Милый друг - английский и русский параллельные тексты

"Truly, on my word of honor.	– Правда. Честное слово.
This is our place, our very own."	Это наш дом - и больше ничей.
She clasped him to her in an outburst of love, exclaiming:	Она порывисто обняла его.
"Very well, then, darling.	– Ну хорошо, мой дорогой.
But you know if you once deceive me, only once, it will be all over between us, all over for ever."	Но знай: если ты меня хоть раз обманешь, один-единственный раз, - между нами все будет кончено, навсегда.
He swore again with many protestations, and it was agreed that he should install himself there that very day, so that she could look in on him as she passed the door.	Дюруа снова разуверил ее, дал клятву, и в конце концов они решили, что он переедет сегодня же, а она будет забегать к нему по дороге.
Then she said: "In any case, come and dine with us on Sunday.	– Во всяком случае, приходи к нам завтра обедать,- сказала она.
My husband thinks you are charming."	– Мой муж от тебя в восторге.
He was flattered	Он был польщен.
"Really!"	– Вот как! В самом деле?
"Yes, you have captivated him.	– Ты его пленил.
And then, listen, you have told me that you were brought up in a country-house."	Да, слушай, ты мне говорил, что ты вырос в деревне, в имении, правда?
"Yes; why?"	– Да, а что?
"Then you must know something about agriculture?"	– Значит, ты немного смыслишь в сельском хозяйстве?
"Yes."	^– Да.
"Well, talk to him about gardening and the crops. He is very fond of that sort of thing."	– Ну так поговори с ним о садоводстве, об урожаях, - он это страшно любит.
"Good; I will not forget."	– Хорошо. Непременно.
She left him, after kissing him to an indefinite extent, the duel having stimulated her affection.	Дуэль вызвала у нее прилив нежности к нему, и, перед тем как уйти, она целовала его без конца.
Duroy thought, as he made his way to the office,	Идя в редакцию, Дюруа думал о ней:
"What a strange being.	"Что за странное существо!
What a feather brain.	Порхает по жизни, как птичка!
Can one tell what she wants and what she cares for?	Никогда не угадаешь, что может ей взбрести на ум, что может ей прийтись по вкусу!
And what a strange household.	И какая уморительная пара!
What fanciful being arranged the union of that old man and this madcap?	Зачем проказнице-судьбе понадобилось сводить этого старца с этой сумасбродкой?
What made the inspector marry this giddy girl?	Что побудило ревизора железных дорог жениться на этой сорвиголове?
A mystery.	Загадка!

Who knows?	Кто знает!
Love, perhaps."	Быть может, любовь?
And he concluded: "After all, she is a very nice little mistress, and I should be a very big fool to let her slip away from me."	Во всяком случае, - заключил он, - она очаровательная любовница. Надо быть круглым идиотом, чтобы ее упустить".
VIII	VIII
His duel had given Duroy a position among the leader-writers of the _Vie Francaise_, but as he had great difficulty in finding ideas, he made a specialty of declamatory articles on the decadence of morality, the lowering of the standard of character, the weakening of the patriotic fiber and the anemia of French honor. He had discovered the word anemia, and was very proud of it.	Дуэль выдвинула Дюруа в разряд присяжных фельетонистов "Французской жизни". Но, так как ему стоило бесконечных усилий находить новые темы, то он специализировался на трескучих фразах о падении нравов, о всеобщем измельчании, об ослаблении патриотического чувства и об анемии национальной гордости у французов. (Он сам придумал это выражение -"Анемия национальной гордости", и был им очень доволен).
And when Madame de Marelle, filled with that skeptical, mocking, and incredulous spirit characteristic of the Parisian, laughed at his tirades, which she demolished with an epigram, he replied with a smile:	И когда г-жа де Марель, отличавшаяся скептическим, насмешливым и язвительным, так называемым парижским складом ума, издеваясь над его тирадами, уничтожала их одной какой-нибудь меткой остротой, он говорил ей с улыбкой:
"Bah! this sort of thing will give me a good reputation later on."	– Ничего! Мне это пригодится в будущем.
