Между двух имён. Антология обмана. Книга 1
Шрифт:
Вскоре дрёма заполнила дом до краёв, полилась наружу через оконные створки и щели, скользнула под дверь, выстлав подступы к крыльцу. Только и было слышно, как храпел Вальтер, как звучали два лёгких дыхания, одно прерывистее другого, и ветвь кучерявой ели скребла резной наличник загнутым когтем.
Тёмную поляну заволокло парной дымкой, свинцовое небо сгрудилось в сплошную тучу, треснуло посредине и рассерженно громыхнуло, поливая студёным дождём хвойный малахит и землю, поросшую травянистым хризолитом.
**
Глава 7
Солнце лениво выкатилось на небо, потеснив стадо курчавых туч. Небосвод, который не так давно был обагрён рассветной дымкой, пожелтел, отогретый утренним теплом, а после смягчился, приобретя оттенок обыденной синевы, знакомой
Оно не шумело, не колыхалось, не плясало пенными волнами, только аккуратно покачивало косяки ранних птиц, потопляя их звонкое пение в пучине сладкой дремоты. Смолк за окном стук хвойной ветви, царапавшей стекло; давно затихли сверчки, и в спокойном отсутствии звуков слышалась смерть. Смерть не пугающая, но умиротворяющая нерушимым молчанием. За версту улетели галдящие пташки, ветерок укрылся в вершинах зелено-жёлтых елей. Глухо ворковали дыхания спящих.
Так звучал покой.
В солнечном свете безмятежно парили пылинки. Неторопливо витали они в воздухе, плавно опускаясь на пол, слегка запачканный грязью с тяжёлых охотничьих сапог. Что-то уютно зашуршало под половицей – наверняка пробежала мышь, окольными путями стараясь пробраться наверх, в тёплый и сытый дом. В небольшой спаленке стоял густой, прочно залёгший в нос аромат растаявшего воска и сгоревшего фитиля. Лучина, тлевшая на подоконнике, совсем обуглилась, конец её почернел и осыпался пепельной крошкой. За стеной, разделяющей скромные хоромы на две опочивальни, загудел гортанный храп. Позже он загремел медвежьим рёвом, но быстро оборвался со скрипом кровати: Вальтер перевернулся со спины на бок, посильнее укутался в шерстяное одеяло и засопел, наконец-то дорвавшись до долгожданного отдыха. Последняя охота была удачной – пойманной дичи всей семье хватит на несколько дней, если не больше. Он восстанавливал силы, радуясь редкой возможности не вставать ни свет ни заря. Сесилия и Джейн тоже спали, убаюканные ночными историями, и ничто их не тревожило: ни солнечный луч, падающий на глаза, ни скрежет мышиных когтей, доносящийся откуда-то из-под пола.
Сонная нега, вязкая и прилипчивая, будто трясина, начала отпускать лишь к полудню, когда золотое светило сияло во всей своей красе, пронизывая небесную лазурь молочно-жёлтыми нитями, тянущимися от огромного клубка огненной пряжи. По стволу ели, изукрашенному солнечными отблесками, пробежала белка, пронырливо спустилась вниз, к корням, и, настороженно оглядевшись по сторонам, копнула землю. Очередной орех упал в выкопанную ямку, чтобы по весне быть либо найденным, либо забытым. Шёрстка юркого зверька уже посерела, утратив рыжую красноту поздней весны, знойного лета и ранней осени. Неуклонно близилась зима, и новоявленные холода кололи нос и щёки острее ножа, с непривычки морозили руки и ноги до боли и судорог. Но в доме, окружённом буро-зелёной таёжкой, вдоволь хозяйничал уют, не позволяя зябкой погоде задуть раскалённый очаг семейной обители.
Сегодняшний день был на удивление жарким и светлым. Солнце лилось с небес, опрокидываясь на мёрзлую твердь цветущим ковром, горланили птицы, бодро резвилась живность. Казалось, что люди украли последний поцелуй лета. Лёгкий и едва ощутимый, но приятный как душе, так и телу. Нежданная теплынь иссушила неглубокие лужи, обогрела полянки, по которым бежала гроза, и убрала последние следы ночного ненастья. О том, что до наступления дня завывал буран, грохотал гром и молнии разили сонную чащобу, говорили лишь ветви, обломанные свирепыми порывами ветра, да две почерневшие ели, в которые угодили грозовые стрелы, ловко слетевшие с натянутой тетивы.
Природа гневалась, изничтожая саму себя, словно змея, пожирающая свой хвост. В то же время и природа, и змея, поедающая саму себя, были символами бесконечности. На месте пепелища обязательно проклёвывалась трава, а деревья, загубленные молниями, рассыпались трухой и уходили в почву, удобряя её своими останками. Земля пила соки погибших стволов, как всегда пила кровь почивших людей, которых зарыли в неё за сотни тысяч лет существования мира. Твердыня спала под ногами, вскормленная бессчётным количеством тел. Как и змея пожирающая, она поглощала. Не только себя, но и своих детей.
