Миллионщик

— Таки нет! — вдруг экспансивно выкрикнул Изя. Перестав качаться на стуле, он вскочил, подбежал к столу и уперся в него костяшками пальцев. — Я вас умоляю, ваше превосходительство! Какой такой личный счет? Вы опекун сирот! Сирот рода дворян, чье достояние расхищают иностранные проходимцы! Это же не просто предлог, это повод для немыслимого скандала! Кто в Петербурге осмелится публично заявить, что интересы французских мошенников важнее слез русского сироты, которого опекает сенатор, герой войны? Да за такое, ой-вэй, можно и на дуэль вызывать!

Я мысленно зааплодировал: пройдоха Изя интуитивно нащупал главную управляющую кнопу этой системы — не закон, а «понятия». Честь, долг, защита сирых и убогих — все то, что было вышито золотом на их знаменах и к чему можно было успешно демагогически апеллировать.

Глаза Глебова сверкнули. Он ударил ладонью по столу так, что малахитовая чернильница подпрыгнула, едва не окрасив зеленое сукно безобразными фиолетовыми пятнами.

— Черт побери! Неужели я дожил до тех лет, когда еврей учит меня, как отстаивать дворянское достоинство, и при этом правильно поучает?! К черту все! Они не посмеют! Я потребую назначения сенаторской ревизии по делу об опеке Левицких и злоупотреблениях, связанных с их имуществом. Это будет прекрасный повод заглянуть во все их дела. Решено: я немедля еду к генерал-прокурору. Он мой старый товарищ по корпусу, он не откажет!

Глебов обвел нас торжествующим взглядом, как человек, решившийся на благородный, хоть и опасный поступок.

— Мне понадобится своя канцелярия, — продолжил Глебов, уже входя в роль «сенатора-ревизора». — Для производства ревизии принято составлять временный штат. И я не хочу полагаться на казенных чиновников, которых мне пришлют из департаментов: там у каждого второго может быть свой интерес.

Он посмотрел на Плевака.

— Федор Никифорович. Пусть вы студент, не имеете чина, пусть мы с вами совсем недолго сотрудничаем, но я уже имел возможность убедиться, что ваш ум остер, а знания закона глубоки. Я хочу видеть вас в моей канцелярии в качестве специалиста по Гражданскому Уложению. Вы будете изучать документы, готовить запросы и заключения. Согласны?

Лицо Плевака залила краска. Он вскочил, вытянулся в струнку и, казалось, перестал дышать. Участвовать в настоящей сенатской ревизии… для студента-юриста это было все равно что для юного поручика получить командование армейским корпусом.

— Ваше превосходительство… я… это… величайшая честь в моей жизни! Я… я сделаю все!

— Уверен, — коротко кивнул сенатор. Затем его тяжелый взгляд переместился на Шнеерсона. — С вами, господин… э-э… Зосим Исаевич, сложнее. Ваше положение неопределенно. Но мне нужен человек, способный видеть то, чего нет в бумагах. Разбираться во всяких уловках и людской алчности.

— Таки нужен специалист по коммерческим махинациям и поиску украденного, — с готовностью подсказал Изя, расплываясь в улыбке. — Думаю, такая должность в штате не предусмотрена, но мы можем назвать ее скромнее. Я буду вашими глазами и ушами там, куда ваше превосходительство не станет и смотреть, чтобы не запачкать перчаток.

Я едва сдержал смех. Этот цирк становился все более увлекательным. Сенатор, студент-идеалист и одесский мошенник. Дрим-тим, мать ее. Непобедимая команда!

— Хорошо, — после паузы решил Глебов. — А вы, Тарановский? Какую роль вы отводите себе?

— Я? — Я развел руками. — Я всего лишь австрийский подданный, господин сенатор. И частное лицо, озабоченное судьбой родственников друга. Боюсь, в сенатской ревизии я фигурировать не смогу, моя роль — оставаться в тени. Но, если вам понадобится совет, как заставить механизм работать быстрее или как надавить на нужную точку… я всегда к вашим услугам. В конце концов, человеческая природа везде одинакова. Что в Вене, что в Москве.

«Что в двадцать первом веке, что в девятнадцатом», — мысленно добавил я.

Глебов коротко кивнул. Он прекрасно осознавал, кто был настоящим архитектором этого плана.

— Договорились, — заключил он. — Итак, господа, совет окончен. Начинается военная кампания! Вы выиграли нам время, господин Тарановский, устроив фейерверк на Клязьме, теперь давайте устроим взбучку здесь, в Москве. И поганой метлой вышвырнем эту публику вон из России! За дело, господа!

* * *

Когда мы вышли из кабинета, Плевак все еще не мог прийти в себя. Он шел, глядя перед собой невидящими глазами, и бормотал: «Сенатская ревизия… Я… в канцелярии сенатора-ревизора… Невероятно…»

Изя хлопнул его по плечу.

— Что, Федя, в штаны наложил от счастья? Держись крепче. Мы идем делать большую историю. И, если повезет, таки поднимем на этом неплохие деньги!

Я же, выпустив сотоварищей на волю, вернулся в кабинет сенатора.

Глебов все еще стоял у стола, задумчиво глядя на карту Российской Империи, занимавшую полстены.

— Ваше превосходительство, позвольте еще один вопрос, уже не касающийся опеки.

— Слушаю вас, месье Тарановский!

Я извлек из-за пазухи аккуратно свернутые бумаги — проект ходатайства и устав «Сибирского Золота».

— Вот. Промышленное общество. Цель — разработка приисков в Сибири. Как я понимаю, ключ к успеху любого подобного предприятия лежит в кабинете его императорского высочества, великого князя Константина Николаевича.

Сенатор взял бумаги, его сухие, сильные пальцы с энергичным шелестом развернули листы. Он читал неторопливо, внимательно, и густые, кустистые седые брови то сходились на переносице, то удивленно приподнимались. В его глазах я не видел ни жадности, ни корысти, только интерес государственного мужа, оценивающего новый винтик для огромной имперской машины.

— Паровые драги… размягчение вечной мерзлоты паром… гидравлическая добыча… — бормотал он, пробегая глазами техническую часть, которую я щедро сдобрил терминами из будущего. — Амбициозно. Смело. Что ж, великому князю это определено понравится! Он падок на все новое, в особенности на мощь пара и машин. Он видит в этом будущее России…

— Значит, есть шанс получить высочайшее одобрение? — поинтересовался я.

Глебов положил бумаги на стол и посмотрел на меня в упор.

— Шанс есть. Но есть и огромная преграда. Его высочество — человек, которого сильно разочаровали. Он, как пылкий влюбленный, бросился в объятия прогресса, а его обманули. Имя его разочарования — Главное общество российских железных дорог. Те самые господа, с которыми мы собираемся воевать. Ему тоже обещали европейскую эффективность, скорость, неслыханный прорыв. А получили воровство, волокиту и роскошные особняки для директоров.

Глебов аккуратно закрыл папку с проектом «Сибирской золотопромышленной» и вручил ее мне.

— Он прочтет ваш проект, — продолжал сенатор, — и, конечно, восхитится размахом. А потом спросит: «А где гарантии? Что, если все эти паровые драги — такой же пшик, как и быстрое строительство дорог? Кто поручится, что это не очередной прожект для выкачивания денег из доверчивых акционеров?»

— Главной учредительницей выступит Аглая Степановна Верещагина, — сказал я. — Ее имя в Кяхте и по всей Сибири — само по себе немалая гарантия.