He now resided in the Rue de Constantinople, whither he had shifted his portmanteau, his hair-brush, his razor, and his soap, which was what his moving amounted to.	Жил он теперь на Константинопольской; он перенес сюда свой чемодан, щетку, бритву и мыло, - в этом и заключался весь его переезд.
Twice or thrice a week she would call before he was up, undress in a twinkling, and slip into bed, shivering from the cold prevailing out of doors.	Каждые два-три дня, пока он еще лежал в постели, к нему забегала г-жа де Марель; не успев согреться, она быстро раздевалась, чтобы сейчас же юркнуть к нему под одеяло, и долго еще не могла унять дрожи.
As a set off, Duroy dined every Thursday at her residence, and paid court to her husband by talking agriculture with him.	По четвергам Дюруа обедал у нее и, чтобы доставить мужу удовольствие, толковал с ним о сельском хозяйстве.
As he was himself fond of everything relating to the cultivation of the soil, they sometimes both grew so interested in the subject of their conversation that they quite forgot the wife dozing on the sofa.	Но он и сам любил деревню, и оба иной раз так увлекались беседой, что забывали про свою даму, дремавшую на диване.
Laurine would also go to sleep, now on the knee of her father and now on that of Pretty-boy.	Лорина тоже засыпала, то на коленях у отца, то на коленях у Милого друга.
And when the journalist had left, Monsieur de Marelle never failed to assert, in that doctrinal tone in which he said the least thing:	По уходе журналиста г-н де Марель неукоснительно замечал тем наставительным тоном, каким он говорил о самых обыкновенных вещах:
"That young fellow is really very pleasant company, he has a well-informed mind."	– Очень милый молодой человек. И умственно очень развит.

February was drawing to a close.	Был конец февраля.
One began to smell the violets in the street, as one passed the barrows of the flower-sellers of a morning.	По утрам на улицах возле тележек с цветами уже чувствовался запах фиалок.
Duroy was living beneath a sky without a cloud.	Дюруа наслаждался безоблачным счастьем.
One night, on returning home, he found a letter that had been slipped under his door.	И вот однажды вечером, вернувшись домой, он обнаружил под дверью письмо.
He glanced at the post-mark, and read	На штемпеле стояло:
"Cannes."	"Канн".
Having opened it, he read:	Распечатав конверт, он прочел:
"Villa Jolie, Cannes.	"Канн, вилла "Красавица"
"DEAR SIR AND FRIEND,--You told me, did you not, that I could reckon upon you for anything?	Дорогой друг! Помните, вы мне сказали, что я могу во всем положиться на вас?
Well, I have a very painful service to ask of you; it is to come and help me, so that I may not be left alone during the last moments of Charles, who is dying.	Так вот, я вынуждена просить вас принести себя в жертву: приезжайте, не оставляйте меня одну с умирающим Шарлем в эти последние его мгновенья.
He may not last out the week, as the doctor has forewarned me, although he has not yet taken to his bed.	Хотя он еще ходит по комнате, но доктор меня предупредил, что, может быть, он не проживет и недели.
I have no longer strength nor courage to witness this hourly death, and I think with terror of those last moments which are drawing near.	У меня не хватает ни сил, ни мужества день и ночь смотреть на эту агонию. И я с ужасом думаю о приближающихся последних минутах.
I can only ask such a service of you, as my husband has no relatives.	Родных у моего мужа нет; кроме вас, мне не к кому обратиться.
You were his comrade; he opened the door of the paper to you.	Вы его товарищ; он открыл вам двери редакции.
Come, I beg of you; I have no one else to ask.	Приезжайте, умоляю вас. Мне некого больше позвать.
"Believe me, your very sincere friend,	Ваш преданный друг
"MADELEINE FORESTIER."	Мадлена Форестье"
A strange feeling filled George's heart, a sense of freedom and of a space opening before him, and he murmured:	Какое-то странное чувство точно ветром овеяло душу Дюруа: это было чувство освобождения, ощущение открывающегося перед ним простора.
"To be sure, I'll go.	– Конечно, поеду, - прошептал он.
Poor Charles!	– Бедный Шарль!
What are we, after all?"	Вот она, жизнь человеческая!
The governor, to whom he read the letter, grumblingly granted permission, repeating:	Письмо г-жи Форестье он показал патрону, - тот поворчал, но в конце концов согласился.