Джейн
проснулась, когда её родители уже оставили постели и поднялись, чтобы сообразить завтрак. Сощурив заспанные глаза, она перекатилась на край кровати и вжалась в одеяло, ещё хранившее тепло материнской любви. Спросонья она почесала заострённое ухо, сипло зевнула, и воздух обжёг её пересохшее горло, из-за чего во рту появился странный привкус чего-то затхлого.Причмокнув губами, Джейн приподнялась, руками упёршись в мягкую перину, и мутным взглядом посмотрела в окно. Было светло, как летним утром, и всюду царила атмосфера покоя и ласковой лени. Худые ручки отяжелели, согнулись в локтях, и Джейн снова припала спиной к кровати. Лишённая всякого желания вставать, она чувствовала себя неподъёмной, и только вкусные яства, вроде сдобной булочки, рыбного пирога, наваристой похлёбки или творога с сахаром, могли заставить её оставить мягкое лежбище. Живот голодно заурчал, от мыслей о сытном завтраке его низ сковало зябким морозцем. Джейн поняла, что согласится и на грибной суп, который ей не особо-то нравился, лишь бы заполнить холодную пустоту.
– …Да ты что? Очень жаль лошадей, – фраза Сесилии утонула в треске разожжённого очага. Тлену углей аккомпанировал мерный стук ножа о разделочную доску.
– Мост был гнилым, – пояснил Вальтер и усмехнулся. – Этот остолоп и впрямь думал, что он не обвалится? Вот пусть теперь ищет свои ковры на дне речки, – он тяжело опустил большую деревянную кружку на стол. Она предназначалась для пива и эля, но Вальтер пил из неё всё, чего только желала его душа: и чай, и кофе, и, конечно же, брагу.
Сесилия громко вздохнула и продолжила шинковать луковицу. Её глаза не слезились, даже не покраснели – сказывалась хоть потускневшая и заметно угасшая, но всё же связь с божественным наследием Эльфов Авелин.
– Прям с повозкой, говоришь, всё ко дну пошло, – задумчиво протянула она и сказала что-то ещё, но шипение душистого варева заглушило её мелодичный голос.
Джейн свесила ноги, шаркнула босыми ступнями по прохладному полу и потянулась, сомкнув руки над головой. Она улыбнулась новому дню и почесала затылок, пальцами зарывшись в косматые волосы. Они слиплись, сплелись между собой, отчего походили на гнездо ласточки, которое девочка нашла по весне в преддверии летней поры. Заинтересованным детям свойственно творить глупости, вот и Джейн не стала одарённым исключением: через несколько недель из плетёной люльки раздались пищащие голоса милых желторотиков, которые голодно открывали рты, дожидаясь кормилицы. По-пластунски ползла Джейн по крепкой ветке, протягивая руку к гнезду, оставленному изящной птичкой с обратной стороны дома, под резным навесом. Она запустила руки в колыбель из веток и пуха, погладила жалких птенцов, со смесью умиления и отвращения глядя на них: желторотые и незрячие создания не были покрыты перьями, их голые брюшки отливали неприятным розовым цветом, поэтому Джейн, скривившись, вернула беспомощных детёнышей на место. Она умерила своё любопытство и больше не беспокоила птичье семейство.
Вспомнив о жёлтых ртах и тонюсеньком визге, Джейн наспех пригладила лохматые волосы и сонно побрела к родителям, принюхиваясь к аромату еды, который нередко въедался в одежду, из-за чего от неё целый день пахло либо супом, либо жирным гарниром с поджаркой.
– О-о-о, кто идёт, – нараспев протянула Сесилия, взглянув на свою дочь. Она улыбнулась так, как может улыбаться только мать, завидевшая своё дитя. На мгновение поварёшка, помешивающая наваристую похлёбку, замерла, застыла в гуще. Эльфийка, судя по всему, снова переборщила с мясом и корнеплодами. Это и делало её суп неповторимым, очень вкусным и, что самое главное, питательным.
Нарезав луковицу, Сесилия собрала её резко пахнущие кольца в ладони и бросила в бульон. По бурой поверхности супа пошли пузыри, в глубине закружился калейдоскоп тщательно подобранных ингредиентов. Желтоватой пенкой поднялся жир, картофель всплыл наверх и снова подался вниз, исчезнув под насыпью моркови и лука.
– Наше солнышко наконец-то встало, – прощебетала Сесилия, стоя к своей дочери спиной.
– Доброе утро, – проговорил Вальтер и бодро отсалютовал девочке, после дрёмы не особо понимавшей, что происходит. – Что за чудо-юдо такое? Ты б хоть причесалась, неряшка! – со скрежетом отодвинувшись от стола, он широко расставил руки, готовясь принять Джейн в крепкие, медвежьи объятия.