Миледи и притворщик

Утром после завтрака я надеялась ускользнуть из-под неусыпного взора прислужниц, чтобы отыскать в коридорах дворца Нейлу и настойчиво выспросить обо всех подробностях её вчерашних видений у фонтана, но всё пошло не по плану. Стоило только прислужницам унести пустые блюда, как в покои ворвалось с полдюжины стражей, чтобы настойчиво выпроводить меня за дверь.

– Что происходит? – не могла я унять волнение. – Чего вы хотите? Кто вам приказал?..

Никаких ответов я не добилась, пока не оказалась во дворике перед стенами дворца, а там возле шеренги из ещё десятка стражей мелькнуло знакомое лицо.

Чензир, бравый начальник дневных стражей, что год назад сопровождал нас в пустыню Мола-Мати, стоял перед шеренгой подчинённых и буравил меня неприветливым взглядом. Я смотрела на него, на опущенный у его ног паланкин, и всё пыталась понять, что со дня нашего прощания в Барияте так сильно переменилось в Чензире. Форма стала помпезнее и изысканнее? Стало быть, его повысили до главы дворцовых стражей? Тогда чем он недоволен? Один мой вид напомнил ему о не очень приятных днях, проведённых в Мола-Мати?

По настоянию стражей я приблизилась к паланкину и невольно задержала взгляд на Чензире. Бравый страж потянулся к дверце кабины и невзначай шепнул мне:

– Твоя прислужница угодила в глаз Эштума, не забывай об этом, госпожа. Ты должна помнить о безвинно погибшей по твоей прихоти девушке. А ведь она могла никуда не ехать и остаться во дворце.

Я замерла на месте, не зная, как реагировать на эти странные слова. Что за прислужница? Почему она погибла? При чём тут я?

Попросить Чензира объясниться я не успела – распахнутая перед моим носом дверца ясно указывала, что я должна немедленно сесть внутрь тесной кабины без окон. Так я и поступила, а на пятой минуте поездки внезапно вспомнила про бывшую жрицу водного божества, что по прихоти визиря дел стала его постельной игрушкой.

Как там сейчас поживает Иризи? Плетёт ковры в забытой всеми богами бильбарданской деревушке? Живёт одна в просторном доме? По-прежнему чурается мужчин, или всё же нашла свою любовь?

Как бы то ни было, но мне стоит помнить о нашем с Чензире маленьком секрете – для обитателей визирева дворца Иризи мертва, и потому домой больше не вернётся. Что там наплёл Чензир Кинифу, когда приехал обратно в Альмакир? Что Иризи вслед за его стражами сиганула в жерло вулкана с синей лавой? Хорошо, что предупредил, буду придерживаться его версии на случай, если Киниф спросит о судьбе Иризи. Было бы неловко, скажи я, что Иризи умерла от жажды в пустыне или угодила в зыбучие пески. Чензир бы лишился своего поста за то, что не вернул визирю его собственность, а я потеряла бы доверие Кинифа. А мне сейчас его вера в мои слова очень нужна. Я уже догадываюсь, куда меня везут.

Когда паланкин опустился на землю и мне позволили выбраться из кабины, я совсем не удивилась, увидев пустой двор у стен нового дворца и Кинифа, что ждал меня на ступенях у входа.

– Иди за мной, миледи. Время и Муаз-адж Фершид не ждут.

Мне пришлось последовать за ним через многочисленные двери и коридоры, и всю дорогу Киниф молчал, пока я не задала волнующий меня вопрос:

– Зачем сын сатрапа ждёт меня?

– Он ждёт вовсе не тебя, а решения, которое должен принять Шанти. Ты, помнится, обещала, что уговоришь его отправиться на Запретный остров.

– Но только, если мы с ним поедем туда вместе.

– Считай, что твоё пожелание исполнено. Муаз-адж не против взять в поездку тебя, а ещё отдельный шатёр и прислужниц. Но для этого ты должна сделать то, что и обещала. Поговори с Шанти, заставь его думать, что ты всем довольна и ничего здесь не боишься. Он не должен сомневаться в твоих словах и твоей любви к нему. Он должен поддаться на твои уговоры и поехать с тобой и свитой Муаза-адж Фершида на Запретный остров. Поняла?

Мне оставалось только кивнуть и дальше следовать за Кинифом.

И пяти минут не прошло, как мы оказались во внутреннем дворике посреди высоких стен. Я оглянулась по сторонам и не заметила здесь ни бассейна, ни кадушки с пальмой, ни захудалого горшка с цветком. Эта небольшая площадка напоминала пустыню, что раскинулась за стенами Альмакира, разве что мозаичная плитка на полу радовала глаз своим рисунком в виде раскидистой кроны дерева.

– Эмеран?

Я поспешила поднять глаза и увидела Стиана. Он стоял под портиком рядом с мраморной колонной, но тут же сделал шаг навстречу, и я кинулась ему в объятия. Плевать на сахирдинские приличия – мой любимый снова со мной, и никто больше не посмеет нас разлучить.

Мы вцепились друг в друга и самозабвенно целовались, будто это последний день, когда нам суждено быть вместе. Нет, далеко не последний. Я в это верю, я в этом абсолютно убеждена.

Разорвав поцелуй, я запоздало обернулась, но Кинифа рядом больше не было – он покинул внутренний дворик, оставив нас со Стианом наедине.

– Эмеран, ты… – сбивчиво заговорил он, – ты в порядке? Тебе уже лучше? Неужели знахарка помогла…

– Да, всё благодаря Нейле, – улыбнулась я.

– Вот как? Стало быть, она сумела тебя вылечить.

– Не совсем. Я ведь не была больна.

На лице Стиана застыла маска удивления, и я поняла, что должна признаться именно сейчас:

– Я беременна. Всё это время я просто была беременна, и никто меня не травил.

Сказав это, я невольно рассмеялась. Мир вокруг стал таким солнечным и ярким, даже затенённый дворик расцвёл сочными красками, когда я поделилась самой большой на свете радостью с моим любимым. Вот только он продолжал стоять как истукан и не мигая глядел на меня. Даже тень улыбки не появилась на его лице. И тут я поняла причину его оцепенения:

– Это твой ребёнок! – желая вбить в ему голову эту истину, воскликнула я. – Наш малыш!

С досады я сжала кулаки и пару раз стукнула ему в грудь:

– Я же не вру тебе. Почему ты не хочешь верить?

На глаза сами собой навернулись слёзы. Ну как же так? Я ведь ни в чём не виновата, я никогда не изменяла ему, а он…

– Тише, я верю, – Стиан отвёл мои руки в стороны, а после притянул меня к себе и обнял. – Что бы ни случилось, это наш ребёнок.

– Он и вправду наш.

– Да, конечно наш.

Стиан молча обнимал меня и, кажется, думал о чём-то своём, а я ясно понимала: ни капельки он мне не верит. Он в сомнениях и не знает, его ли сына я ношу под сердцем, или ребёнка Сураджа, но он слишком благороден, чтобы произнести это вслух или отвергнуть меня. "Что бы ни случилось" означает лишь одно – Стиан всё ещё чувствует вину за моё пребывание в гареме Сураджа, и потому готов искупить её, признав себя отцом моего ребёнка. И снова эта жертвенность, и снова эта готовность воспитывать чужого ребёнка как своего. Сначала Жанна, теперь вот… Как же обидно. А ведь ему нужно просто поверить мне.