Межгосударство. Том 2
Шрифт:
Ухищрение шестое. Слава Уранозефиру, этих людей с каждым журфиксом становится всё. Так полиложил один мой много назад. Не был кровожаден, зол на провидение, не охлофобил ко всем бастардам Адама, в эти не шла никакая война, война идёт всегда, у нас не было антагонистов и не служил в концентрационном. Не любил лаун-теннис. Однажды потащил его на Уимблдонский и заставлял просиживать подряд и ночью, отквитать места. Мне нравился своим надуманным изяществом, ему отвратителен, рыбий жир рыбе. Второй, бывший с нами на Альбионе, долго молчал, вникая в логос, изрёк: «На тайбрейке каждый брейк мини». Далее последнее из ухищрений Готффрида, намеревался обвести вокруг одного из своих самого. Мы в башне, хикаятит напропалую, а в надзоре поблёскивает ипохондрический уэд и его игривая с протухшими от стольких покойников водами. Гоффман возвратился ближе к утру, едва-едва забрезжил. Принесённые вести не слишком. В доме под мостом две гинандры, хартофилакс в табернакле за капеллой. Кроме этой триады, более никого осязаемого чувствами. До отправления в вылазку, описал посланцу, по возвращении сказал, таковой не. Добавил от себя, кичится хартофилаксом, с виду хоть и немощен, на деле может небесполезен. Тоже открыл нефантастический Пиндостан. Фурнелить. Гоффман, с проворством, на нерест лосось-девственник, я, куль с рисом или горохом, едва не оборачиваясь кувырком. Велел дожидаться у подножия локального перевала, спрятавшись от посторонних как можно, сказал, попытается превратиться в крест, не выйдет, выроет себе кенотаф и засыплется на время, сам к мосту и дому. Сперва думал, иду к дому, после понял, надо на мост. Без того входил в число объектов из списка, позднее, сперва думал малость каротажнуть. Но нет, мост манил и я взошёл, узрев на несколько кем-то забытых пережаренных и протухших глазуней. С открывалась авантажная, разобранное на такты псалмония спесивца, ведута. Справа церковь, на левом кладбище с крестами и авентинами могил, внизу Янцзыпечора. С превеликим преодолевая желание немедленно, лакнул отмеренную одного из своих, в подобие самоощущения плота, с малой биссуса, эйекцировавшего промои. Вы верно уже, собирался с моста в емурину, багор под шпангоут и после, станет кашлять над обрядом, ведь видно, умерших тритопатор отчего-то хоронит, отыскать. Сам понимаю, задуманное стяжанием рискованным, флирт с великанихой в присутствии мужа, с малыми, очертания воробья на Луне, на даже подобие лаврофурора, но ничего лучшего. Возможно, правильнее, явиться и попросить скопировать или прочесть, но отчего-то уверен в узколобости по данному и ряду других принципиальных доброзлических вопросов. Стекловезикула отброшена, сам, на лету проверяя, туго ли обвязаны брёвна, в пучину. Приналёг на осознание объятый термодинамикой и в лаконичности испарений, под горбом брокателло, вежд предусмотрительно не. Расходовал оставшийся в плеврах клочок, дабы пока не новый и не выдавать вступления в фазу. Очень медленно, сквозь ресницы, выпустил и чуть не дефекацировал в шаровары. Хартофилакс надо и пронзением точно в приоткрытые мои. Я, уже мало отдавая своему, откатился в бок и вскочил. Не шелохнулся. На курбетосложенных, на мильфлёре, так и остался, глаза поднялись. Видя, не собирается агрессировать, уделил конъюнктуре. Сообразил, по калотте и жертвеннику за спиной, в автокефалии. Фотоны из открытой двери, но далеко, в другом нефа. Думал, не сумею отличить четкер от морфезависимости? – спокойно хартофилакс, поднимаясь. Прошу диспенсировать меня за этот. Книсируя спиной и головой, бросил, лихорадочно сецессию, не лежащую мимо и о экстра-класс, у позади неохраняемую в притвор. Ты человек, все люди лгут и ходят на поруках у лжи. Зачем явился в долину? За хартией, решил прикинуться дураком. Очень совокупить с мировоззрением. Люди не боги, откуда им знать про добро и зло? Не получишь хартии как ровной спины. А кто это уполномочил решать сии апории? Боги или люди, положено ли им эрудировать? Я ведь не обыкновенный троглодит как обыкновенен выдумавший плуг крестьянин, я сам рассчитал экзистенцию, топологию коварства, так отчего бы не наградить за труды? За такие труды я могу тебя только покарать. Это я решил, что презинджантропам нельзя мелодекламировать, понятен ли тебе мой антидот, о недоумок? Вынужден признать, тогда несколько вышел из себя обыкновенного и посулил хартофилаксу, мысленно, старый мудозвон, войска, залп из механических арбалетов, греческий огонь, отряд кровожадных, эскулап, рыцарей и осадные, мысли короля, башни. Пошёл на единственную, доступную в тот миг. Поняте… стал рескриптировать, не договорил, запнувшись на, вытаращенными от деймоса за тылы всё не сыплющегося дикастерийщика, на орнаментацию. Невольно, каким бы не был невозможным чертознаем и логофетом. Не тратя на йоко-тоби-гери авральнул к порталу за алтарём. Рывком, внутрь и понял, эпилог моим экстравазатом. Никакая не обитальня с чёрным входом, грёбаная библиотека, едва не в половину покинутого трансепта. До плафонов древние паллеты с инкунабулами, многие из антресолей пусты, многие заставлены до половины с большими промежутками между сафьянами, создать умкерэффект наполненности. На полу бурые кофр-ковчеги с откинутыми и оторванными. В тех сокровища местного разлива из промежутков. Заплетено паутиной, усыпано раскрошенной кокосовым околоплодником и гниющим фуражом. И посреди всего навоза в переплётах, у дальней, но не столь уж далёкой, увидел её-вполне-её, хартию-сердечный приступ. Коричневый гофр больших диапазонов, на обособленную полку, на уровне близком моему лицу если бы я поднял его телескопию. Водружён на едва виденную из-за него из распёртых челюстей подставку, не падал и не сворачивался, закостенев от содержания. Не помня себя бросился, сбоку, Атлантида раз в тысячу, вырос, посмеиваясь над тем как я пыжусь. Однако же мой, если и уступал, то самую, я после надлежащее измерение, рывку несущегося исполнять поручение Господа аполлеона, что и его почти, удерживаемый двумя пневматическими руками,
Хартофилакс неторопливо обернулся и учтиво, нисколько не долее, сочлось бы картелем, оглядел явившегося в его второго не мёртвого ещё. Необходимо, поделывал криптотантал, пока одураченный им вёл застрявшие в горле и вообще, с хартофилаксом. Едва манекен к дому, приостановился, выждал, не станет ли слишком оглядываться, пошёл следом. Убеждал, верит в счастливо-фрустрационную звезду, не раз ругая, однако находя до времени приемлемым. Напоминало ту первую, сквозной образ всего и четыреста двадцать шестая, ещё в далёком теперь, когда силился, он убийца и ему можно сделать заказ. В дом не, сунулся в проём, озадачив даже его демиурга, ничего такого в живого не закладывал. Подождал, не видя возвращения, посмотреть ближе. При помощи врождённого хилиазмического упрямства неожиданную тягу взойти, ведомый самыми низменными, соответствовали здешнему повсеместному тлену, решил посетить сам. Рассудил, хартии на мосту не может, место в строении, в крайнем карамболе подземелье, за неимением, отчего бы и не осмотреть лупанар. Вежливое в дверь, выждал надобное застегнуть бюстгальтер и пришпилить к панталонам чулки, решительно, водимый за нос корнет, вторгся. Комната одна, куда больших пространств, наружные очертания. До крайности многими предметами парадигмического быта и макабрического жизневедения. Дюжина дюжин развешенных повсеместно куканов с обглоданными умбрами, высохшими, безглазыми, на проскениях всевозможная, маскулинные ли хламиды, фемининные, рыцарское, отравителей и свинопасов, вперемежку с зюйдвестками, старинными, долкопачная эпоха, много лет, тиары, вышедшими из, несколько удилищ в дальнем, на полке с двумя фарфоровыми разъятыми кимвалами среди пыли пустовал деферент, хаотически реторты и бортхи, лишательеритовые, вутцевые, юфтевые, заболоневые и каолиновые, в пожухлые трахикарпусные, крошащиеся по краям, несколько бессистемно по будуараудитории полиптихов, двухъярусная в ракурсе, с растерзанными матрасами, перекрученными циновками и клееными перьями, без простыней и одеял, два бержера выше головы. В нжили тухесы обе патронессы. С изумлением на икса в ветоши, пустился в годину Христа, до адресата днесь. Торговец крыж через всю душу, лейтмотив об авантюриновом отлавировал. Да и правильно, к чему этот мост-спина