Милицейская сага

– Так, так, - насупился Рябоконь. С классиками он был не в ладах.
– В Знаменское чего таскался?

– Какой-такой Знаменское?
– удивился Тариэл. Чересчур быстро удивился.

– Со шмотками. Вместе с прошмандовкой этой, ну...
– Рябоконь припоминающе пощелкал пальцами.

Тариэл со снисходительной вежливостью ждал.

– Да сам знаешь. Лавейкина, во! Кожей, замшей торговали, - совсем уж безнадежно попытался освежить его память Рябоконь.

– Ко-ожа, за-амша, - мечтательно поцокал языком Тариэл.
– Какое торговать, Сергей Васильевич? Подскажи, если узнаешь, где купить могу.

– Не помнишь, стало быть. Бывает. Цветочками без разрешения по-прежнему приторговываешь?

– Сергей Васильевич, дорогой! Да я уж и думать забыл. Злопамятный вы человек.

– Профессия такая, - Рябоконь продолжал вглядываться в торговые ряды.
– Так кто на тебя сегодня торгует?

– Обижаешь, дорогой. Честное слово, обидно, - стараясь не рассердить оперативника, слегка загорячился Тариэл.

– А ну, цыц! И за мной, - взгляд Рябоконя обострился, и он шагнул к цветочному ряду.

Следом под бдительным присмотром Мороза со вздохом двинулся и Тариэл.

Резко отодвинув одну из палаток, Рябоконь оказался внутри рядов и, разгоняя расступающихся торговок, пробился к затихшей в углу пьяноватой старухе. Ни слова не говоря и никак не представляясь, он выволок из-под прилавка огромную, на молниях спортивную сумку, в которую свободно можно было упаковать и саму эту старуху, заглянул внутрь. Перевернув, встряхнул. На прилавок высыпалось несколько чахлых гвоздичек.

– А ничего и нетути, - резонно продребезжала торговка.
– Да уж и было-то два цветочка. Так ить своим потом растила.

Она икнула и, отчего-то повеселев, тихо запела. Ни сада, ни огорода старуха отродясь не имела.

Рябоконь швырнул сумку об асфальт и мрачно уставился на поющую. Рубец его на правой щеке заметно побелел.

– Ты что орешь, шкура?
– прошипел он. Песнь оборвалась.
– Имеешь умысел на нарушение общественного порядка?

– Да ить и не ору я вовсе, а как по правде хочу, - струсившая торговка быстренько вернулась к прозе.

– Кто цветы дал?
– не сводил страшного, злого взгляда Рябоконь.

Старушка боязливо "стрельнула" в сторону отрешенного от действительности Тариэла.

– Никто не давал. Свое, - еле слышно, но упрямо повторила она.

Рябоконь прикинул, что можно выжать из той паскудной ситуации, в какой оказался. Повел головой, подавляя загулявший по рядам ропот:

– Что? Игрища веселые с органами затеяли? А ну, вы, оба два, сюда!

Патрульные сержанты, которые при виде обэхээсника попытались незаметно улизнуть, вынуждены были вернуться.

– Куда смотрите, раззявы? Пьяные торгуют. Ее, курву, в вытрезвитель надо, а она в рядах буянит.

– Сергей Васильич, да ить сто грамм всего, - задохнулась торговка.

– И с памятью чего-то на почве хронического алкоголизма. А нам советский торговец трезвым нужен. Лечить будем, - пообещал Рябоконь, подозрительно оглядывая остальных. Остальные, впрочем, давно уж энергично спрыскивали свои букеты и глядели на власть предельно честно и лояльно.

– Тащите ее в отдел и оформляйте протокол по пьянке, - принял решение Рябоконь.

– Чего?! Да что ж это, бабы?!
– взвизгнула старуха, ухватив за рукав ближайщую к ней полнолицую, с неестественно поблескивающими глазами хохлушку.
– И не вступитесь?!

– Да отчепись ты, зараза!

– поспешно оторвала ее от себя та, не забывая при этом искательно улыбаться Рябоконю.
– Все на халяву хочешь. Вот и наварила!

– Катись, катись, пока остальных не трогают, - поддержали из дальних рядов.

– Ах, во как?! - поразилась старуха.
– Так-то вы, козлищи? Да вас самих пошмонать если... Може, рассказать?

Голос ее прервался, маленькое тельце, выдернутое, будто брюква из грядки, решительной рукой патрульного сержанта, метнулось к асфальту. И оббилось бы об него, если б не было подхвачено его напарником. Стремительно козырнув, милиционеры шустро поволокли старуху-штрейкбрехера в сторону: у патрульного наряда к цветочным рядам был особый, "неуставной" интерес.

– Горячий вы, Сергей Васильевич, - с легким сарказмом упрекнул Тариэл.
– А в вашей работе голова должна быть холодная. Так ваш зачинатель товарищ Дзержинский учил.

– Да пошел ты, - огрызнулся оплошавший Рябоконь. Но тут же взволновался, будто застоявшийся "на номере" охотник, уже отчаявшийся подстрелить дичь и вдруг увидевший ее перед собой. Изменился в лице и Тариэл.

Прямо на них, помахивая небрежно такой же объемистой спортивной сумкой и приплясывая, надвигался молоденький южанин. Был он в хорошем настроении, увлечен какими-то своими, очень приятными мыслями и оттого всю группу увидел лишь метров за пятнадцать. В полной растерянности застыл он на месте.

– А ну иди сюда, поросенок!
– подозвал Рябоконь.

Тот потоптался в нерешительности, беспомощно глянул на гневного - роли переменились - Тариэла, что-то прикинул, резко повернулся, готовясь рвануть в сторону, и... остановился. Сзади, в сопровождении двух парней, к нему спешил невесть откуда взявшийся Лисицкий.

– Старина Хассия!
– метров с десяти прокричал он, радостно улыбаясь попавшему в ловушку "подносчику снарядов".
– Чертовски рад тебя видеть! Что ж ты стоишь? Что ж не торопишься обнять своего старого друга Лисицкого?

Подойдя к тому, кого назвал Хассией, Николай восторженно потряс его за плечи.

– Уж и не чаял встретиться. А сумка у нас какая! Ну, какая. Все хлопочешь. Ни разу чтоб налегке. И что на сей раз?

– Да так, по дому, - Хассия бессмысленно попытался спрятать сумку за спину, но тут подошел Рябоконь и без всяких церемоний ее отобрал.

– Здорово, хрен. Приехал на заработки к дядьке Тариэлу?

– Да ну бросьте вы. Люди или нет? - сбивчиво заговорил Хассия.
– Всего и взял-то самолет окупить. Денег надо.

– Смотри-ка, бедный, - изумился Рябоконь, с особым наслаждением погружая руки в сноп гвоздик, которыми огромная сумка была набита доверху. Внутри, не сдержавшись, сжал он со всей силы пальцы, мстительно сминая и корежа подвернувшиеся стебли.
– Чего ж нам с Лисицким тогда говорить? Марш в отдел!

– Зачем в отдел? Не надо в отдел, - включился мрачный Тариэл, чутко отреагировав на слова Рябоконя о их с Лисицким бедности.
– Ну, что в самом деле? Ничего, в самом деле. Ведь разве теперь восьмидесятый? Для людей делаем. В свете, так сказать. Есть разрешение, нет разрешения! Ну, штраф заплачу. С квитанцией, без квитанции - как скажешь. А?