Мифология русских войн. Том I
Шрифт:
Вторая Мировая. Февраль 1945 года. 20-летний Жан Кепмпф, француз из Эльзаса, насильно мобилизованный в немецкую армию, попал в русский плен, где познакомился с немцем — «ему было 40 лет. Женат, трое детей. Он попал в последнюю волну мобилизации — последняя надежда Гитлера. Немец был болен, силы его были на исходе… Он еле волочил ноги. Сколько ни старался я его тащить и орать на него, это только привлекло к себе внимание одного из русских. Он вырвал у меня руук немца и ударом ноги направил его в заваленную снегом канаву. Я пустился бежать. Мне было хорошо известно, что было положено делать с отстающими, — я совсем не хотел расстаться с жизнью. За спиной у меня прозвучал выстрел. Удирая, я обернулся и увидел, что русский убирает револьвер в кобуру. Немец отмучился. А я, к счастью, догнал колонну» [605] .
605
(Пьер Риголо). Тамбов. Солдаты поневоле. Эльзасцы и Вторая мировая война. Спб., 2017, с.200.
Люсьен Даннер:
«Многие немецкие солдаты до лагеря не дошли. Русские убивали раненых выстрелом в затылок… Русские охранники стреляли если кто-то выходил из строя. Мы даже не могли удовлетворить свои естественные потребности… В Сталино к нам подошла одна дама и дала мне помидор. Русский солдат ударил ее прикладом» [606] .
Бернар
«Мы шли и шли. Нас было человек 30. Нас охранял один молодой русский солджат, вполне любезный. Один из пленных идти больше не мог и просто лег на землю. Автоматная очередь — и он окончил свой путь. Наш храбрый сопровождающий не имел права оставлять пленных в чистом поле. В качестве утешения для себя самого — он сказал: Nitchevo, voina» [607] . Вспоминается любовь Бисмарка к этому русскому слову…
В лагере № 188 НКВД на станции Рада под Тамбовом в декабре 1943 года находилось 15 000 человек. Дневная смертность составляла летом 1943 года — 30 человек в день; летом 1944 года — 45 человек в день. На 1 сентября 1944 года в братских могилах были захоронены 17 000 заключенных [608] .
Но пришли иные времена — и «Руководство регионального отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры предложило демонтировать в северной части Тамбова монумент «русско-французской дружбе» — «солдатам поневоле». Представители организации предложили его отправить на хранение до того времени, пока не станет уместно говорить о настоящей нелицемерной дружбе с Францией, поскольку в настоящее время Франция занимает враждебную позицию по отношению к России» [609] .
606
Там же, сс. 140–142
607
Там же с. 302–303
608
Тамбов. Солдаты поневоле. Эльзасцы и Вторая мировая война. Спб., 2017, с.313 Поздне-советская реакция на эту книгу — в интервью А. Прокопенко, директора Центрального государственного архива СССР (На войне, увы, как на войне // Известия. 11 января 1991). Тут признается смерть 2400 французов в советском плену. «Любой плен — трагедия. Однако плен оказался для большинства французов спасением. Ведь те, кто по словам Риголо, с ужасом вспоминает свое пребывание в лагере № 168, живы. Живы не по воле господа бога, а благодаря заботам людей, пусть и служивших, как это ни парадоксально, в ведомстве палача (Берии)».
609
26 окт 2022 https://www.taminfo.ru/tambov_novosti/54788-voopik-predlozhil-perenesti-pamyatnik-soldatam-ponevole-na-severe-tambova.html.
5 июля 2024 полуденный выпуск новостей Первого российского телеканала открылся длинным сюжетом о подвиге разведгруппы 47 танковой дивизии группы «Запад без боя» взяла деревню Тимковка Харьковской области. За что семеро бойцов награждены орденами Мужества.
Четыре дня разведчики были в «поиске». Им помогла радиоигра: ранее взятые в плен украинские солдаты из передового охранения докладывали своим командирам в тыл, что у них все тихо и никакого владения нет.
В эфир ушли слова офицера этой разведгруппы: «Если доклад какой-то другой, не по теме, то мы их ликвидируем и сразу оттуда уходим — они это все прекрасно понимали».
Военнопленный не обязан сотрудничать с захватившей его стороной. И за отказ он не подлежит «ликвидации».
«Никакие физические или моральные пытки и никакие другие меры принуждения не могут применяться к военнопленным для получения от них каких-либо сведений. Военнопленным, которые откажутся отвечать, нельзя угрожать, подвергать их оскорблениям или каким-либо преследованиям или ограничениям».
Но так говорят международные договоренности. А путинская Россия очень суверенна, и потому гостелеканал это преступление назвал «Филигранная работа наших разведчиков»… И тут важно не только само событие, но и то, что госпропаганда не стесняется о нем трубить.