"But be back soon, you are indispensable to us."	– Только возвращайтесь скорей, вы нам необходимы, - несколько раз повторил Вальтер.

George left for Cannes next day by the seven o'clock express, after letting the Marelles know of his departure by a telegram.	На другой день, послав супругам Марель телеграмму, Жорж Дюруа скорым семичасовым выехал в Канн.
He arrived the following evening about four o'clock.	Приехал он туда почти через сутки, около четырех часов вечера.
A commissionaire guided him to the Villa Jolie, built half-way up the slope of the pine forest clothed with white houses, which extends from Cannes to the Golfe Juan.	Посыльный проводил его на виллу "Красавица", выстроенную на склоне горы, в усеянном белыми домиками сосновом лесу, что тянется от Канн до залива Жуан.
The house--small, low, and in the Italian style--was built beside the road which winds zig-zag fashion up through the trees, revealing a succession of charming views at every turning it makes.	Форестье снимали низенький маленький домик в итальянском стиле; он стоял у самой дороги, извивавшейся меж деревьев и на каждом своем повороте открывавшей глазам чудесные виды.
The man servant opened the door, and exclaimed: "Oh! Sir, madame is expecting you most impatiently."	Дверь отворил слуга. – А-а, пожалуйте, сударь! – воскликнул он. – Госпожа Форестье ждет вас с нетерпением.
"How is your master?" inquired Duroy.	– Как себя чувствует господин Форестье? – спросил Дюруа.
"Not at all well, sir.	– Да неважно, сударь!
He cannot last much longer."	Ему недолго осталось жить.
The drawing-room, into which George was shown, was hung with pink and blue chintz.	Г остиная, куда вошел Дюруа, была обита розовым ситцем с голубыми разводами.
The tall and wide windows overlooked the town and the sea.	Из большого широкого окна видны были город и море.
Duroy muttered: "By Jove, this is nice and swell for a country house.	– Ого, шикарная дача! – пробормотал Дюруа.
Where the deuce do they get the money from?"	– Где же они, черт возьми, берут столько денег?
The rustle of a dress made him turn round.	Шелест платья заставил его обернуться.
Madame Forestier held out both hands to him.	Госпожа Форестье протягивала ему руки:
"How good of you to come, how good of you to come," said she.	– Как хорошо вы сделали, что приехали! Как это хорошо!
And suddenly she kissed him on the cheek.	Неожиданно для Дюруа она обняла его.
Then they looked at one another.	Затем они посмотрели друг на друга.
She was somewhat paler and thinner, but still fresh-complexioned, and perhaps still prettier for her additional delicacy.	Она немного осунулась, побледнела, но все так же молодо выглядела, - пожалуй, она даже похорошела, стала изящнее.
She murmured: "He is dreadful, do you know; he knows that he is doomed, and he leads me a fearful life.	– Понимаете, он в ужасном состоянии, - шепотом заговорила она, - он знает, что дни его сочтены, и мучает меня невыносимо. Я ему сказала, что вы приехали.
But where is your portmanteau?"	А где же ваш чемодан?
"I have left it at the station, not knowing what hotel you would like me to stop at in order to be near you."	– Я оставил его на вокзале, - ответил Дюруа, - я не знал, в какой гостинице вы мне посоветуете остановиться, чтобы быть поближе к вам.

She hesitated a moment, and then said: "You must stay here.	– Оставайтесь здесь, у нас, - после некоторого колебания сказала она.
Besides, your room is all ready.	– Кстати, комната вам уже приготовлена.
He might die at any moment, and if it were to happen during the night I should be alone.	Он может умереть с минуты на минуту, и если это случится ночью, то я буду совсем одна.
I will send for your luggage."	Я пошлю за вашими вещами.
He bowed, saying:	Он поклонился.
"As you please."	– Как вам будет угодно.
"Now let us go upstairs," she said.	– А теперь пойдемте наверх, - сказала она.
He followed her.	Он последовал за ней.
She opened a door on the first floor, and Duroy saw, wrapped in rugs and seated in an armchair near the window, a kind of living corpse, livid even under the red light of the setting sun, and looking towards him.	Поднявшись на второй этаж, она отворила дверь, и Дюруа увидел перед собой закутанный в одеяла полутруп: мертвенно-бледный при багровом свете вечерней зари, Форестье сидел у окна в кресле и смотрел на него.