дикобраза, когда здесь целых две страхолюдные, не слишком избалованные рачением. Моё почтение, милые дамы, прошу прощения за сие бесцеремонное в вашу приватность, но больно наслышан, и горю нетерпением совершить. Продолжали насиловать образом сетчатки, поспешил устранить досадный. Готлиб Нараянович Салем, автор всемирной энциклопедии моды, владелец одёжного дома Салем и сыновья Ван Зольца в Петербурге и Солькурске, куртуазчелобитье, разрешите узнать ваши? Ты как восстал из могилы? – одна из. Гонимый ветрами, битый дождями, с единственной мыслью, представиться вам. Культиген давнего года, уже отвечала, было открыла, опередила вторая. Такая учтивость делает вам честь. Отчего бы и не поболтать с вами напоследок. Вы ведь, должно быть, бывали во множестве мест, пока шли в нашу, так не расскажете ли? Малость обдумывал «напоследок», вновь за вожжи решительно-пространственной. В превеликом множестве, а до того случалось и в иных странах, плавать по морям и воздуху. Бывало там со мной и преинтересное. Многое не для дамских, правда, но кое-что порассказать могу. Фекальные массы по глиняным трубам. Провинциальный на хлипенький не отмеченный в описи вследствие вульгарной, пошёл чесать про разное, чего было и не было, и не могло. Вдохновенно, показания трезвого филида, ответ попугая на любую контроверзу. Подлости и корысти умалчивал, иной раз на мезальянсную добродетель и безмерно-калокагативную храбрость. Обмолвился и про своё сюда, упомянув, спас от натурального медицида тоскующего от любви к безответным идолам в Худых Лихо, прекратил существование микроада на грозящем присоединить к себе материкотверди, хоронил, не смотря, научное открытие, найденные в разгаданной им пятистенке неупокоенные двух рыцарей чья доблесть была выше идеалов. Складно-натужно, в духе придумываемых себе эдилов и гипокористов. Сёстрам, избалованным эпопеями, но не пересказами сенсаций внешнего-ореховой скорлупы, где было в нюансах правдоподобия. Рад был стараться, купил лесопилку. Проведал, всякое враньё, самое что ни на распоследнее, за ордалию, мёл, рипиды гуриями не по назначению, каждая захватываемая капля пота или семени – акрибия и стилобат. Где подпустить едкое, где острое, где вкрутить малость клубнички, но чтоб не до пошлости. Гиады трахоэпизодам особенно, флюидами выманивали новых, старательно реготировали, пунцовели, сами не замечая, подпихивали эпифизами через дастархан и отбивали взгляды. Вместо себя галантерейного политеса, обдумывал, кто бы могли быть, какова партия и имеют ли власть над ретивоочагом или ещё, этого лица королевской стражи. Ошармил до усов, к зависти другой жениться на любой, сыграть на псевдопохоронную фугу. Двойник-сказитель лихо завершил: «и с тех пор крылья у меня более не эскалируют», к невообразимому обеих, за дело реснотный. А что, милые мои крокодамы, может и вы поведаете мне, как вы коптите тут на солнцепёке, припольствуете ли с кем, каковы вообще заведения в вашей феномендолине? Никакая она не благословенная, нахмурилась старшая. Проклятая. Ну… ну отчего так сразу и проклятая. По виду её, по благоуханию дерев, да в первый черёд по прекрасным обитательницам, такого совершенно не заключишь. Уж нам как катахрезическим антропологам видней. Невольно заперхотил. И вы насилуете здесь ареал только вдвоём? Вы уж амнистируйте дотошность моего сопла, но поймите, я обыкновенный, глоток аэра, потомок, ещё вчера версировал разночтения, эйрена, не без перегибов, разумеется, то, чем кажется. Очень примириться с этим новым прецедентказусом, но не верить вам выше моих рабсил. Не вдвоём. С нами по соседству, при кирхе, ты должен был видеть её, коробит отовсюду, хартофилакс, наш самодовлеющий побратанец. Хартофилакс, повторил, что за странное имя. Имя как имя, ну быкуй. Необычайно сложно вникнуть в модус вашей долины, но я привыкну. Зачем привыкать? Ты разве собираешься остаться? Была бы у вас приличная гостиница без клопов, пожалуй бы, ну а так стану наездами. А почему это кажется нам таким нереальным? – в духе дорвавшейся до экспериментов вчерашней вирго, младшая. А почему бы ему и впрямь не потаскать сюда свои кости некоторое? Тишина как при чтении мемуаров. Встал, низко сибсам, без объяснения этиологии, соизволения выйти, не дожидаясь, таков. Тактика на эффекте обратного струирования. Припоминая свои полномочия и полномочия хартофилакса, вокруг избокомплекса-с-перебросом, неожиданно, номер судебного дела не по номенклатуре, узрел всехранителя, на молились сами не зная того все архиваурисы. Стоял у проёма образованного задней дома и нижней виадука, с кем-то диалектировал. А с кем тут можно ещё, в долине всего пяток, сёстры в доме, сам здесь. Простак-гиперборей Гримо. Застрял в этой затхлой тысячелетней щели? Вот ядрический простофиля. Напряг слух и услыхал простодушные живого: «мастер Готлиб», в каковых названный по наитию вперёд. Назвался, теперь со всё меньшим выдерживал неторопливое, в свой наряд осмеливаясь из под кокетливых некогда. Прижимал к груди деревянный лекиф с трёхголовым гренадёром. Мысль торговца семихвосткой по продолговатому мозгу. Окружность низа сопоставилась с на полке в сестрообители. Ты явился сюда за моей приёмной по всем документам дочерью хартией? Как бы это сказать…, а с чего это вы решили, что она, ну, совершенно ваша? – имитируя игривость. Чья же она тогда, любопытно послушать? Всего человечества, старый ты козёл, вот чья. Не справедливо. Срок жизни всякого слишком мал, мог созреть до познания хотя бы трилатерации, стало быть и всё помянутое тобой человечество, не отошло ещё в безымянный мир под камнем, незрело и читать хартию, не говоря уж о понимании, не. Да это же квинтэссенциальное фарисейство. Понятно ли тебе сказанное мной? Понятно, но не близко вот здесь, Готлиб левую руку к паху, вздёрнул резким арабеском, решив и в критических спектакль, по крайней, не выбрав ещё верного баратрии, заложить предпосылку или две. Только я знал, что ты, как всякий чурбан-приапист, оказался древнее своего создателя, станешь артачиться, а не для того я шёл сюда с другого предела земли. Предусмотрел, несколько подсуетился и вуаля, могу предложить вам обмен хартии на жизни двух уродливых дам-жаб, твоих соседок по этой замшелой как бок австралопитека. Тут, Готлибу хотелось бы в это, несколько заанемичил, хотя и не сказалось на выдубленной ультрафиолетом до его же имени мутагенеза. Думаешь мне есть дело до этих безмозглых оральных девственниц? Да хоть угони их в рабство на галеры, к слову сказать, будут неплохо и без устали одолевать брекватеры. Побледнел Готлиб, ещё надеясь на блеф. Хартофилакс, плотнее сжал цедильню и скорым, толкнув склеенным из галек плечом, к порталу в, опровергая превосходную браваду. Торговец, высоко выбрасывая вверх колени, опускаясь на носки и сжав бицепсами котелок, за. В цинкодом один за. Хартофилакс продвинулся и остановился, ища в сведеницах признаки аманатства, Готлиб занёс швейцарский с выдвинутой пирамидой и уже освоенный ранее дебют – что было сил опустил на потылицу старика. Ни ниц, краниум не разлетелся как после большого взрыва, голова едва вперёд, владелец одёжного дома тростью по старому дереву. Нет, не надо, заверещала младшая. Не тронь его, это наш гость, не тронь. Более ничего не соображал, снова воздел и опустил на то же. Качнулся поосновательнее. Разворачиваться к, абсолютное бессилье, ужас в животе и страх в голове. Из охватившего вывело рыдание младшей, сродни коллегиальной ревизионной поездке по стране всех, от Рюрика до Николая 2. Съехала, сжавшись в маленький зловонный, надрывно, обхватив, делало прелестней, старшая тоже прослезилась в угоду печали, не столь бурно, так же сидя на полу, успокаивала наследницу. Перестал испытывать ужас, лучше бы и он, начавшиеся незримые лучевой. Ламенто и причитания звенели в ушах, затворяя туда другим, перед плыло, плач самое сродни буйству элементалий, можно поставить на колени неполный взвод атеистов, одного хартофилакса с раздутой репутацией точно. Выронил покатившуюся по полу, за уши и на колени, что-то, по-видимому, грая. Готлиб не разбирал что, не о чём более, снова воздел и на темя. Сквозь лилейную тюрбана малость карминного, необычайно вдохновило. Провинциальный бил ещё и ещё, младшая не прекращала пьеты, хартофилакс, лишённый от разлива, более и более кровоточил, тампон Юстиции, всё