На этом фоне уверения, будто русская армия бережно относится к гражданскому населению, порождают лишь «дис-кред-итацию».
И вновь скажу: история — штука пестрая. И, конечно, в истории русской армии были страницы заботы о побежденных, призывы к милосердию и сдержанности. Они достойны памяти, благодарности и воспроизведения. Но они вовсе не исчерпывают все варианты отношений «человека с ружьем» с тем, у кого этого ружья уже или еще нет.
…А для разрядки эту главку завершу цитатой из «Автобиография» серба Бранислава Нушича (1924):
«Стоило посмотреть, с каким садистским удовольствием нас загоняли в непроходимое болото латыни. Иногда учитель даже протягивал нам руку, чтобы завести поглубже. Заведет в самую трясину, сам выберется и, улыбаясь, смотрит, как мы тонем. Когда в Германии после нескольких лет войны стал ощущаться недостаток продуктов питания, когда немецкие ученые вполне серьезно занялись проблемой получения хлеба из бумаги, один немецкий экономист предложил заставить всех военнопленных — а их было очень много — учить третье спряжение перфекта, чтобы их поубавилось. Но это предложение было отвергнуто немецким верховным командованием, считавшим, что в таком случае солдаты противника будут сражаться гораздо упорнее, ибо лучше уж погибнуть на поле боя, чем умереть при попытке выучить третье спряжение в перфекте. И кайзеровское правительство высказалось против применения столь варварского способа уничтожения людей, опасаясь, что это восстановит против Германии всю мировую печать».
Глава 19
Безгрешное закапывание живьем
Помимо темы «насилие человека с ружьем над безоружным» есть и обратная тема: зверства «мирного населения» по отношению к «оккупантам».
В 1812 году крестьяне зарывали пленных живьем, говоря «Пускай он своей смертью помрет; мы не будем отвечать за убийство пред Богом» [610] .
«Крестьяне жгли и резали французов, закапывали их живыми в землю. Свидетельств тому великое множество, так что пушкинское «остервенение народа» следует понимать в самом буквальном смысле слова» [611] .
610
Записки Н. Н. Муравьева // Русский архив. 1885. № 8, сс.399–400
611
Попов А. И. Партизаны и народная война в 1812 году // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. Можайск, 2000, с. 173.
«Длительное время, — признавал Б. С. Абалихин, — мы стыдливо замалчивали тот факт, что партизанское движение носило ожесточенный характер: крестьяне жгли и резали французов, закапывали их живыми в землю». Историк не прав в одном: крайняя жестокость была характерна
не для партизан, а для крестьян. Свидетельств тому великое множество, так что пушкинское «остервенение народа» [612] следует понимать в самом буквальном смысле слова» [613] .612
613
Круглый стол: Вероломство по плану. Чья победа? Лица или маски? // Родина. 1992. № 6–7. С.134
Сохранился рассказ одного чиновника московского почтамта. Он остановился для ночлега в уцелевшем крестьянском доме одного из сёл под Гжатском, застав там несколько семей, дома которых сгорели. Один из ночёвщиков долго расспрашивал чиновника, можно ли и нужно ли убивать французов:
«Сельские жители только что начинали собираться на разоренные пепелища свои, а потому дорожили уцелевшими избами, и толпами собирались в них на ночь. Погода в конце Октября стояла холодная. Не доезжая Гжатска, измученный чиновник, желая согреться и отдохнуть, заехал к вечеру на уцелевший двор; в гостеприимной избе было много народу, расположившегося на ночлег по лавкам и на голом полу. Все спали, в печке светился огонек. Сняв верхнюю одежду и разыскав скамейку, Л. сел против печи и, убаюкиваемый здоровым храпением крестьян, стал дремать, как услышал над собою голос и увидал растрепанную бороду, свесившуюся с печи. Краснолицый крестьянин с склокоченными волосами зорко смотрел на него серыми глазами, выглядывавшими из насупленных бровей. «Панок, говорил он, а что я тебя спрошу?» — «Ну спрашивай» отвечал г. Л. — Что Французов-то далеко угнали?» — «Далеко», отвечал Л., желая отделаться коротким ответом. Но только что предавался он сладкому забытью, беспокойный крестьянин снова начинал спрашивать его: «Панок, а панок!» — «Ну что тебе?» — «А что я тебя спрошу, Французов-то много побито?» — «Много», отвечал раздосадованный чиновник, «на то и война, чтобы бить!» Но крестьянин не мог успокоиться; он ворочался, кряхтел и, выглядывая, приставал с докучливыми вопросами. «Панок, а панок, а что я тебя спрошу, так убивать их Французов-то можно?» — «Я же сказал тебе», с