He scarcely recognized, but rather guessed, that it was his friend.	Дюруа мог только догадаться, что это его друг, -до того он изменился.
The room reeked of fever, medicated drinks, ether, tar, the nameless and oppressive odor of a consumptive's sick room.	В комнате стоял запах человеческого пота, лекарств, эфира, смолы - удушливый, непередаваемый запах, пропитывающий помещение, где дышит чахоточный.
Forestier held out his hand slowly and with difficulty.	Форестье медленно, с трудом поднял руку.
"So here you are; you have come to see me die, then!	– А, это ты! – сказал он. – Приехал посмотреть, как я умираю?
Thanks."	Спасибо.
Duroy affected to laugh. "To see you die?	– Посмотреть, как ты умираешь? – с принужденным смехом переспросил Дюруа.
That would not be a very amusing sight, and I should not select such an occasion to visit Cannes.	– Не такое это веселое зрелище, чтобы ради него стоило ехать в Канн.
I came to give you a look in, and to rest myself a bit."	Просто мне захотелось немного отдохнуть и заодно навестить тебя.
Forestier murmured, "Sit down," and then bent his head, as though lost in painful thoughts.	– Садись, - прошептал Форестье и, опустив голову, мрачно задумался.
He breathed hurriedly and pantingly, and from time to time gave a kind of groan, as if he wanted to remind the others how ill he was.	Дыхание у больного было частое, прерывистое; порой он словно хотел напомнить окружающим, как он страдает, и тогда оно вырывалось у него из груди вместе со стоном.
Seeing that he would not speak, his wife came and leaned against the window-sill, and indicating the view with a motion of her head, said,	Заметив, что он не собирается продолжать беседу, г-жа Форестье облокотилась на подоконник и кивком головы указала на горизонт:
"Look! Is not that beautiful?"	– Посмотрите, какая красота!

Before them the hillside, dotted with villas, sloped downwards towards the town, which stretched in a half-circle along the shore with its head to the right in the direction of the pier, overlooked by the old city surmounted by its belfry, and its feet to the left towards the point of La Croisette, facing the Isles of Lerins.	Прямо перед ними облепленный виллами склон горы спускался к городу, что разлегся подковой на берегу; справа, над молом, возвышалась старая часть города, увенчанная древнею башней, а слева он упирался в мыс Круазет, как раз напротив Леренских островов.
These two islands appeared like two green spots amidst the blue water.	Островки эти двумя зелеными пятнами выделялись среди синей-синей воды.
They seemed to be floating on it like two huge green leaves, so low and flat did they appear from this height.	Можно было подумать, что это громадные плывущие листья, - такими плоскими казались они сверху.
Afar off, bounding the view on the other side of the bay, beyond the pier and the belfry, a long succession of blue hills showed up against a dazzling sky, their strange and picturesque line of summits now rounded, now forked, now pointed, ending with a huge pyramidal mountain, its foot in the sea itself.	А там, далеко-далеко, по ту сторону залива, над молом и башней, заслоняя горизонт, причудливой изумительной линией вырисовывалась на пылающем небе длинная голубоватая цепь горных вершин, остроконечных, изогнутых, круглых, заканчивавшаяся высокой пирамидальной скалой, подножье которой омывали волны открытого моря.
Madame Forestier pointed it out, saying: "This is L'Estherel."	– Это Эстерель, - пояснила г-жа Форестье.
The void beyond the dark hill tops was red, a glowing red that the eye would not fear, and Duroy, despite himself, felt the majesty of the close of the day.	Небо за темными высями гор было нестерпимого для глаз золотисто-кровавого цвета. Дюруа невольно проникся величественностью заката.
He murmured, finding no other term strong enough to express his admiration, "It is stunning."	– О да! Это потрясающе! – не найдя более образного выражения, чтобы передать свой восторг, прошептал он.
Forestier raised his head, and turning to his wife, said:	Форестье вскинул глаза на жену и сказал:
"Let me have some fresh air."	– Я хочу подышать воздухом.
