Между двух имён. Антология обмана. Книга 1

Но Вальтер опять захотел оторвать ей крылья.

– Я никуда не хочу! – возопила Джейн и нахмурилась. Её брови выгнулись: их уголки, близкие к переносице, опустились, а те, что были дальше, чуть приподнялись вверх. Над носом провисла тонкая складочка. Притерпевшись к раздражению и недовольству, девочка всецело копировала свою мать. Изысканно забавная, но не лишённая морозной спеси мимика, проскакивающая на лице Сесилии, передалась Йенифер, как наследственная драгоценность.

Вальтера испепеляли две пары стеклянных глаз с маленькими заострившимися зрачками, которые, того и гляди, готовились растерзать его в клочья.

– Придётся, – Вальтер всплеснул руками. Его лик подёрнулся тенью злорадства. – Надо ж тебе привыкать.

На вопрос, который Сесилия, очевидно, подразумевала, но пока что не произносила не то из вежливости, не то из чувства полного ошеломления, Вальтер ответил живо и бойко, громыхая бусинами карих глаз.

– Я не могу с ней остаться. Обещал ведь пропустить по кружке-другой. Если останусь дома, получится, что слово своё не сдержал. А это не по-мужски, не по-мужски, – запричитал он, и его глаза цвета ореха хрустнули, надломились скорлупками едкой весёлости.

– Плевать на просьбу своей жены – по-мужски? Вынуждать дочку идти туда, куда она не хочет, лишь бы напиться и поточить лясы с какими-то дряблыми простолюдинами – тоже по-мужски? – выпалила Сесилия, поднявшись из-за стола. Её мелодичный голос сделался ниже, грубее и резче. Она чеканила слова, выплёвывала их, вкладывая зачерствевшую обиду в каждый слог, в каждую букву. Она плевалась возмущением, будто змея, и её золотые волосы вились и дыбились. Тонкая, худенькая эльфийка внезапно окрепла, обернулась мстительной воительницей, жаждущей справедливости.

Джейн приоткрыла рот, взглянув на свою мать с неописуемым восторгом. Ранее она никогда не видела Сесилию такой – пылающей гневным возмездием.

– Умолкни, женщина! – взревел Вальтер.

Воздух задребезжал от его звериного рыка, исполненного нескрываемой ярости.

То, как кричит отец, Дженифер слышала прежде. И всякий раз она коченела от этих грозных звуков: детское сердечко обволакивал противный холодок, а глаза краснели и мутнели за пеленой беспомощных слёз.

– Я могу отдохнуть, в конце-то концов! Имею на то полное право! – не понижая голоса, орал он. Вальтер самоутверждался за счёт вида двух щуплых женских фигур, оцепеневших от ощущения назревающей слабости.

Джейн шмыгнула носом, утёрла его кулаком и выпятила нижнюю губу. Та жалобно задрожала.

– Мамочка, я пойду с тобой на ярмарку, – пролепетала Джейн, коротко взглянув на свою единственную защитницу.

В её глазах отразился страх столь пронзительный и дикий, что у Сесилии заныло за рёбрами.

– Я очень хочу, чтобы ты сходила на ярмарку. Я пойду с тобой, – Джейн говорила с усилием: её и без того осипший голос дрожал. Она пыталась докричаться, вразумить и заверить, хотя в глубине своей маленькой души понимала, как неуютно и скованно будет чувствовать себя на празднестве, как будет хныкать, заслышав крики пьяных людей, залпы разноцветных фейерверков и звон бьющихся бутылок.

Она лгала ради своей матери и была уверена, что эта ложь несла исключительное благо. О том, как пройдёт вечер, Джейн не думала. Ей, откровенно говоря, было всё равно. Её слёзы от вида захмелевших людей и потной сгрудившейся толпы стоили радости материнского сердца. Впрочем, вряд ли бы Сесилия была счастлива, узрев заплаканный лик своей дочери.

– Умницей растёшь, – мгновенно уняв яростный раж, Вальтер вышел из-за стола.

Холодно и бездушно прошёл он мимо Сесилии, приблизился к своей дочери и грубо, по-хозяйски потрепал её по волосам. Джейн дёрнулась, сдержанно пискнула, но из-под отцовской руки не увильнула. Она знала, что ругань вновь и вновь нарушит покой их дома, если она или её матушка посмеет отпрянуть, выказать отрешённость и неудовольствие от мужской ласки, небрежной и гнусной, как объедки, брошенные побитым собакам.

Свою нежность Сесилия дарила сердечно и безвозмездно, Вальтер же за дни, не обременённые ссорами и обидами, ждал несоизмеримо большее: похвалы, романтики и принятия. Он питался смирением своих домочадцев, нарциссом рос на почве, пропитанной слезами и горькой тоской. Звёзды, плывущие по небу ночью, венцом из колючек и терний оплели его голову. Вальтер мнил себя праведником и искупителем, ревнителем веры, однако сам был далёк от жертвенного света, изгнав из души последнюю святость.

– Пока солнце светит, пойдёшь со мной на охоту, – он схватил Джейн за руку заскорузлой ладонью и потянул на себя.

Йенифер ойкнула, тяжёлое прикосновение жгучей болью разлилось по её запястью. Сесилия, спохватившись, встала перед мужем, преграждая путь своим тонким силуэтом, который он, при желании, мог переломить, будто тростинку. И остатки магии, плещущиеся в живом сосуде, не уберегли бы хрупкое тело.

– Ты что творишь?! – Сесилия вцепилась Вальтеру в плечо, когтями впилась в смуглую кожу, с хрустом натягивая ткань поношенной рубахи, и ощерила ровные зубы. Вена на её бледном гладком лбу вздулась, а скулы заострились, натянули нежную плоть, из-за чего лицо красивой женщины уподобилось черепу. Глаза словно ввалились, чернённые негодованием и злобой.

– А что? Не всё же ей смотреть, как ты харчи варишь!

Джейн повертелась, покрутилась, отвлёкшись на звук, донёсшийся из угла. Под полом скреблись мыши.

– Да я потому и готовлю, что ты ни черта дома не делаешь! – сжав челюсти, процедила Сесилия, ошпаривая высоченное самомнение Вальтера кипятком ярых острот. – Ты, боров окаянный, совсем обленился! Ночами приходишь на всё готовенькое и радуешься! А я ни отдыха, ни покоя не вижу, – обиженно гаркнула она и отшатнулась от супруга, как от прокажённого. Выгнула брови горестными дугами, наморщила нос и фыркнула, сдунув с покрасневших губ прядь жёлтых волос.

– Всё, Дженифер, пошли, – хлёстко выкрикнул Вальтер.

Его слова отвесили сконфуженной девочке незримую оплеуху. Она захныкала, страшась начатой ругани.

– Да что ты ноешь! Утри сопли, утри, – вопрошая нетерпеливо и грубо, Вальтер наклонился к дочери и впился в её заплаканное лицо проницательным взором.

В этом взоре Джейн увидела своё отражение: напуганное, истощённое, увядшее. Родной отец смотрел на неё хищно и укоризненно, в его глубоких очах расползалось, окаймляя зрачок, коричневое пламя. Вскоре оно разлилось, захлестнуло глаза, и Джейн титаническим усилием заставила себя всмотреться в зияющие червоточины. Она дрожала и робела пред своим же родителем, тряслась, слыша сталь в его голосе, но ничего не могла поделать ни со своим страхом, ни с покорностью: почему-то воспротивиться она не осмелилась.

– Ты что, она же девочка! – снова попыталась вмешаться Сесилия, и в её словах звучала сердечная мольба. Сознавая, каким ничтожеством выглядит в глазах властолюбивого мужа, она напрягла грудь и глубоко вдохнула. Покорившись мужу сейчас, она бы предала свою дочь. И никогда бы себе этого не простила. – Со своими мужиками так разговаривай, а ей грубить не смей!

Вальтер хрустнул пальцами. Его ладонь сжалась в кулак, крепко удерживая детскую ручонку. Джейн, щуплая и хилая от рождения, сцепила зубы, но не издала ни звука.