Милицейская сага
Шрифт:
– А... родители?
Марюська хмыкнула:
– Маманька как в девяносто первом укатила с папашей, так до сих пор по гарнизонам с ним мотаются. Он все еще майорствует, тупица. А она рога ему на всех полигонах нанизывает. Но зато и не бросает. Такой вот вариант женской верности. Так что живут - не разлей вода.
Произнося злые, полные презрения слова, она не сводила испытующих глаз с Мороза. Он и сам всматривался в себя, ощущая странное сочетание звенящей пустоты и облегчения. Все эти годы он избегал упоминаний о Садовой, боясь разбередить то, что едва зарубцевалось. И вот теперь услышал
Дорога полетела весело. Мороз едва отбивался от сальных Марюськиных подколов - по несколько нарочитой развязности он определил, что девочка прошла не через одни руки. Сам он травил бесконечные анкдоты, то и дело исподволь поглядывал в зеркало заднего вида, где неизменно встречал ответный ищущий взгляд Оленьки.
Наконец, оживление само собой спало: заметив переглядывания, М арюська отвернулась к окошку.
Да и Мороз впился глазами в лобовое стекло: затертые "дворники" не справлялись с обильными хлопьями снега, что сыпал на грязную мостовую и, едва коснувшись ее, таял, присоединяясь к мутным соляным потокам воды вдоль бордюров. Машина устало затрусила по трамвайным путям - они въезжали в центральную часть города.
– Может, перекусим вместе?
– предложил опасающийся потерять Оленьку Мороз. Впереди возникла подзабытая, но дорогая ему вывеска - "Шашлычная "У Зиночки".
– Не знаю. Как Оля, - хмуро протянула Марюся.
– Я - за, - зардевшись, согласилась та.
– И это примечательно. Кажется, образовывается консенсус. Нас ждут великие дела, - Мороз резко вывернул руль к крыльцу, едва удержав заскользившую на гололеде машину.
5.
Кафе, прежде шумное и сиявшее надраенной инкрустацией, оказалось пустынным и на удивление неопрятным - кажется, Зиночка переживал не лучшие времена. Лишь у барной стойки нахохлился одинокий облезлый опоек.
Они уселись за угловой столик под рогатой вешалкой, на которой развесили свои пальто.
– Чего будете?
– из-за барной стойки вразвалочку вышла женщина лет сорока с засаленным меню в руках.
– Шашлычки фирменные, само собой, - значительно улыбнулся Мороз, предлагая опознать в нем прежнего завсегдатая.
– Шашлычки-то хоть стоящие?
– Нормальные, - официантка сделала росчерк в исписанном блокноте.
– А "из выпить"?
– Выпить? Мне если только пивка. А девушки... Магомедов, кстати, у себя?
– Был у себя.
– Тогда...Девчат, вы пока определяйтесь, а я нырну на минутку к старому приятелю.
Тут он заметил, что безразличная перед тем официантка с застекленевшим лицом смотрит за его спину. Он перевел взгляд на висящее на стене зеркало: в кафе входили двое крупных парней в кожаных меховых куртках, из тех, кого безошибочно называют качками. Обивая заснеженную обувь о ножки столов, они прошли в подсобное помещение, привычно отбросив барную стойку.
– Так я отлучусь, - Мороз поднялся.
– Вы б лучше попозже, - вышла из стопора официантка, механически присаживаясь на свободный стул. Но тот, кого она пыталась предупредить, окончания фразы не расслышал, - следом за пришельцами Мороз проскользнул в подсобку.
– Да я не отказываюсь, - услышал он напряженный Зиночкин голос.
–
– Ты чего здесь бакланишь? Отказываешься платить?
– Я не отказываюсь. Я заплачу. Но - много. Не вытягиваю. Поговори с Будяком!
– То есть ты хочешь, чтоб я из-за какой-то чурки самого Будяка беспокоил?
– пришедший перешел на хрип.
– Так я тебе скажу: это не его уровня проблема. Это наша с тобой проблема. И ты ее, хорек, решишь. Потому что иначе шалман свой ты не продашь! Сгорит он факелом, и - все дела! Привык за Добрыней отсиживаться. Но теперь все: кончился Добрыня и твоя лафа вместе с ним. Нам будешь отстегивать.
– Как хочешь, но без Будяка не решим, - безысходно повторил Зиночка.
– Почему же это не решим? Оченно даже и решим! А ну, кыш в стороны!
– раздвинув встревоженно обернувшихся рэкетиров, Мороз вошел в маленький кабинетик.
– Здравствуй! Здравствуй, Зиночка, - он приобнял обескураженного чеченца.
– Остальным стоять выжидательно!
– рявкнул Мороз, почувствовав движение за спиной.
Судя по мгновенному затишью, начальника "убойного" отдела городские рэкетиры хорошо знали. И - не с лучшей стороны.
– Не надо, слушай, - тихо попросил Зиночка.
– Да все нормально, - с обаятельной улыбочкой Мороз повернулся к вымогателям. Определил старшего.
– Промышляем?
– ласково поинтересовался он, поджимая его к стене.
– Мороз, у тебя свой базар, у нас свой. Давай разбежимся и - все дела, - преодолевая нарастающий страх, предложил тот. - Дурашка! Что ж ты так дерзишь-то папе? Это у тебя, паскуды, базар, а я к делу государеву приставлен. И я тебе докажу, что живешь ты неправильно, - Мороз шлепнул ладонью по могучей, набычившейся холке. В лице его появилась такая нескончаемая нежность, что рэкетира перетряхнуло.
– Это люди работают! Вот он работает, - страстно зашептал Мороз.
– Заводы работают, пока их до конца не растащут. А ты, гнида присосавшаяся! На что ты в этой жизни создан? Отвечать!!
– Виташа! Нэ надо!
– Зиночка быстро обхватил его за левую руку и потянул назад, в отличие от рэкетиров, угадав, откуда сейчас будет нанесен первый удар.
– Прошу, дорогой, нэ надо здесь!
– от волнения Зиночкин, почти неуловимый акцент резко усилился.
Мороз недоумевающе всмотрелся в суетящегося Магомедова. Краем глаза заметил, что второй парень нервно теребит молнию куртки. Быстро шагнул к нему и с силой дернул молнию вниз, выдрав ее с мясом.
С той же блуждающей улыбочкой безошибочно обнаружил за поясом пистолет.
– Ой, а что это за железка такая изогнутая?
– подивился он.
– Какая симпатявая!.. Отставить переглядываться.
– У меня разрешение есть, - хмуро произнес парень, неприязненно разглядывая порванную куртку.
– Так что ж ты молчишь-то?
– возмутился Мороз.
– Это ж все меняет. Какой дурашка стеснительный. А ну, кажи живей.
Дождавшись кивка от напарника, парень вытянул из кармана втиснутое в свиную кожу удостоверение.