сердцем отвечал Л. — «Оно того…» приставал мужик, «хотя враги… землю разорили, а все же по образу и подобию…». Видимо упрекала его совесть, и он желал поверить сомнения свои гревшемуся чиновнику. «Да ты, панок, скажи мне, да не гневайся, панок», приставал он. «Говори что-ли!» отвечал чиновник, выведенный из терпения. «А вот вишь ты, сказал крестьянин, наловили мы это их, Французов-то, десятка два и стали думать, что бы с ними наделать, свести что ли куда, сдать что ли кому, да куда поведешь и кому сдашь? Вот и приговорили миром побить их». Тут он приостановился и, подумав, со вздохом продолжал: «Оно точно того, если бы он на тебя с ножом лез, ничего бы… а то смотрит как баран; как тут быть то? Француз не баран, а все же человек, враг только, землю разорил. Вот мы и порешили». — Тут он опять приостановился. «Выкопали в перелеске глубокую яму, повязали им Французам руки и пригнали гуртом; стали это они вокруг ямы, а мы за ними стали; почуяли, знать, свою злодейскую участь и начали жалостно талалакать, точно Богу молятся; мы наскоро посовали их в яму да живых и зарыли. Веришь ли, панок, такой живущий народ, под землею с пол часа ворошились!» И мужик окончил рассказ свой молитвословием за многогрешную душу свою» [614] .
614
Рассказы из истории 1812 года // Русский архив. 1868. № 11, сс 1868–1870
Собственно, призыв заживо закапывать французов содержался в «афишке номер 17» московского губернатора Ростопчина от 20 сентября:
«Враг рода человеческаго, наказание Божие за грехи наши, дьявольское наваждение, злой француз взошел в Москву: ограбил храмы Божии; осквернил алтари непотребствами, сосуды пьянством, посмешищем; надевал ризы вместо попон; посорвал оклады, венцы со святых икон; поставил лошадей в церкви православной веры нашей, разграбил домы, имущества; наругался над женами, дочерьми, детьми малолетними; осквернил кладбища и, до второго пришествия, тронул из земли кости покойников, предков наших родителей. Оставайтесь, братцы, покорными христианскими воинами Божией Матери! Почитайте начальников и помещиков; они ваши защитники, помощники, готовы вас одеть, обуть, кормить и поить. Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится; покажутся золотые верхи, домы каменны; навалит народ со всех сторон. Пожалеет ли отец наш, Александр Павлович, миллионов рублей на выстройку каменной Москвы, где он мирром помазался, короновался царским венцом? Он надеется на Бога всесильнаго, на Бога Русской земли, на народ ему подданный, богатырскаго сердца молодецкаго. Он один — помазанник его, и мы присягали ему в верности. Он отец, мы дети его, а злодей француз — некрещеный враг. Он готов продать и душу свою; уж был он и туркою, в Египте обасурманился. Отольются волку лютому слезы горькия. Еще недельки две, так кричать «пардон», а вы будто не слышите. Уж им один конец: съедят все, как саранча, и станут стенью, мертвецами непогребенными; куда ни придут, тут и вали их живых и мертвых в могилу глубокую. А вы не робейте, братцы удалые, дружина московская, и где удастся поблизости, истребляйте сволочь мерзкую, нечистую гадину, и тогда к царю в Москву явитеся и делами похвалитеся» [615] .
615
Ростопчинские афиши 1812 года. — Спб., 1889
«Низший класс в России всегда ненавидел иностранцев… Нападение французов на собственность жителей и эта исконная ненависть были единственными причинами всех зверских поступков. Патриотизм был тут не при чем и Ростопчин сумел только воспользоваться этой ненавистью. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписал иностранцам… Эта исконная ненависть русских ко всему иноземному, вторжение французов на русскую землю и занятие Москвы, на которую русские смотрят как на священный город и который был осквернен присутствием людей, коих они считают нехристями, пробудили в сердцах московской черни и в окрестных крестьянах жажду мести. Как только им попадался в руки кто-либо принадлежавший к французской армии, смерть его была неминуема: его убивали, и труп, иногда еще трепещущий, бросали в колодезь или в отхожее место. Даже женщины, встретив по дороге пьяного спящего солдата, тащили его до ближайшей помойной ямы и сбрасывали туда головою вниз. Множество колодцев, помойных ям и отхожих мест были наполнены неприятельскими трупами. Крестьянин убивал солдата, который, сняв оружие, спал под его кровлей. Причем каждый крестьянин считал, что он исполняет этим свой долг» [616] .
616
Из записок Д. П. Рунича // Русская старина. 1901. № 3. сс. 612–613