сильнее и сильнее тиски истории. В дверном возник списанный в запас хартистов. В руках понятно – символ провинциального мозговарения, глаза неистовством, какового давно никто, кроме призрака жены. Высоко над, дальше чем за край, на котелок с меткостью лучшего клуба Святого Эндрюса. Захрипел, обмяк, вализой на бок, удар столь, пирамида до шишковидного тела, когда в горизонт, осталась, выдрав из рук живого. Не пёкся, выпустил и забыл эпизод. Взгляд на вазу, из горловины фацет. Хартофилакс и Готлиб по глею, какие бы ни были. Младшая перестала и ничтожно всхлипывала, широко раскрытыми на устроенное побоище. Живой манекен Гримо сидел на флоре и жадно, сотрясаясь от вожделения, читал. …ядрический свет не является дальнодействующей силой, а понятие тьмы, не совместимо с понятием динамической физической величины и оба они не могу распространяться быстрее скорости света в вакууме. …добро есть отношение негравитационной силы, действующей на тело к его ускорению, а зло – определяет силу притяжения другими телами и его собственную силу притяжения и потому оба они совместимы с принципом инвариантности законов природы относительно любой системы отсчёта. …уговор о равновесии есть аналог расстояния между двумя событиями в пространстве-времени и имя ему мировая функция. …достаточно малая по размерам локальная физическая система зла, находящаяся в гравитационном поле, по поведению неотличима от такой же системы добра, находящейся в ускоренной (относительно инерциальной системы отсчёта) системе отсчёта, погружённой в плоское пространство-время. …и всё тёмное, что есть в человеческом сосуде есть тензор кривизны, коий тождественно равен нулю и пространство-время является плоским, а всё светлое, что есть в человеческом сосуде может быть согласовано при помощи сравнения эталонов длины в перпендикулярном направлении к относительному движению инерциальных систем отсчёта. …намерения зла эквивалентны девиации геодезических линий связанных с кривизной пространства-времени, в то время как скорость намерений добра меньше скорости света. Северин из Антиохии руку приложи. Сатрап из Арголиды руку приложил. Вглядывался в энклитику, раз, другой, третий, губы сшевелились в фонетику, шуйцедесницы ответ на пирогены, как и закорки, и весь лофолит, облюбованное септицемией сдавшего сессионный предел студиозуса. Он, как будто, в записи что-то и не находил, думал, не понимает и искал снова. На ноги хартофилакс, пустили, так что ж. Одним выхватил, глянул на сестёр в духе мужа, подали худо разогретый с фальшивыми потрохами. Обе наклонение, перевели на Гримо, разумеется месмеризируя простодушного. Медленно поднялся, нет профита, порвавший ответственные скороходы, выбраться из тысячелетней, и здесь не рады. На не поименованной, деамбулаторнул, пришлёпал на тёплые округлые путепровода. Отринув авралы, почёсывая забитый мхом зад, взошёл, окинул в меру заинтересованным вельд, последнее, видел в юдоли, в богот, не случайно попытавшись сальто, разметав почки о воду.
Из омута чернильно-безвредный. Два у башни, рыцари сэра спешились. Между не последовало никакого относительно участия инфансонесов сэра в новициатской на пронию и кражи у сэра двух. Очень мало, не могли как ни в чём, приходилось соприкасаться интересами. В отношении, разумеется, башни и заточённой в той. Сэр дал понять, не приступал ни к каким эффектманёврам не дождавшись рыцарей сэра. Все понимали, это и есть итог и теперь же всё решится. Леди к башне и, сняв рукавицу, подёргала. К земле ещё сильнее, коснулась, кругом, тогда натянулась. В машикуле лицо инфанты или кем там была. Приветствие и заверение, попытаются. Колпачница в башне мало и тяжело, путаясь и надолго задумываясь. Миновала пору первой да и второй. Рыжий с отливом. В обсуждении не участвовала в силу отдалённости и предположительного слабоумия. Утверждённый вмещал аспект членовредительства. Сговорившись, однако не до нюансов, сэр без предупреждения взял притороченный к седлу рогатый бургиньот сэра, решительными гладиуса лишил левого рога. Сэр стерпел молча, сознаваясь в присваивании, признавая право сэра с ним посчитаться. План таков: 1. К концу косы торочился рог, адептка заточения, отказалась назваться или не поняла вопроса, наверх. 2. Подъём молота, сэр захватил для полевой подковки. 3. Заключённая должна вбить рог в подоконник башенного. 4. Сесть под окном так, оказаться ниже эшелона вбитого и перекинуть через косу, держа часть, ближнюю к голове, обеими. 5. Сэр, самый по весу, взбирается. 6. Убеждая или действуя силой, отрезает, вбивает второй рог рядом с первым, привязывает охватывая оба. 7. Косой пояс бабищи, спускает на руках, так же через рога, сколько хватит оставшейся. 8. Рыцари к башне телегу, сэр и сэр, на них, если понадобится, сэр и принимает. 9. Сэр спускается по косе. Растолковав, сколько можно, в башне, опустив часть про отрезание и более на вбивание рога, приступили к подъёму первого. Справилась и благополучно сбросила. К ней молот, поболее обхватив стальную. Между стволов вокруг башни любопытствующие, опасались подходить, лезть с синедрионами. И молот. Приступила к вбиванию, выпал после второго неуклюжего. Сэр посоветовал вбивать в щель, целя в разность раствора. В ответ и молот. Осерчав, сэр примотал и рог, и молот. В глубине передней лабиринта медленно подкатившая павликианская галера, пираты так же не в аффинаж. Принцесса снаряжение, приступила, снова рог. Привязали в третий. С третьего кое-как, вогнать глубже несколькими меткими и расшатать несколькими не меткими. Сэр при посредстве сэра снял колонтарь в полном, представ всё увеличивающимся в грязноватом исподнем, подступился к сброшенной. На голову однорогий, поплевал и за волосы, подёргав. За пределами взгляда заверещал механизм в барбакаре, под ногами вздыбилась, раскидывая куски регура, райграса, чёрной бругвы, деревенских, скарб из обеих телег, выломав часть лабиринта, кусок башни, без исключения рыцарей, гекатонхейрский подъемный, пропласток вне горизонта к брадителии имал альтитуду, миннезингеры покатились вниз по основанию, в свой паутиночертог, из вышли в крестовый анабазис.
Явись к нему хоть целый крестовый, никто не сунет своего нюхавшего исподнее Христа в хартию, яростно сидя в библиотеке и обдумывал всю эту заведённую им с ампелем. Оказалось, испытывается волнодисперсия когда хартия вне решительного и лапидарного доступа. Опомнился и стал верно припоминать, случилось стать послухом парафирования, талан всех хартофилаксов при всех епископах. Был не только архивариусом епископа, но и его наместником где бы не оказался, руками и головой, и так же устами, изрекая напор. Послан примасом дабы пресечь развитие комплота фейерверков, по сведеньям церкви пустил в Китае. Так далеко в то время мало кто, точной вовсе. Доставили галерой в Феодосию, откуда сказали на восток пока не достигнешь цивилизации. Ехал, пока не был схвачен племенем в леваде. Продало в другое, к радости с более мизраховыми ужимками, маяло время, возило гелиотропы далеко на юго-восток для строительства экстраординарной кумирни. Ливанские кедры, Хирам Абифф, Синедрион, финикийцы, иевусеи, Мориа, песчаник, Гебал, Суккот, Соломон и Давид. Убедил вождя отправить с камнями и таким двигался под личкой долгое по континенту, превосходил кеглем все мыслимые. Повернули к зюйду, бежал и продолжил самостоятельно по педиплену, понимая, приближается к Китаю. Вотмал описывал лазутчик епископа, возвратился и с три короба. Объясняя это странное путался в словах и всё, хартофилакс вынес из, точнее вынес епископ и как понял, нечто связанное с уничтожением индивидокрицы каким-то хитрым, завлечься должны все, не по своей, ореликтенные обманом. Набрёл на степс синекалильных коростелей, не видел, не слышал на уроках богословия. Их на высоте трёх человеческих от подножия невысокого фасги. Не трепался в описаниях, сообразил, малость заколобродил. Завлечённый птицами и из соображений взобраться повыше, узреть Китай, относительное: удельное царство, Хуанхэ, Чжоу, Лои, Уван, книга «Шуцзин», полез. Отгомонили в сторону, Китая не, в стремленье до джомолунгмы. На другой на привале войско. Не рискуя явиться, виталище в шанидаре, видел по дороге к продлённому перевалу. В той деревянная бочка с железными ободами, за два контроверзующих. Очнулся от воспоминаний, пьесу Агафангела.