"Pray, be careful," was her reply. "It is late, and the sun is setting; you will catch a fresh cold, and you know how bad that is for you."	– Смотри, ведь уж поздно, солнце садится, -возразила она, - еще простудишься, а ты сам должен знать, что это тебе совсем не полезно.
He made a feverish and feeble movement with his right hand that was almost meant for a blow, and murmured with a look of anger, the grin of a dying man that showed all the thinness of his lips, the hollowness of the cheeks, and the prominence of all the bones of the face:	Форестье, видимо, хотел стукнуть кулаком, но вместо этого слабо и нетерпеливо шевельнул правой рукой, и черты его лица исказила злобная гримаса, гримаса умирающего, от чего еще резче обозначились его иссохшие губы, впалые щеки и торчащие скулы.
"I tell you I am stifling. What does it matter to you whether I die a day sooner or a day later, since I am done for?"	– Говорят тебе, я задыхаюсь, - прохрипел он, -какое тебе дело, умру я днем раньше или днем позже, - все равно мне крышка...
She opened the window quite wide.	Госпожа Форестье настежь распахнула окно.
The air that entered surprised all three like a caress.	Все трое восприняли дуновение ветра как ласку.
It was a soft, warm breeze, a breeze of spring, already laden with the scents of the odoriferous shrubs and flowers which sprang up along this shore.	Это был тихий, теплый, нежащий весенний ветер, уже напоенный пьянящим благоуханием цветов и деревьев, росших по склону горы.

A powerful scent of turpentine and the harsh savor of the eucalyptus could be distinguished.	В нем можно было различить сильный запах пихты и терпкий аромат эвкалиптов.
Forestier drank it in with short and fevered gasps.	Форестье вдыхал его с лихорадочной торопливостью.
He clutched the arm of his chair with his nails, and said in low, hissing, and savage tones:	Но вдруг он впился ногтями в ручки кресла, и в тот же миг послышался его свистящий, яростный шепот:
"Shut the window.	– Закрой окно.
It hurts me; I would rather die in a cellar."	Мне только хуже от этого. Я предпочел бы издохнуть в подвале.
His wife slowly closed the window, and then looked out in space, her forehead against the pane.	Госпожа Форестье медленно закрыла окно и, прижавшись лбом к стеклу, стала смотреть вдаль.
Duroy, feeling very ill at ease, would have liked to have chatted with the invalid and reassured him.	Дюруа чувствовал себя неловко; ему хотелось поговорить с больным, ободрить его.
But he could think of nothing to comfort him.	Но он не мог придумать ничего утешительного.
At length he said: "Then you have not got any better since you have been here?"	– Так ты здесь не поправляешься? – пробормотал он.
Forestier shrugged his shoulders with low-spirited impatience.	Форестье нервно и сокрушенно пожал плечами.
"You see very well I have not," he replied, and again lowered his head.	– Как видишь, - сказал он и снова понурил голову.
Duroy went on: "Hang it all, it is ever so much nicer here than in Paris. We are still in the middle of winter there.	– Дьявольщина! А насколько же здесь лучше, чем в Париже! Там еще зима вовсю.
It snows, it freezes, it rains, and it is dark enough for the lamps to be lit at three in the afternoon."	Снег, дождь, град, в три часа уже совсем темно, приходится зажигать лампу.
"Anything new at the paper?" asked Forestier.	– Что нового в редакции? – спросил Форестье.
"Nothing.	– Ничего.
They have taken on young Lacrin, who has left the _Voltaire_, to do your work, but he is not up to it.	На время твоей болезни пригласили из "Вольтера" этого коротышку Лакрена. Но он еще зелен.
It is time that you came back."	Пора тебе возвращаться!
The invalid muttered: "I--I shall do all my work six feet under the sod now."	– Мне? – пробормотал больной. – Я уже теперь буду писать статьи под землей, на глубине шести футов.
This fixed idea recurred like a knell _apropos_ of everything, continually cropping up in every idea, every sentence.	Навязчивая идея возвращалась к нему с частотою ударов колокола, по всякому поводу проскальзывала в каждом его замечании, в каждой фразе.
There was a long silence, a deep and painful silence.	Воцарилось молчание, тягостное и глубокое.
