Мгновенье на ветру
Шрифт:
— Как же его почувствовать?
Он долго глядит на нее, размышляя. Потом слегка улыбается.
— Если хочешь, я тебя научу. Пойдем.
Он поднимает ее за руки и ведет на берег. Часа полтора назад начался прилив, вода медленно поднимается, но они шагают по мелководью навстречу волнам. Вокруг их мокрых бронзовых ног плещется пена.
— Куда мы идем?
Он указывает на маленький скалистый островок в бухте, где он обычно ставит сети.
— Но ведь начался прилив, мы не успеем вернуться.
— Море должно тебя окружать, иначе его не почувствуешь.
Они карабкаются по скользкой черной скале вверх.
Элизабет была здесь раньше только во время отлива и теперь с сомнением глядит в сторону берега.
— Как же мы будем возвращаться?
— Мы подождем, пока вода спадет.
— Но ведь это долго!
— Да, долго.
Когда о скалы разбивается особенно большая волна, их обдает мелкой водяной пылью.
— Не знаю… — нерешительно говорит она.
— Ты же сказала, что хочешь почувствовать море. — Он опускается на корточки возле маленького водоема в углублении скалы.
— Что же мы будем делать столько времени?
— Ничего.
Она неуверенно глядит в его спокойное бесстрастное лицо, глядит на полосу кипящей воды, которая отделяет их от берега. Волны поднимаются все выше.
— Ты в самом деле хочешь вернуться? Сейчас еще можно доплыть, — говорит он. — Но скоро будет опасно.
Она в смятении глядит на берег, который находится всего в сотне ярдов от них, на высокие красные скалы… Наверху лес, внизу валуны и белый песок, а где-то посередине, в отвесной стене, черное отверстие пещеры — их дом. Кричит морской орел.
— Нет, я останусь, с тобой, — обреченно говорит она и садится возле него на уступ.
На гладкой поверхности скалы мозаика из рачков и ракушек, некоторые совсем старые, их панцири и створки обломаны, выщерблены, но все равно достать сидящего внутри моллюска невозможно. По дну водоема ползают беззубки и кальмары, оставляя на песке замысловатые узоры. Из своих тайных убежищ выплывают крошечные рыбки, мелькнут на солнце и снова исчезнут в тени. Вон алые морские звезды, пурпурные актинии лениво колышут бахромой. Крабы, ярко-зеленые водоросли, а в дальнем углу, в тени, медленно шевелятся красные с белым щупальца осьминога.
Они молча глядят в водоем, потом начинают играть с актиниями, пытаются ловить руками юрких серебряных рыбешек. Все как раньше. Нет, не совсем. Раньше они бывали здесь во время прилива и море рокотало гораздо глуше, волны так высоко не поднимались, так мощно не бурлили. Вдруг на голую спину Элизабет швырнуло клок пены, она с криком вскакивает.
— Испугалась? — улыбаясь спрашивает он.
— Еще бы! Вон как волны разыгрались.
Она невольно оборачивается назад, к берегу.
— Поздно, — тихо говорит он.
Она кивает — поздно.
Он встает с уступа скалы и подходит к ней.
— Тебе страшно?
— Да.
— Хорошо. Когда страшно, его легче почувствовать.
— Кого почувствовать?
— Кого? Море.
Они стоят друг возле друга и смотрят на поднявшееся к самой верхушке острова море, волны катятся прямо на них, вспухают и вдруг встают на дыбы, точно готовясь захлестнуть черную стену скал, и потом с грохотом несутся мимо, обдавая
их сверкающей белой пеной. По всем желобкам и канавкам в камнях ручьями бежит вода.— Нас не смоет, как ты думаешь?
— Нет, вряд ли.
— А вдруг?.. Адам!
— Все может быть. Меня ни разу не смывало, но ведь море есть море.
— Как, и ты посмел… ты посмел привести меня сюда?
— Но ведь я тоже с тобой пришел. Если ты погибнешь, погибну и я.
— Ты сошел с ума? — Она уже не владеет собой. — Ты хочешь, чтобы мы здесь утонули?
— Конечно, не хочу.
— Как же ты тогда допустил, чтобы я… чтобы мы…
— Ты сказала, что хочешь почувствовать море.
— Я же не знала, что это опасно!
— Как же его почувствуешь, если нет опасности?
— Давай вернемся!
— Поздно, я тебе уже говорил.
— А оно еще выше поднимется?
— Да.
— Намного?
— Посмотрим. Вода будет прибывать еще час-полтора.
— Я не могу ждать так долго, я не выдержу!
— Придется ждать, ничего не поделаешь.
— Адам, я не хочу… — От волнения она даже заикается.
— Что за глупости, — спокойно говорит он.
Ее охватывает паника.
— Как ты смеешь? — кричит она и бьет кулаками по его худой мускулистой груди.
Он хватает ее за руки.
— Пусти! — кричит она.
— Сначала успокойся.
— Пусти меня, пусти!
Но он ее не выпускает, не позволяет вырваться. Ее душит бессильная ярость, еще миг — и она плюнет ему в лицо.
Их снова окатывает с головы до ног пеной. Она ловит ртом воздух.
— Боже мой, Адам!..
— Я здесь, с тобой, — все так же спокойно внушает ей он.
— Я не хочу умирать, — шепчет она, всхлипывая.
— Почему ты вздумала, что умрешь?
Она впивается в него взглядом, ища в его глазах надежду или хотя бы объяснение, пытаясь понять, что же происходит? Но его взгляд непреклонен.
— Чего ты от меня хочешь? — спрашивает она в отчаянии.
— Ложись.
Она опять рванулась было прочь, но он пригибает ее к земле, она сопротивляется и все-таки в конце концов теряет равновесие. Он поддерживает ее, не давая упасть, кладет на песок и крепко прижимает. Клокоча бешенством, лишенная сил, она сдается.
Он несколько минут сидит с ней рядом и пристально смотрит в лицо, все еще не отпуская ее плеч. Потом зовет:
— Элизабет…
Он так редко произносит ее имя, и сейчас она отозвалась на него всем нутром, своими тайными глубинами.
— Чего ты от меня хочешь, Адам?
— Слушай море, — говорит он. — Для этого мы сюда и пришли.
Она закрывает глаза, страх еще не отпустил ее. Она лежит на слое песка, который покрывает уходящие в землю скалы, и слышит море не только слухом, ей кажется, что глухой нескончаемый шум входит прямо в ее тело, пронизывает каждую клетку, и она уже не может различить, где голос моря и где она сама. Мощный рев волн совсем ее загипнотизировал, до ее сознания не доходит, что Адам лег рядом с ней и обнял. Она невольно сжимается, но он снова распластывает ее на земле. Ей больно, она кричит, не понимая, что происходит. Адам словно обезумел, нет, это не он, это кто-то чужой, незнакомый, она бьется, кричит, отталкивает его и вдруг с изумлением осознает, что она на самом деле не отталкивает его, а обнимает, и слышит свой ликующий вопль, похожий на крик чайки.