Гуан-Ди: Теперь ты доволен?
Яровит: А что изменилось?
Гуан-Ди: Я так понял, ты разобрался с мостом.
Яровит: Как, интересно знать, ты это понял? Мы же оба были здесь.
Гуан-Ди: Я видел, что ты выходил. Меня-то не обманешь.
Яровит: Виновата в этом Бадб, слишком болтлива. Можешь не оправдывать её, я всё равно не поверю, только она знала секрет.
Действие переходит в подземелье. Каспар Хаузер, Бабушка Гитлера, Имхотеп и Доротея Фиманн всё куда-то идут.
Бабушка Гитлера: Чувствую, что мы уже близко.
Доротея Фиманн: А мне кажется, что делаемся только дальше.
Бабушка Гитлера: Вы просто никогда не имели дела с цвергами.
Доротея Фиманн: Ошибаетесь.
Каспар Хаузер: Так мы ищем цвергов?
Бабушка Гитлера: Конечно нет.
Каспар Хаузер: Тогда что же?
Имхотеп: Каждый своё, так мне кажется.
Доротея Фиманн: Мы ищем подтверждение мифа, что же ещё.
Бабушка Гитлера: Лично я ищу могилу своего сына.
Каспар Хаузер: Я, конечно, хочу чтоб вы все нашли что ищете, однако сам бы не отказался найти выход к свету и воздуху.
Некоторое время идут молча.
Каспар Хаузер (обращаясь к Имхотепу): А что ищете вы?
Бабушка Гитлера: Он ищет дураков, которые ещё верят, что египетские жрецы составили заговор и по сию пору всем заправляют.
Имхотеп (холодно): Позвольте я стану отвечать сам.
Бабушка Гитлера: Да сколько угодно.
Имхотеп: Если вы хотите знать что я ищу в останках этих цвергов, так это оружие против богов Асбурга.
Бабушка Гитлера: Плохо Сет надзирал над вами, мало двигал по своей махшатной доске.
Имхотеп: Как раз надзирал он очень много.
Каспар Хаузер: А я вообще ничего не слыхал об этом Асбурге, это где-то в северной Европе?
Действие переходит в очередь перед закрытыми воротами библиотеки. Скандал унялся. Очередники стоят все растрёпанные, многие тяжело дышат, кто-то откашливается, оправляется, тыкает себе в живот в целях познания, скачет на одной ноге вытряхивая что-то из уха, потирает руки, приглаживает волосы, замыкает руки в замок за спиной и поверх живота, Менделеев совершает движения, будто оглаживает бороду, которой у него, впрочем, нет.
Цельс: Приветствую наставший покой.
Обстановка сопутствующая покою в замке, провели сыщиков, следом проник, до чрезвычайности келью Агафангела в траппистском. Те же брекчированные, свод и плясопол, адамовековые, исчёркнутые алхимии и космогонии, черепа и остеолиты человеческих педипальп и нервюр, гроб с сухофруктом, стальной одр с медными шишками, изумляли. Направился в блокшив в сисситий, можно по саду, иметь какую-то передвижений. Старый корпус, никто кроме Агафангела, дромос с провалами келий по обеим, коробки, астрагалы конечностей, некоторые в факельные кольца. Следов горения в вершинах не. Осторожно по коридору заглядывая в помещения по обеим, по большей запустение, пыль с клеймами оцелотов, переярков, официантприматов, разбросанные ресконтро, непросвеченные переводчиками письмена. Агафангел в восьмой по левому аверсу. На своей барской шконке, аббат Клюни, Сен-Дени, Фульда, Санкт-Галлена, Монтекассино, Альгоя или Корвея. Кожа в старческих розеолах и гузах, ни на голове нигде ещё в видимых, брови и ресницы. Зрачки, некогда голубые, истаяли до частичного с белками. Монах, заложив обе под закосье, в пеленге открытый с мощами. Готлиб сразу раскумекал метафизическое дело совершив индуктивное, мощи в кельи вроде портрета порицателя эстетизма. Приветствовал брата во Христе и выразил желание вступить с ним в доверительную братскую, траппист с траппистом. Про давние года будешь спрашивать? – Агафангел, кося взгляд, не переменяя аббатской. Ну для начала хотел бы. Что тут было году, скажем, в 1020-м? Должно быть много чего, однако монастырь основали в 1046-м. В таком случае не просветите ли на счёт 1101-го? Монахам грешно сквернословить, но мне Господь простит, если я такого наглеца и невежду обругаю. Понял, я к вам вообще-то не по интересу вашей памяти, и так все знают… Тебя как звать? Брат Готлиб. Готлиб, Готлиб. Пруссак? С вашего позволения индиец. Индиец? Как же тебя в монастырь взяли иль ты выкрест? Я вкрест. Взяли и взяли, позволено ли мне будет изложить своё дело? Излагай. Хочу сразу прояснить, обратиться с ним я могу только к вам, к долгожителю с блестяще обставленным чердаком. Представляете, какое совпадение, события относительно вашего, то есть нашего монастыря произошло шестьдесят назад, а тут как раз вы, самый старый чернецедервиш из ныне. Так вот о деле. Означенный мною, то есть приблизительно шестьдесят тому в монастырь был привезён этакий гроссбух с ого-го начинкой, я не могу назвать вам точную гемеру и даже точный високос, но могу промежуток. С 1830-го по 1842-ой, для вас буквально вчера. Под плащом человек по имени Клеменс Брентано или Ахим фон Арним, или Беттина фон Арним. Но второй маловероятно, через год он отписал вам оставшиеся. А Мария Фиманн не могла? Опешил. Не знал никакой Марии Фиманн, однако Доротея Фиманн имела к сему эквивалентность вплотняк. А это не родственница ли матушки Доротеи? – вслух Готлиб. Ну как же, как же, чуть шевельнулся и закрыл глаза, дочь во втором колене. Дочь во втором колене это, разумеется, внучка, соображал Готлиб, идя уже по еврейскому Иордани и с жадностью в прохожих, выискивая среди надобного для получения сведений о штандорте психсанчасти. С такой материей мог, по собственному, не к каждому. Вот что за гетто. Дома преимущественно из красного, с налезающими друг на друга стрехами и чердаками той системы, посложнее самого эфирбеспорядка в понимании Святого Эльма, множеством глиносоломы, в том и под ногами, кривыми заулками, подворотнями едва не круговой поруки, мельницами, расставленными тут и там мажарами без колёс, частыми дверями и редкими заведениями в подобии крыльца или завалины, вывесками весовщиков руды, ростовщиков, ювелиров, библиотек и тайными вывесками, содержание привести не, памятуя о консервации. «Известные маслобойки Ж. Блока», «Бинты для усов, дают прелестную форму усам», «Секретные камеры Фреландта», «Подмышники Канфильда», «Потайные секстанты Уляйтера», «Космокомитет криптокартографии», «Тетрадный развал Вуковара-Коновалова», «Клистирные усики, новейшие модели», «Изобличители голоса Розенфельда и Розенблюма», «Аптекарская. Новейшие средства от подземного зрения», «Психоредукторы. Усмиряют всякую боязнь как и воскрешения», «Распекатели тортов и пирожных-бизе Иессеевых», «Самодействующий кинематограф – живая фотография. Фигуры вращаются как живые. Супруги (медовый месяц). На трапеции. Танцовщица. Наконец один (Нежный поцелуй). Драка. Фокусник. Мухомор. Цеппелин (Взгляд назад). Шахта. Колосья ржи», «Народные гармонифлюты Юлия Генриха Циммермана», «Антипир Буркгарда и Урлауба», «Герофоны и Аристон-Органы». Не конгрессировав надежного осведомителя решил в конфекцион психоредукторов, рассудив, там уж должны. Трафик, помимо того язык о колокол, оповестить хозяина лавки либо его приказчика о. Встретил Готлиба подозрительным из под широкой, пигмоиды в Ханау. Прядей к вискам не, нос сионским да и мерехлюндия в глазах, с ней подозрительность. Моё почтение, Готлиб, касаясь пальцами своего. Рад приветствовать, с безразличием. Хотел бы приобрести психоредуктор. Указанные, если это, в количествах на полках позади и один, самый, воочировал на прилавке, всякий иного габитуса. Тикали, какие-то жужжали, из двух на верхней контрпар, на батмаре, с, то хрипел, то чавкал. Какая надобна модель? Самый лучший, чтоб точно помог. Продавец на Готлиба строже. Чего вы боитесь? Я? А, понял. Так вот, беру не себе, племяннику, содержится в лечебнице где-то здесь неподалёку, в гетто, я верно не знаю где. Навещаю его в первый, так сказали, нужен психоредуктор. Не подскажете ли заодно, как мне именно пройти в лечебницу по какой она улице и под каким нумером обшарпдом? В лечебнице психоредукторы запрещены. Ну, тут такое дело. Я бы хотел пронести ему тайно. Он сам, когда бывает в уме, требует психоредуктор. Говорит, молока ему не надо, хлеба не надо, а надо психоредуктор. Так что мне ещё и по возможности меньший размерами. Меньший чем что? Чем большой самый лучший. Понимаете, надобно соблюсти пропорцию между размером и действенностью. И сказать, как пройти в эту лечебницу. Я не продам вам свой рестант. Это ещё почему? Не отвечал, строго с прибавкой теперь ещё и некоторого, на Готлиба, но ничего. Как пройти в лечебницу хоть скажите. Гарпократ, аффект, мизантропия. Ну и хрен с тобой, жид пархатый, более уесть нечем, в сердцах Готлиб и на кардо. Что-то он, как видно, разучился. За председателя комиссии не принимают, психоредукторы
не дают. К визиту в скорбное надо бы получше, одна из конторщиц видела в шалмане и может. Надобно рассказать про эту Марию нечто, что б точно все, когнат. Для начала отыскать эту бич-амбулаторию. Кружил по гетто, пошёл косохлёст. Сочный и самозабвенный из низкой и жирной, зацепившейся за пик гряды. Котелок быстро набух, пообвис фетрополями. Твёрдо решил отыскать, соображая, должна обладать индивидуальными денсосигнациями вроде высокого и сада с отставленными ото всего. Поплутав по гетто ещё с четверть в голове ирифией название атласа, непременно должен составить после всего этого. «Психоредуктор окрестности сей». Хотя у этих альманашников всегда очень трудно бывает императивнуть себе фригольд на собственное.Вытребовал себе тавтоложнуть в последнем первой этого латентно-гекатного. На меня давит N органокумплектов, вероломно и безосновательно, ставя простого лублитературы в до палестины дилогическое. Гуан-Ди, Готффрид Новый замок, даже такая сошка как этот Вертопрахов или Семилуков-Шмидт, более всего этот загадочный, так называемый, следует это признать, привнёс в первую контингент занимательных, на мой салтык, моментов-воззрений. Однако требует неукоснительного приведения своих, в то как порой входят в противоречие с аксиомными и уже люстрированными, в противном острасткирует заявить о своём во всеуслышание, на что я, теперь уже, может даже и согласен. Эталониллюстрация: в радищевальтернате меценат ям, иммигрировав в фортецию и попав в рахдониттрущобу, почти сразу натыкается на обывательский дом, в развоплощённая из Солькурска, в то как в концевом о пинкертонаде Готлиба, полностью принадлежит невидимой руке, я даже не могу разглядеть в своём засаленном жерле (позже вообще набустрофедонит, у меня нет никакого котла) и при этом очень мне, как раз много внимания эхоразведке самой и через рекогносцировку гетто и кое-что из тамошнего мироагрегата. Не могу прецедентов тургора, Готффрид через день шлёт тилацинов, да не тех, стокгольмский синдром, похлеще, отбирая текстуально по одной-две авизированной и возвращая с вотумами, глоссами, собственными эпентезами и вымарываниями. Во время нашего облегчённого каляканья-не-на-ножах не показался таким въедливым, однако когда дошло до профита, эдаковство еврейскому нотариусу, хочет влезть под кринолин к Фемиде. В связи с этим затруднительно изменить аллодную катакану и представить, Готлиб, рухнув лбом об Иордань в 1897-м вообще не витал в гетто, либо же витал, но в глаза не видывал никакого обывательского. Пусть это не фактура, однако снабдит последовательностью. Но Готффрид уже пожевал губами умеренно в отношении того пая, куда-то себе переоформил, я знал, так кармирует и возвратил с тем, нечто из переписал я сам по его указке. Он в достаточной охлократ на участке Димена и я не хочу с ним недоброхотствовать, кроме сам обетовал ему всякую фамильярность в касательстве, знал бы тогда, сколько он себе. Гуан-Ди. Вообще действующая персонификация абсолюта, только открывший для себя реторсию беллетристики, оттого щепетильный до обретения подмышек, но неумелый. Всё носится со своей кашей из войны, разыскивает эти военнопереворотные истории и циклические письма, в пусть и отдалённо между, точнее суггестирующие на эвентуальность друг друга. Всё это он шлёт, иной присест и приносит интимно, петицирует, но не слушает герусии, неравнодушен, что нахироганил я сам и как это будет коррелировать с его. Я не знаю как. Вообще-то нитей много, но он рекламацирует насучить больше, требует дезинформировать и грацировать, а здесь ещё эти недовольные Изуверовы и Шмидты, случайно попали пальцем в аршу, опуснули нечто такое, объясняет у меня нечто сякое, теперь лезут вперёд более, заслуживают от рождения в тростнике. Как это ни, всего доволен загадочным, каким-то из раза в раз является к моему оплоту письменности и оставляет свои части, хотя и доставляет более феррул-хлопот. Раскидал по покою описание карлингса в архиве мануфактуры, прибился для эрекции, просигналил с фрегата план спасения принцессы, скромно придвинул с неустановленной стороны итог первого эпизода, так что его словами и. Кто где кинул кости после всего этого? Гримо внутри кладбища трога Печали. Готлиб наращивая трубку со дна уремы на подступах к. Герда в поиске, но будет лет через шесть во Владивостоке, растасканная пулями вместе с мятежниками. Коловрат пластается на своём сертамине, в то как не пытается, второй этап плана, гимнастику на балконе из костей. Смешанный со многими другими достойными отряд рыцарей-вперемежку вперемежку у прикинувшегося зайкой подъёмного. Хартофилакс сминая чалмой пальму, сёстры Печали отпугивая тень под кроссинг-стланью, Лихово-Поповский на вальтрапе из эхолокаторов, наращивает букли из биоакустики. Готффрид не лежит, кафизмирует в своём эркер-клозете и гнобит мою потугу объяснить. Акимафий под одрогамаком, думает как бы ему сдёрнуть в Солькурск и сдёрнуть обратно. Ваша милость Яровит на распёртом радиационным дождём Асбурга, сыщики Л. К. и Лукиан Прохоров один в пылесборнике имени Иессеева в Солькурске, уткнувшись джеком в несколько уличных ландветвлений, второй на чёрном регистане, обнесённом эскалацзлаком, к акрибической дескрипции мы теперь и.
Анонимно-реификационный пролог
В Солькурской мужской гимназии, той, за Знаменским и присутственными городского чиновничества в пасмурный майский 1864-го выпускное собрание, завершившие трепетанье перед указкой-убийцей аттестаты подтверждавшие степень половозрелости. На помосте, давеча во внутреннем, почётный попечитель, директор, инспектор, надзиратель, законоучитель, семь старших учителей и три младших, так же единственный рисования. Рассерался директор, многословно о пути, выпускниками, об освоенных через пень-колоду, в числе закон Божий, священная и церковная история, российская грамматика, риторика, пиитика, история литературы, логика, славянский язык, арифметика, алгебра, геометрия, счетоводство, физика, всеобщая и российская история, статистика всеобщего и Российского государства, языки латинский, греческий, французский, немецкий и словесность их, чистописание, черчение, рисование, ритмика и театр. Директор более для омрачавшего омрачение на церемонии генерал-губернатора, притащил приказную задницу из катакомб, сословия, в гимназии, среди пятеро однодворцев, семеро разночинцев, три выходца из «приказ но служительского звания», шесть поповичей, три «уволенных из духовного звания», десять вольных хлебопашцев, дюжина бывших крепостных, два «иностранца», в число затюканнопоследних некто Л. К., пойдёт далее, однако директор, на сцену для незначительного утяжеления рук, его далеко не. Гиацинт Прохоров, Косма Бядко, Геласий Рудаков, Фулькран Яров, Борис Вертушинский, Диодор Безфамиляров, Антон Белый, Завид Гусев, Протас Накаряков, Л. К. После Л. К. для повешенья несколько, здесь без надобности, разве Анатолия Вуковара, лучшего доводчика учителей альтернативной, всё своё время никтофобическому. Его принадлежит, предваряющее пятый «Подо льдом течка или проистекание». В числе на церемонию, помимо радетеля о коксе на бакенбардах, дверь в чиновное ногой, случайные родственники выпускников, близкие и дальние, в разной степени гордящиеся, Геласия Рудакова два младших сестробрата Яровит и Пшемыслав. Л. К. Лукиан Прохоров, зачал Карл II, зачала Алпсидия, зачал Мефодий, зачала Ории, зачала Ксения, блудила-без-презерватива с Перуном, одним из истуканов Асбурга, от связи Ория. Лукиан Карлович Л. К. не из соображений участия в жизни, ученической и теперь, по надобности, немедленно на встречу с человеком (можно ли в наше время (то есть во всё) верно, человек ли перед?), беда, может в себя бесчисленное вариаций, пока без уточнения, правильно выражаясь – беда во всех вариациях без уточнения, сию беду (сколько б ни нашлось вариаций) безотлагательно расследовать. Беспощадный ко времени директор речевые фуги, не последним побуждением к сему скорому накрапывающий, выпускники аттестаты, Лукиан Карлович Л. К., в давно дожидавшуюся коляску с поднятым по случаю скверной, отбыли на встречу. Назначена под стенами Флора и Лавра на Флоровской, на единственной не на топку сердец и прочего вокруг, с капризом-предпочтением латентного деньгодержателя. Колено вместо сведений о женитьбах, с решительным, в золотом с искрой, жемчужном и с жемчужиной в булавке, с отказано в эксплуатации приставленным острым к рекламе раскидистости зонтом-тростью. Не смотря на копчение пенат (пятьдесят), выгиб талии внутрь, мощь в плечах, тряска в пальцах. Под налитой соками кроной закрыв вбиратели зарисовок жизни, что-то шепча мясистым. Сыщики проведении сиюминутных индукций заключили, отгоняет дождь, Л. К. с помощью какого заговора, где о прочёл, какой рукой библиотекарь книгу, отдаление во времени от нынешнего и до свершения, с точностью до двух, так же в честь кого названа, предоставившая том с заговорами. Амфилохий Андреевич Пересыпов. Лукиан Карлович Л. К., сам к несчастью уже. Рассказывайте, Прохоров, когда все трое на скамью (клиент посередине). Видите ли (преимущественно к Л. К., всё понимал и знал), Амфилохий Андреевич, значусь заведующим нашего солькурского париков и грима. В последнее у нас полтергейст с злоумыслом на полтергейсте, зловещие до посерения лиц. Л. К. с безразличен в духе фонарщика в качестве свидетеля, не выказывая особенной, не отворачиваясь уж. Ему семнадцать. Всё с того, во время очередного дня уступок в ценах, лошадь, на горбу финтит трюки старший продавец, конебогу душу. В разгар номера, на полном преодолении. Продавец до раставосенья обеих коими плату и несколько из каркаса для жилетов. Потеря для нас едва ли. А вы не думаете, просто несчастный, у старого не выдержало похлопываний по крупу? – Лукиан Карлович. Чернавке восемь юбилеев, она в самом, яблоки обоих видов можно на рынке, но предположить без штрафа всякое. Однако это ещё не самое. Поначалу действительно не придали особенного, в рамках непридания такому. Но дальше вот: во время номера, без страховки за штаны и на бумаге, работник склада полетел с трапеции превращаться в лепёшку. Всё удалось. Я понимаю, тоже на роковую, вы же недоверчивые суеносцы, каждый квартал списываются крипторасходы магазина, но что вы возразите, перекладина трапеции оливковым маслом. Что? Смазана маслом? – Лукиан Карлович, так, словно не накануне всю эту, при покосился на Л. К., не изменил похуизму. Не может в третьей невероятия. Только и это ещё не, смотрите не поседейте. Не далее сегодня во время утренней распродажи под купол без билета новая, самая коварная из, веду личный реестр. Пред покупателями наши живые, любимцы дураков с билетами, у одного к пиджаку разляпистое в соответствие с образом, рекомендации к образам живых мы полугодие из московского, лепестковое с начинкой. Надо ль акцентировать на фальше? Устроен, принимает за грудь платной потайной баллон, из тычинок, чрез хитровздутый, в штанине и других притльных протяжной капитель, в лицо партнёру обмочение. Всё так и, после струи, одураченный манекен в буквальном дико, по образцу птеродактиля или трубления слона, и, уличив за голову в том где лицо, кататься по арене, нещадно колотя о. Покупатели трихаха, замыслено дирекцией, привыкли, в магазинах подобных да изумляют и всегда что-нибудь, втюхать побольше. Едва унесли, когда анализы, поняли, повреждены ориентиры по арене и с половины слезла. В баллоне не выталкиватель жизни к лианам, квинтэссенция соляной. Кто-то ведь изобретал, Лукиан Карлович. Ну вот, такие на гастроль несчастья без контракта. Мосье Л. К., имаю ваши неседины, поставьте как лист перед травой. С концами одного, одну, двоих переоформил. Сделаете с засученными, не пожалею никаких, стану снабжать париками и гримом до конца ваших. Хорошо, важно Прохоров, берёмся за ваше обеими. Однако сегодня уже (четверть третьего пополудни). Завтра спозорань номер девять или около прибудем к и начнём. Тогда откладываю трепетанье до, поднялся, желаю здравствовать. Желаем здравствовать и. Л. К. свои под ноги Лукиана Карловича, от котелка до утверждения подтяжек откинулся, потеряв, не обратив. Пересыпов легко обоим, торопливо вниз по Флоровской. Л. К. с прилившей к ланитам поднялся, кулаки к подбородку, снова. Лукиан Карлович всем в обществе к лавке. На следующее недолго от зари, Лукиан Карлович Л. К. чуть, за бороду в распоряжение извозчика, сперва на Московскую в арестный, в желудки чаебубликов, кое-что разведали, после к реке в месте концентрированного женского покаяния, с удами навыпуск погрузились не плавая, с собой по миллиону частиц пляжа вместо пор, чистыми лица и ладони (не сбивать долгими беседами индукций), клетчатые рединготы утяжелённые лупами с веток, о неказённости подмёток через Стрелецкую (у сыщика участь направляться в то или иное, далее станет ясно очень). Против главного в мужскую гимназию (Л. К. не обратил ни почтительного, ни злого, ни умилительного либо ностальгического, вообще даже не), снизу вверх, Солькурск весь и был на этаких. Внутри (чрез странную крутящуюся совокупность узких, составленных катетами) огляделись. Попали не сразу в главный барыжзал, как предполагали, в кишку для перемещений параллельно циклу, по-видимому опоясывал по кругу всё, то ниже уровня земли, то до высоты второго, весь в таких перегибах. Направо или налево, никакой, налево. Оба впервые, ранее не требовались ни парики, ни грим. В коридоре запах животных с ароматами благовоний для припудривания, кёльнской воды, а значит дюжины, в той, запаха следа рыбного косяка и апельсинов. Самыми частыми гостями, криптоофициальные комитета криптостатистики, проститутки из катакомб, с поверхности, в больших количествах парики и грим. Пройдя, в месте вознесения наткнулись на невысокого, на стуле подле одного из немногочисленных. Из глядящая бессмысленными окнами Стрелецкая, сохранилось так мало стёкол, вверх к Дворянскому собранию, соседствовало с гимназией, к Красной площади с её обильными, Мурановская. Встреченный при более внимательном ещё юноша, младше Л. К. Обхватив руками лицо причитал: Божечтоянаделал, Божечтоянаделал, возможно именование с маленькой, присовокупляя неразборчивое. Кхм, кхм, кхе, кхе, кху, кха, кхе, кхрха со всевозможной деликатностью Лукиан Карлович, обратить внимание, простите, влезаю в самобичевание, необходимо настичь врасплох господина Пересыпова. Поднял голову осведомиться, что за нах. Долго, наконец произнёс: вы, верно, те самые нососуи-за-репутацию, да, Амфилохий Андреевич говорил давеча, нагрянете с обыском. Конечно, конечно, сейчас отъивансусаню, узкозадость от стула. Не доходил Л. К. до плеча, тщедушен комплекцией. Вывернул карманы свободных полосатых, оттянул от груди подтяжки. Сыщики выжидательно. Пожав верхом каркаса ввернул, встряс мысли. Пойдёмте, провожу. Вперевалку, болят стопы, повёл. Вот, наконец провожатый, останавливаясь перед, ничем от других. Здесь наш цербер-паучище. Лукиан Карлович грянул и незамедлительно, Л. К., тщедушный. На стенах крамольного грамоты за достижения такого, не всякий выносить на всеобщее (за самую неправдоподобную буклю, благодарность коммерческого суда за края париков, протирают мантии на плечах скорее прочих), лосиная с рогами, всякий отросток вешалкой для париков на века. В дальнем углу большой сервант (впоследствии через аукцион таинственному Виго, с некоторых возвышаться в кабинете доктора психиатрической). На его несколько книг, кубки за достижения более возмутительные, коллекция гипсовых голов, в спектр фантастический, синяя кожа под щетиной, жёлтые жалюзи, фиолетовые локаторы, чёрные носопырки. Амфилохий Андреевич за небольшим, вперялся в передовицу. Поднял на вошедших. Прежде чем заведующий успел раскрыть, вмешался спутник. Вот, Амфилохий Андреевич, привёл нюхарей. Этими вчера стращали? Да, Гримо, спасибо, устало. Господа, чтоб уж отделаться сразу. Наш младший живой, Гримо Вуковар. Значит вы в том номере, с кислотой вместо живой воды? – Лукиан Карлович, определить каким из живых был, в особенности к коже лица. Завсхлипывал. Да, и бедного Лжедмитрия продрало и меня. Ну, ну, успокойтесь, ваша вина примерно косвенная, поспешил утешить остракического лилипута. Гримо, поди сунь нос к себе, прибери на столе, может осталась обличающая улика, заведующий. Коротышка умёлся. Итак, готов оказывать всестороннюю в расследовании. Что от меня может? Благодарим. До хрена всего, по обстоятельствам. Сначала ответите на несколько. Опустились в кресла. Для начала доносы на служащих, после о своих смехотворных подозрениях, наверняка капаете ядом про себя на кого-то. Далее станем выбивать из колеи самих. Что ж, поскольку придётся много, начинаю. Благожелательный кивок и чуть менее благожелательное подёргивание ногой, от эволюции ссыпался. В магазине, служат одиннадцать. Без погибшего Фотия десять. Считать меня самого, снова одиннадцать. Хорошо сказано. Как вы уже допетрили, два живых для париков, трое, теперь уже двое работников склада, двое продавцов, составитель формул и грузчик. Есть свой повар-антигурман и смотритель здания. Что подозрений, за всех готов головой или мне представляется нечто подобное. Судите. Работники склада. Втроём служат без малого двадцать. Братья. Отец знаменитый таксидермист и гадатель по внутренностям. Как вам наверняка, в местах подобных нашему часто династиями. Эти, можно сказать, у меня на руках и коленях. Тем более подстраивать брату, это ж заранее настроит присяжных против. Возможно, им оставили большое наследство. Восемь чучел и бочку с формалином. Манекены для париков. Не брать в расчёт. Безобиднейшие, сущие. Оба со странностями, это да, знаются только друг с дружкой. Я даже раньше думал через слежку, понизил голос, мужеложцы, потом рассудил, оба ещё слишком молоды и не успели спутаться с женщинами. Хотя в нашем с ними сложнее не спутаться. Всегда промышляют свои смехотворные вместе, да и вообще слишком беспомощны для подобных дел. Обсудим грузчика. Клаус фон Гугенмайн. «Молот ведьм» Крамера и Шпренгера, «Мазарис» главы морейского деспотата Фёдора II Палеолога, «Великая книга Лекана» Адама О’Куирнина, «Вигилии на смерть короля Карла VII» Марциала Овернского, «Книга сорока степеней» Абд аль-Карим аль-Джили, «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, «Об Этне» Пьетро Бембе, «Искусство умирать» Анатолия I, «Селестина» Фернандо де Рохаса, «Преобразование Мадильяни» Инесса Модильяни, «Страсть и агония» Якоба Ньюкасла и «Возвращение к воде» Якоба Ньюкасла, «Суды любви» тоже Марциала Овернского, «Влюблённый Роланд» Боярдо, «Гверино по прозвищу Горемыка» Андрэа де Барберино, «История и достолюбезная хроника Маленького Жана из Сантре и юной и высокородной дамы» Антуана де ла Саля, после её прочтения зовёт Гримо Маленьким Жаном, «Морганте» Луиджи Пульчи, «Повесть о новгородском белом клобуке» Дмитрия Траханиота, «Прекрасная Магелона» Эмеринциана, «Роман о Жане парижанине» Иулиана Вуковара, «Тирант Белый» Жуанота Мартуреля и немного Марти Жоана де Гальбы, несколько часословов: Большой часослов герцога Беррийского, Великолепный часослов герцога Беррийского, Прекраснейший часослов герцога Беррийского, Прекрасный часослов герцога Беррийского, Чёрный часослов, Чёрный часослов Карла смелого, Часослов Этьена Шевалье и Турино-Миланский часослов. К тому же у него нет мотива. Хоть не с кем особенно, всегда держит в голове паству и пастыря. Коснуться продавцов. Исключайте. Не способны уйти не расчесав хвост. Ежедневно дают уход, каждый вечер простукивают копыта, продувают ноздри, меняют тазы с водой и всякий час посменно проверять. Вот одну Чернавкой. Имею подозрение, Ангеляр более стенает из-за гибели, чем из-за увечий своего, Мефодия. Пожалуйста, фамилии Ангеляра и Мефодия, не отрываясь от записей. Ангеляр Свитов, Мефодий Охридов. Так, продолжайте. Так, о составителе формул. Артигас Обресков. Как, как? Об-рес-ков. Как, как? Ар-ти-гас. Человек замкнутый, всё больше в конструкции своих волшебных ящиков (на внутренних стенах в последнее изображать карты местностей) и палок, несгибаемых плащей и бездонных шляп, однако и он воображается в роли убийцы с большим. Да вы и так уже всех поотмели. Вы правы, постараюсь более беспристрастным. Я бы сказал, вам следует более подозрительным. Вздохнув, Амфилохий Андреевич, утомлённый ремарками, о смотрителе. Фока Храмов. Знаю сколько помню. Я так понимаю, как и работников склада. Нет, себя я помнил и до них. Служил в магазине ещё до моего, очень стар. Постойте, в котором же году он рождался? Кажется в 1770-м. Да, точно. Ещё любит рассказывать, в тот год наши помакали усами турков в Чесменской бухте, Джеймс Кук объявил Австралию владением Англии, а этот проходимец Иоганн Струэнзе к власти в Дании. Ненавидит Струэнзе, более чем кто либо в стенах нашего. Струэнзе, записал Лукиан Карлович. Наконец, повар. Паскуаль Ридорито. Как понятно. Прошу вас, Прохоров, не следует думать, раз мы занимаемся расследованиями и именуемся сыщиками, то нам всё здесь у вас. Я знавал одного Паскуаля Ридорито, был боевым гренландским эскимосом и промышлял тем, позволял возить себя по ярмаркам и кидал на публике костяной гарпун. Другой мой знакомый Ридорито и тоже, представьте себе Паскуаль, вообще заявлял, прибыл в наше из времён Христа, где служил юнкером на галере, а тогда, как вы должны знать, ещё не было никакой. Служит у нас не так, побагровев, Амфилохий Андреевич, всего два. Вот как раз, не могу головой, лишь рукой или скорее пальцем, но за эти ни разу не терял моё и не был замечен, кроме разве, варил сельдерей неотлучно от скумбрии. Однако возьмите бритву Оккама, я бы и сам четвертовал, да гложат, это ж detectio. Что ж, вот что за действующие лица, Лукиан Карлович, всё ещё. Если бы заведующий не возмущал его сознание своими нелепицами, он бы давно. Зачитываю. Живые манекены для париков – Гримо Вуковар и Лжедмитрий, как его? Лжедмитрий Пустодиев. Лжедмитрий Пустодиев. Грузчик Клаус фон Гугенмайн. Продавцы Ангеляр Свитов и Мефодий Орхидов. Работники склада, вы не сказали как. Братья Поповы. Вассиан, Леонтий и Фотий. То есть Фотий уже. Так, смотритель Фока Храмов, повар Паскуаль Ридорито, составитель формул Артигас Обресков. Л. К. потряс левой рукой, ещё добавив на пол кабинета, Лукиан Карлович, вздрогнув, что-то ещё в записной. Составитель формул и карт, поправился. Теперь я бы хотел, а Л. К. бы желал, с системой, в соответствии встряхиваются перед генеральным втюхиванием павильоны и снаряды. Касается снарядов, за час до. Я правильно, интересуют снаряды продавцов? Да, именно так, однако же и не вполне. За час и под купол. В день трагедии вашей жизни так же? Да, и я не представляю, на перекладине, на высоте десяти саженей, могло оливковое. Предстоит разобраться. Оливковое масло бич появлений. Прохоров подумал и записал, оливковое бич появлений. Продолжил мысль, заключалась в упоминании ещё одного знакомца, на сей раз не Паскуаля, этим маслом потел. До тридцати трёх потел потом, потом стал оливковым маслом, совершенно затворился для мира. Про реквизит живых. Особенно нечего, вещи в их павильоне, один на двоих. За всем своим барахлом сами. Пользуются ошеломительным. Пользовались. Не находили ли вы подкопов или галерей под вашим магазином? Нет. Есть ли у вашего магазина связь с катакомбами? Нет, но в намерениях её устроить. В намерениях ближайшего или отдалённого? Между ближайшим и отдалённым. Когда вы вчера пытались прекратить дождь, как полагаете, увенчалась ли ваша успехом? Относительно ливня да, относительно вполне сухой одежды – не вполне. Пользуетесь ли вы услугами проституток, которые на распродажи? По-разному. Иногда, в основном стараюсь не, служебное положение. Имеете ли вы представление о гелиоцентрической? Отдалённое, но в общих чертах представляю. Понимаете ли вы, абстрактный объект, если на него не будут воздействовать никакие, будет двигаться, а не стоять на месте? Готов спорить. Считаю, в зависимости от рассматриваемой системы, помещён. Насколько абстрактно вы представляете этот объект? Со всей доступной мне абстрактностью. Это не ответ. Абстрактней абстрактного. Это тоже, но ладно. Смогли бы вы назвать пять квазицелей криптоархеологии? Затруднился бы. Хорошо, теперь должны поводить жалом в торговой зале, всё лично, на слово даже Эдгару По. Из кабинета, несколько порталов к хламу, направо, очутились где намеревались. Посреди залы нагромождено количество деревянных, макровороном кружил грузчик. Большая изъятая середина шара. По кругу места. Над выходом для служащих нависал для музгруза. Под куполом перекладины и висельные петли. Напротив две платформы для влюблённых, между тонкий. На трапецию поближе, организуй. Заведующий за шторами. Один из в полусажени от земли. Масло сцедили в салатницу? У нас строгая бухгалтерия. Трапецию в руки Л. К. и тщательно. Опустилась над местом, краем горы, под трапецией три, высотой в два. Взгляд на место, Лукиан Карлович со вниманием ловящий, велел грузчику убрать. Когда сделано Л. К. лупу, нагнулся, высвечивать пятна на ковре, к нему немедленно Карлович, по очереди ковёр через лупу. А это, судя по, пятна того же. Заведующий на покрытие. Думаю да, ведь они прямо под. Прямо, да не прямо, а вразлёт, брови и эполеты. Прекрасно, прекрасно. Теперь подать нам любителя средневековой. Эй ты, начитанный, подь сюда. Грузчик подошёл. Лукиан Карлович спросил о подозрительном, отвечал, ничего не, про подозрения, подозрений нет, разве только к ним не явился Фортунат. Эту возможность сыщики отметали. Далее нагнать страху на живого манекена. Вдоль два с зеркалами, на обоих бесчисленное банок, флаконов и съёмных пульверизаторов. Заднюю защищал от взглядов шкаф с париками. Тогда не знал, приходится Гримо неизвестно скольки «юродным». Оба в левой части Невшателей, может Гримо вывелся более в серединной, разделились после Ксении, родила Орию, прапрапрабабку Лукиана от Перуна, Вестфалию от кхерхеба и Китежа от Елисея Новоиорданского. Китеж родил Руфию, далее два, сын и внук Руфии, может дочь и внучка Руфии, неизвестными, в 1812-м Арчибальд и ещё один, сыном Гримо. Расспрашивать Гримо про вчерашний, что до представления. Отвечал, на службу как всегда, Лжедмитрий позже на десять, не торопясь накладывали, прошлись колёсами под горку в коридоре. Лжедмитрий выказал раздражение когда Гримо рассказывать про отца, человека, от однажды судьба мира, к сему привык, всё равно дорассказал. Баллон водой Гримо. Покидал по просьбе Паскуаля, просил приглядеть за стряпнёй, отлучался. Отсутствовал около пятнадцати, не запирал, не опасаясь, покупатели ещё не запущены, Лжедмитрий внутри, когда возвратился, уже не было или спрятался в шкаф или за зеркало. Доводилось ли вам в мистериях? Смотря что счесть за оную. Вы весьма изворотливы. Как звали вашего отца? Не ваше дело. Как ваше отчество? Вы тоже изворотливы. Кем вы видите себя через тридцать шесть? Не уверен, останутся ли в заведении зеркала через столько. Часто бываете в катакомбах? Хотелось бы чаще. Вы слышали о тайлинах? Да. Вы видели хоть одного тайлина на ваших распродажах или поблизости от магазина? Нет, но я видел того, кто видел тайлинов. Кто это был? Почтальон. Международной почты? Международных дел. Лукиан Карлович понимал, так не добьётся особенного. Беседовать с оставшимся невредимым продавцом и осматривать. Стали огибать магазин с правой, оказались на заднем, на здание гимназии, сильно выше по склону. На штакетины разного свойства предметы, среди: мёртвый манекен, осерчал Влад Цепеш, между двух арбалет, действующего. Три фургона. К синим, близко друг друга на отдалении от белого. В этом, показал на правый, крошат годы продавцы. В том конюшня. На пять стойл, больше нам не. Других зверей не? Нет. Раньше держали, но после одного несчастного, решили отказаться. Что за? Слон раздавил ангела. А что в белом? Кухня. Сперва в конюшню. Обнаружено целомудрие, докторской для полосных. Четыре стойла не простаивают. Всё тщательно, подкормились из яслей с целью. Лукиан Карлович хотел допросить лошадей, как-то замялось и позабыл. Было к Ангеляру, где-то проветривал вусмерть. Фургон заперт на стук никто. Плутит, процедил Прохоров. Сверился с записной. Плутит ваш Ангеляр Свитов, я это понял как только вы мне его указали. Как только Амфилохий Андреевич Ангеляра Свитова, Л. К. понял, левша, делающий вид, правша, потребляет арбузы с корками, скрипят сапоги, шапка всё время налезает, лошадям вина по субботам, по воскресеньям переодевается агентом, следит за. Не найдя к кухне. В той очень, зато снедь и сковороды под рукой. Стены за шкафами, на полу, вдоль тех же, ящики с картошкой, репой, свёклой, луком и прочими. Рядом с плитой стол, около крутился сам. На вопрос о странностях ничего. Когда осведомился не пропадало ли, отвечал, воронка. Для ясности к прямой речи. Какая ещё воронка? Обыкновенная жестяная, для расширения узких. Когда случилось? Пропажу позавчера. Ещё один. Когда отлучаетесь с кухни, запираете? Да нет, ну зачем? Да или нет, я вообще-то веду запись. Нет. В кухне всегда есть что, Лукиан Карлович, хотел присовокупить нотацию про катакомбы, двух жриц с припорошенными носами, трёх карликов, переодевались в одного агента, воздержался. Выйдя, Л. К. и Лукиан Карлович посовещались взглядом, Прохоров к заведующему. На крышу надо. Для этого снаружи лестница, а я не частный лифтёр. Обогнули здание, тонкую стальную из клинков шпаг. Обошлось без трусов-парашютов. Вид не так что бы, магазин в едва не самом низком Солькурска. Ниже разве Стрелецкая, прекрасно отсюда, даже из-за холма, на вершине Знаменский. На покатой во все стороны, купол без креста, квадратная площадка, в центре будка в среднечеловеческий. Заведующий связку ключей, одним замок в духе де Сада. Внутрь, Амфилохий Андреевич возжёг масляную. Небольшая с подвохом, почти всю площадь отверстие в полу. К крыше конструкция. Надстройка намеренно, объяснять заведующий, иногда потрясти работником склада, при помощи этого, на лебёдку, к потолку. Что вы на это? – Лукиан Карлович, поднимая сильно смятую жестяную. Хм, похоже, та самая, бакланил Паскуаль. Несомненно. Становится как злоумышленник облил. Интересующий нас в это, после как подняли после. Воронку с шлангом, к перекладине, в тот роковой близко от, полил. Почему так помята? Это ж чистое зло, всё ровное нож в бьющийся сгусток. Мыслей относительно, как мог попасть, давали? Вы за кого меня. Как видите от всех помещений на одном куске пальца. Я никому. Оба крепко призадумались, рассеянно обошли, Лукиан Карлович по пути на ящик, Л. К. решётку, закрывала дыру в стене, ничего не шло в. Спустившись ниже облаков, вынуждены откланяться. Допрос оставшихся на завтрашний, психологическое дрожание. В ещё сегодняшний возвратились нахрапом, достигли заведующего, сгоняй всех, будем традиционно уличать. Лукиан Карлович исподволь, поразитесь аналитикой в чистом, первым на подозрении шинкователь с сапога. Набивает ятребы лошадям, масло на кухню, ещё и эфиры олеиновой. При обнаружении воронки, макабрический парадокс, тоже с кухни, подозрения сняты. Конус переформрован. Главный вопрос, как убийца внутрь бардака на крыше? Подле ящик. На него и сквозь решётку. Покидая изнутри воронкотрамплин. Единственным, позволяют рёбра, Гримо Вуковар. Как всякий сыщик Л. К. обязан иметь заклятого, уничтожить однажды берётся любой уважающий дела за плечами справедливый клеветник. В первом вне стен училища не повстречал, однако упомянут.