Милицейская сага

Стремительно ворвался Рябоконь.

– Все в порядке, - успокоил он вытаращившегося Тариэла.
– С посадочными местами теперь трудно. Но для тебя "выбил". А ну подымайся, скот, не на Ривьере!

Тариэл тяжело поднялся и грузно возвысился над низкорослым Лисицким. Вид его после лежки был более не безукоризнен. Он провел языком по распухшей губе и, ощутив вкус крови, обрел утерянный дар речи.

– Николай Петрович! Сергей Васильевич! Поговорить хочу. Очень!

– Отговорила роща золотая, - Лисицкий пренебрежительно ткнул в лежащие деньги.

– Ну, извини, дорогой. Что хошь сделаю.

– Нет тебе прощения!
– неожиданным фальцетом вскрикнул суровый Рябоконь.
– Ты на неподкупность друга моего посягнул. Товарища по работе. В клетку гнуса общества!

Внештатники, забалдевшие от предвкушения того, как будут они сегодня рассказывать о происшествии в общаге, протянули было руки. Но тут как-то по особенному задумался Лисицкий.

– А что, Серега? Может, и впрямь поговорим? Попробуем спасти человека для общества. Может, просто оступился.

– Оступился, оступился, - гортанно запричитал Тариэл, крутясь меж оперативниками.
– Давай поговорим! Зачем камера? Не убийца какой. Сергей Васильевич, любимый ты мой, ну давай присядем! Очень прошу!

Он осторожно потянул хмурого Рябоконя к свободному стулу, беспрестанно оглаживая за рукав.

– Отходчив ты больно, Николай Петрович, - недовольно пробурчал Рябоконь.

– Да что ты меня, как бабу в постель, тянешь!
– раздраженно вырвал он руку.
– Ладно уж, послушаем, может, и впрямь раскаялся. Хотя лично я очень сомневаюсь.

– А ты пока, - обратился он к Морозу, - возьми деньги, составь протокол, объяснения от понятых, - тебя ж, наверное, учили... Да, кстати, - он ткнул в утирающего кровь Тариэла.
– Упал, потому что поскользнулся. Ну, да сами видели.

– А вам, деды, заранее спасибо, - Лисицкий, жестом предложив Рябоконю располагаться, увлек влюбленно глядящих на него студентов юрфака, а с ними и Мороза в дальнюю комнату.
– Закончите и - свободны. Только отберите по букету побольше. Такие орлы, да с такими цветами - сегодня все крошки в общаге ваши будут.

– А может, подождем, Петрович? И с нами? Мы там для тебя свежий экземплярчик припасли.

– Не, не!
– сконфузился Лисицкий.
– Это по вашей части, по молодой. А наше дело стариковское - работать, работать и работать. Обеспечивать вам светлое будущее.

И без паузы, показывая, что сказанное - не более чем шутка, удрученно вздохнул:

– Хотя изредка и отдыхаем. Так что в другой раз подгребу. Да вот хоть с Виталием. Ну, хоп!

Заговорщицки подмигнув всем разом и оставив за собой шлейф обаяния, маленький опер захлопнул дверь лаборатории жестом капитана подводной лодки, задраивающего люк перед нелегким погружением.

Виталий же, спохватившись, глянул на часы и предвкушающе улыбнулся - он уже придумал спич, который произнесет по поводу утверждения Тальвинского в новой должности.

8. Хмурый Андрей Тальвинский вышел из здания УВД и остановился на крыльце, колеблясь, возвращаться ли в райотдел. Или - гори оно огнем - перейти площадь и накатить демонстративно сто пядьдесят в популярной среди ментов рюмочной - прямо под окулярами управленческих окон. За очередное несостоявшееся назначение!

От пережитого на аттестационной комиссии унижения и, главное, от краха надежд, которыми жил последний месяц, его то и дело потряхивало. А может, и вовсе пора написать рапорт на увольнение, да и закончить с этой незадавшейся милицеской эпопеей? В адвокатуре хуже не будет. Хоть деньги в кармане появятся!

– Погодите! Вы Тальвинский?
– остановил его выскочивший следом незнакомый капитан с повязкой дежурного по УВД.
– Хорошо, что догнал! Начальник следственного управления Сутырин передал, чтоб вы срочно к нему поднялись.

– Какая уж теперь срочность?
– буркнул, неохотно возвращаясь, Андрей. По правде, после случившегося никого из прежних своих руководителей видеть ему сейчас не хотелось.

– Разрешите?

Не услышав ответа, Тальвинский прошел по ковру и остановился посреди объемистого, обшитого мореной доской куба.

Сидевший за столом человек в штатском читал лежащий перед ним текст, увлеченно прочищая ухо остро отточенным карандашом.

– Ну, так в чем дело?
– в голосе хозяина кабинета звучало легкое раздражение отрываемого от дела человека.

– Товарищ полковник, майор милиции Тальвинский прибыл по вашему приказанию.

– Прибыл - припрыгал, - забормотал, чиркая по полям, сидящий.
– По моему, как я слышу, при - ка - занию.

Он с разлету поставил подпись и оторвался от бумаги.

– Ба, Тальвинский. А чего выстаиваешь? Не в очереди. Проходи, садись. Не чужой пока.

Его округлое, с широкими порами и оттого как бы промасленное лицо излучало доброжелательное любопытство.

– Как дела?

Андрей хмыкнул: за двадцать минут перед тем они виделись на аттестационной комиссии.

– Не жалеешь, что ушел тогда от меня?.. А, ну да, - Сутырин словно припомнил.
– Сам, брат, виноват. Так говорю или нет?

И начальник следственного управления области испытующе осмотрел неразговорчивого посетителя. Что-то прикинул.

– Вижу, ничего ты так и не понял. Я думал, тебя хоть район пообтешет, приблизит, к слову сказать, к реалиям наших будней. Последняя фраза явно поразила его самого, потому что, подхватив карандаш, он принялся вписывать что-то в текст.

– К докладу готовлюсь. Такое, брат, занудство. А куда денешься? Первые люди будут. Надо, знаешь, показаться... Что ты на мне все разглядываешь? Блох, что ли, ищешь?

– Перхоть, - предплечья полковника Сутырина были густо обсыпаны жирным белым конфетти.

– Нахал ты, братец, - Сутырин легонько побил себя по плечам.
– И появилась-то недавно. Пробую вот себарином.

– Говорят, банфи помогает. Венгерское.

– Поищу... Стало быть, все обиду вынашиваешь? А напрасно, между прочим. По справедливости получил. Самостиец! Повторись - и еще бы добавил!

– Не сомневаюсь. Товарищ полковник, у меня там срочная работа по уголовному делу.

– Подождет твоя работа, - Сутырин жестом приказал оставаться на месте.
– А ведь не любишь ты начальство, Тальвинский.