основном столярным клеем.

Услышав это, он почувствовал, что знает, почему город не опустел, когда кончилось электричество и остановилось метро. Пока он переживал встречу с этим знанием, текст тек вперед, и вот Димитри царапнула еще одна строка.

И вот войны подлеченная боль

приходит лишь весенним обострением

Да уж, текущее обострение получилось развернутым. Полноценный, так сказать, возврат. Было горько за город, явно достойный иной судьбы, неловко за соотечественников, очевидно напоминавших городу своим присутствием не лучшие его дни, и стыдно за предшественника. За себя тоже было досадно и стыдно.

А за окном солдатики лежат

и прорастают новыми лесами

Он не успел удивиться отчаянью и гневу в голосе певца, сказавшего последние слова нараспев. Вступление кончилось и началась мелодия. Инструмент не был знаком князю, и с мелодией он не очень справлялся, порыкивал и постанывал. И вдруг Димитри понял, что это именно так и надо играть и петь, потому что пелось - о страшном. По-настоящему страшном.

...где еще с войны бойцы лежат

по трое на один квадратный метр,

там везде шаги, там голоса,

чудные огонечки по болотам,

тени по ночам тебе поют,

как будто просят и хотят чего-то...

"Мертвые. Сами, - думал Димитри.
– Просят и хотят чего-то от живых, и поют им. И, зимний свет нам в ноги, именно этой землей владеет империя. И отвечать за этот подарок землян империи - именно мне..."

"Откопай меня, браток,

я Вершинин Саня,

пятый минометный полк,

сам я из Рязани.

Много ты в кино видал

о солдатах версий,

щас послушаешь мою,

эх, будет интересней"

Мертвые сами называют свои имена, выставляют живым требования и не принимают отказа. Не подвластные ничьей воле мертвые могут сами преследовать живых и добиваться их внимания. И это мертвые требуют у живых, чтобы их тела были извлечены из временных могил для перезахоронения, а не живые тревожат их сон. И они все еще продолжают свой бой. А значит, место, где это происходит, - зачаровано и отравлено.

Расчудесный уголок,

не леса, а сказка,

наступил на бугорок,

глядь, а это каска,

чуть копнул - и вот тебе:

котелок да ложка,

и над этим надо всем -

ягода морошка

И там ходят люди. И живут. И они подданные империи. Он вовремя заметил, что потянулся к лицу и остановил руку. Этого не может быть. Это, в конце концов, просто баллада. Преувеличить и приукрасить - нормально. Но даже если поделить это все на семь, как и положено делать искушенному слушателю, то все равно получается, что вопрос по меньшей мере следует изучить так, как он того заслуживает.

Следующую, "Колоколенку", он прослушал целиком, не отвлекаясь. Только один раз покосился на Дейвина, сидевшего с распахнутыми глазами и совершенно прямой спиной. И преувеличений в балладе не нашел, зато нашел подробности, от которых доверие к автору рассказа только росло.

...и лежит на полюшке

сапогами к солнышку

с растакой-то матерью

наш геройский взвод.

И тут опять были имена. Много имен. И даже подробности решений командиров. Разумеется, были и подробности воинского подвига - но настолько обыденно, без крохи гордости за сделанное, как будто речь шла о починке сбруи. Получалось невероятное: героем баллады стал крестьянин. Этот вывод Димитри поразил, и он не поверил самому себе. А потом поверил. Крестьянин из баллады был хитрым и умным. И очень верным своим боевым товарищам. Слишком верным для крестьянина. И все-таки это был крестьянин, как и его погибший старшой.

Я рыдал без голоса,

грыз землицу горькую,

я бежал, не думая,

в горку напрямик.

Жгла меня и мучила злоба неминучая,

Метил в колоколенку мой голодный штык.

И он знал воинскую ярость, слепой азарт боя, который приходит после серьезной потери. И не перестал после этого быть крестьянином. Бешеное небо, да что же это была за война...

Следующая баллада была попривычней и ничего нового, казалось, не обещала.

Дымилась роща под горою,

и вместе с ней горел закат...

Нас оставалось только трое

из восемнадцати ребят.

"Но, - подумал князь, - трое из восемнадцати. Это сколько же было против них, и что было с вооружением?" Он усилием воли остановил мысли и продолжил слушать.

Светилась, падая, ракета,

как догоревшая звезда...

Кто хоть однажды видел это,

тот не забудет никогда.

Он не забудет, не забудет

атаки яростные те

У незнакомого поселка

на безымянной высоте.

Да, раем эта земля не была точно. Теперь он очень хорошо понимал сообщество Земли: они знали, что делают, когда, оберегая свои территории, подсунули наглым пришельцам Озерный край, казавшийся такой легкой и простой добычей.

Мне часто снятся те ребята,

друзья моих военных дней,

Землянка наша в три наката,

сосна сгоревшая над ней.

После этого он окончательно поверил, что - снятся. И что снятся именно те, у него уже тоже никаких сомнений не было. Как и в том, что снятся они не только этим людям.

Потом была еще одна "в осеннем парке городском вальсирует листва берез, а мы лежим перед броском, нас листопад почти занес"– и что-то еще было дальше, но оно слишком напомнило ему мистрис Бауэр, хотя он и знал, что предки ее соотечественников в этой войне были с другой стороны линии огня. Он не стал слушать, а предпочел наблюдать за Дейвином, тоже едва удерживающим лицо. Было видно, что ребята, как они сами себя называли, слушают не саги об их славных предках, а проживают заново свой личный опыт, в том числе и боевой. И если с первой балладой это было абсолютно оправдано, то со всеми остальными казалось странноватым. И что-то тут было не так в отношениях между живыми и мертвыми. Оно было абсолютно достоверное, это "откопай меня" и "адресок мой передай", от него пробегал холодок по затылку, и маленькие молнии колко бились в пальцах, но таких сюрпризов от этой земли Димитри не ждал. Он уже не был уверен, что ЛАЭС и все, что вокруг нее и из-за нее тут случилось, - это последняя его проблема такого размера. Похоже, заключил он, что тут есть еще целый слой неизвестного, которым надо заняться, пока это неизвестное само кем-нибудь не занялось.

Витек остановил воспроизведение и спросил:

– Достаточно для первого знакомства, или желаете продолжить?

– Пожалуй, пока довольно, - сказал Димитри. Он уже составил себе примерную картину возможных сложностей, и вопрос, заданный Севе, был не больше чем уточняющим.
– А часто ли бывает так, что оружие приходит в негодность прежде, чем удается добыть хвост?

– Как стрелять...
– Сева неопределенно пожал плечами.

Витек был более щедрым на слова: