Межесвет

— Садись рядом. — Чтобы сделать приглашающий жест, ей пришлось открыть одну из грудей. Шадрен поспешно отвел взгляд — ему до безумия захотелось прикоснуться к ее упругой мертвенно-бледной плоти. — Я не кусаюсь.

Он не сдвинулся с места.

— Как я могу знать?

Она засмеялась.

— Садись и поцелуй меня, — настойчиво повторила русалка. — Я так давно не целовалась с мужчиной. — Она провела пальцем по блестящим синеватым губам. — Ну же. Ты такой теплый, такой… живой. — Ее дыхание сбилось, стало чаще. — Пожалуйста.

Шадрен нутром чуял опасность, часть разума, не одурманенная ее голосом, ее запахом, еще сопротивлялась и велела ему бежать. Но близость с Идрис была воспоминанием, распростертая под ним Морвена — всего лишь сном, и он понял, как жаждет воссоединиться с кем-то в страстной пляске двух тел и хоть на миг позабыть о своих печалях. О необходимости выбора. О необходимости умереть. Его руки легли на плечи русалки и словно срослись с ними, соединились их губы и сплелись языки. У него во рту было жарко и сухо, но русалка быстро восполнила недостаток влаги и привнесла в поцелуй соленую прохладу морских волн.

Их обоих накрыла огромная тень крыльев. Русалка вскрикнула, разорвав объятья и подавшись назад, обхватила руками голову, защищаясь от нападения. Две белые вороны кружили над ними, по очереди устремляясь вниз и раня русалку острыми клювами. Вскоре она начала молить о прощении, соскользнула с горки камней и поползла прочь, шлепая хвостом. Птицы сопровождали ее некоторое время, пока кровавый след не стал достаточно широким, а затем вернулись к Шадрену.

Ему снова довелось наблюдать чудесное превращение. Вороньи тела начали вытягиваться, утрачивая оперение, две пары крыльев увеличились в размерах и ярко вспыхнули за спиной, на миг озарив все белым светом, а затем свернулись вокруг тонких фигур наподобие плащей. Месяц раскачивался, и луч света скользил по лицам незнакомок. Они казались немного старше Морты, а отличительной особенностью девушек-птиц были белые, как хлопок, локоны. Одна предпочитала заплетать их в косу, у второй волосы свободно свисали до самых коленей.

— До чего мы опустились, — произнесла девушка с распущенными волосами. Шадрен поежился от звука этого голоса, резкого и холодного. — Разыскиваем человека.

— Все в порядке, Нона, — сказала вторая.

Та порывисто развернулась к ней.

— Разве я позволила тебе назвать мое имя?

— Он живет вместе с матерью, — начала оправдываться вторая, но под пронизывающим взглядом Ноны она побледнела и опустила глаза. — Прости меня, я не должна была…

Нона молчала, стиснув губы.

— Тебе не следует выходить наружу, — опять заговорила девушка с косой, обращаясь на сей раз к Шадрену.

Он пожал плечами. Наверное, вороны спасли его, почти заклевав русалку до смерти. Экзалтор не представлял, что она могла с ним сделать — забрать его жизненную силу или что-то в этом роде, — и не хотел об этом думать.

— Почему? — спросил он. — Я что, в заключении?

— Если ты так говоришь, — покорно ответила девушка.

— Ты человек, — бросила Нона. — Сам знаешь, что это значит здесь, в Альдолисе. Ты еда. Источник крови, свежего мяса, живой энергии. Способ удовлетворения. Способ выжить. — И поэтому, — она склонила голову набок, как птица, в которую могла обращаться, — ты не должен делать и шагу из дворца.

— Не проще ли оставить его в покое? — послышалось сверху.

Нона развернулась, мгновенно напрягшись, вторая девушка последовала примеру сестры, но ее движения были более спокойными и плавными. Морта расположилась на обломке стены, свесив ноги, и бесцеремонно разглядывала свою кровную родню: ледяное сердце и нетерпимость к смертным досталось Ноне в наследство от отца, а вот Децима была доброй и кроткой, как мать.

— Не вмешивайся, — процедила Нона.

— Ну что ты, — Морта спрыгнула вниз, приземлившись на согнутые ноги, — я и помыслить не могла о том, чтобы тебе перечить. Я только хотела напомнить вам, мои пробирочные сестрички, что этот человек — не раб. Моя мать тоже была королевой, разве нет? — Ее улыбка сверкнула и погасла во тьме. — Вот только у меня нет его глаз, — с сожалением добавила она.

Нона шагнула к сестре, простерла руку — и ее пальцы мягко сомкнулись на горле Морты. Шадрен вгляделся в лицо Ноны и поразился выражению ее глаз — льдисто-голубых, без единой искорки тепла. Он не мог ничего сделать, как и в случае с русалкой, с той лишь разницей, что он действительно хотел защитить Морту.

Децима переводила взгляд с одной сестры на другую, не зная, чью сторону принять. Морте нравилось нарушать правила, говорить то, чего не следовало, мутить воду, но все-таки в них текла одна кровь — даже если Морта была живорожденной.

— Охотник — не мой отец, — сказала Нона. — Тебе это известно не хуже меня.

— Жаль, что и не мой, — прошептала Морта.

— Еще одно слово… — Но вместо того чтобы сжать пальцы, придав значимости своей угрозе, Нона отпустила горло сестры и скрестила на груди руки.

— И что тогда? Ты скажешь маме? — Морта хрипло рассмеялась, но в ее голосе не прозвучало ни капельки веселья: это был завистливый, злобный смех. — Конечно, она примет меры. Ты же ее любимица. По чистой случайности, в силу какой-то малозначимой детали…

Нона молчала, продолжая сверлить взглядом непокорную родственницу. Децима раскрыла рот, чтобы сказать что-то, как-то разрядить обстановку, но не нашла нужных слов. Вместе с кротостью и добрым нравом она переняла и материнскую нерешительность.

Морта отвернулась, подпрыгнула выше, чем это казалось возможным, и уцепилась за неровный край стены. Подтянулась на руках, перебросила ногу, другую. Ее кожа отсвечивала в мутном свете луны. Может, она выбирала пестрые одежды именно потому, что была обделена материнской лаской? Чтобы ее заметили? Учли в своих планах?

— Мне все равно, — произнесла она, сидя к ним спиной. — Делайте с ним что хотите.

Черные крылья подняли ее в воздух. Какое-то время было тихо, как будто девушки-птицы и человек одновременно погрузились в глубокие раздумья, которые не хотели прерывать. Потом Децима произнесла, нарушая молчание:

— Пойдем, человек. Мы проведем тебя домой.

Они сопровождали его в виде птиц. Одна сестра летела впереди, вторая — судя по всему, Децима — парила над головой Шадрена. Насколько мог судить экзалтор, так как они не приближались к нему слишком близко, в вороньем облике сестры были в полтора раза больше Морты, не отличавшейся по размерам от обычной птицы. Рядом с ними она должна была чувствовать себя крошечной и неприметной. Путь оказался долгим: Шадрен и не подозревал, что забрел так далеко. Экзалтор вскинул глаза и сразу же опустил их — ему еще не удавалось охватить взглядом массивное нагромождение башен, называемое здесь дворцом; они вздымались и вздымались, пока ему не надоедало смотреть. Они зашли не с главного входа, а откуда-то сбоку — острую арку, к которой подвели его сестры, украшал венец из сухих цветов, блеклых и безжизненных, как и все вокруг. Вороны улетели, не утруждая себя прощанием, а Шадрену, по всей видимости, следовало войти внутрь.

Поднявшись по лестнице, его взору открылся длинный зал с высоким потолком. Слабые лучи проникали сквозь узкие окна, но их явно недоставало, чтобы осветить помещение хотя бы на четверть. По обеим сторонам зала тянулись ряды ниш, у противоположной стены что-то взблескивало серебром, когда туда падал редкий рассеянный свет. Изображения Богини нередко украшались дорогими металлами и инкрустировались самоцветами, поэтому Шадрен подумал, что там располагается алтарь. Он не осмелился позвать Морвену и услышать многократное эхо своего голоса — и так было понятно, что ведьмы здесь нет. Экзалтор решил подождать, когда краем глаза уловил движение.