The glow of the sunset was slowly fading, and the mountains were growing black against the red sky, which was getting duller.	Закатный пожар постепенно стихал, и горы на фоне темневшего, хотя все еще алого неба становились черными.

A colored shadow, a commencement of night, which yet retained the glow of an expiring furnace, stole into the room and seemed to tinge the furniture, the walls, the hangings, with mingled tints of sable and crimson.	Тень, сохранявшая отблеск догорающего пламени, предвестницей ночи проникнув в комнату, окрасила ее стены, углы, обои и мебель в смешанные чернильно-пурпурные тона.
The chimney-glass, reflecting the horizon, seemed like a patch of blood.	Зеркало над камином, отражавшее даль, казалось кровавым пятном.
Madame Forestier did not stir, but remained standing with her back to the room, her face to the window pane.	Г оспожа Форестье, припав лицом к окну, продолжала стоять неподвижно.
Forestier began to speak in a broken, breathless voice, heartrending to listen to.	Форестье вдруг заговорил прерывающимся, сдавленным, надрывающим душу голосом:
"How many more sunsets shall I see?	– Сколько мне еще суждено увидеть закатов?..
Eight, ten, fifteen, or twenty, perhaps thirty--no more. You have time before you; for me it is all over. And it will go on all the same, after I am gone, as if I was still here."	Восемь... десять... пятнадцать, двадцать, может быть, тридцать, - не больше... У вас еще есть время... А для меня все кончено... И все будет идти своим чередом... после моей смерти, - так же, как и при мне...
He was silent for a few moments, and then continued: "All that I see reminds me that in a few days I shall see it no more. It is horrible. I shall see nothing--nothing of all that exists; not the smallest things one makes use of--the plates, the glasses, the beds in which one rests so comfortably, the carriages.	– На что бы я ни взглянул, - немного помолчав, продолжал Форестье, - все напоминает мне о том, что спустя несколько дней я ничего больше не увижу... Как это ужасно... не видеть ничего... ничего из того, что существует... самых простых вещей... стаканов... тарелок... кроватей, на которых так хорошо отдыхать... экипажей.
How nice it is to drive out of an evening! How fond I was of all those things!"	Как приятны эти вечерние прогулки в экипаже... Я так любил все это!
He nervously moved the fingers of both hands, as though playing the piano on the arms of his chair.	Пальцы его быстро и нервно бегали по ручкам кресла, как если бы он играл на рояле.
Each of his silences was more painful than his words, so evident was it that his thoughts must be fearful.	Каждая пауза, которую он делал, производила еще более тяжелое впечатление, чем его слова, и чувствовалось, что в это время он думает о чем-то очень страшном.
Duroy suddenly recalled what Norbert de Varenne had said to him some weeks before,	И тут Дюруа вспомнил то, что ему не так давно говорил Норбер де Варен:
"I now see death so near that I often want to stretch out my arms to put it back.	"Теперь я вижу смерть так близко, что часто мне хочется протянуть руку и оттолкнуть ее.
I see it everywhere.	Я нахожу ее всюду.
The insects crushed on the path, the falling leaves, the white hair in a friend's beard, rend my heart and cry to me,	Букашки, раздавленные посреди дороги, сухие листья, седой волос в бороде друга - все ранит мне сердце и кричит:
^1 Behold!'"	"Вот она!"
He had not understood all this on that occasion; now, seeing Forestier, he did.	Тогда он этого не мог понять; теперь, при взгляде на Форестье, понял.

An unknown pain assailed him, as if he himself was sensible of the presence of death, hideous death, hard by, within reach of his hand, on the chair in which his friend lay gasping.	И еще не испытанная им безумная тоска охватила его: ему вдруг почудилось, будто совсем близко от него, на расстоянии вытянутой руки, в кресле, где задыхался больной, притаилась чудовищно уродливая смерть.
He longed to get up, to go away, to fly, to return to Paris at once.	Ему захотелось встать, уйти отсюда, бежать, как можно скорей вернуться в Париж!
Oh! if he had known he would not have come.	О, если б он знал, он ни за что не поехал бы в Канн!
Darkness had now spread over the room, like premature mourning for the dying man.	Ночной мрак, словно погребальный покров, раньше времени накинутый на умирающего, мало-помалу окутал всю комнату.
The window alone remained still visible, showing, within the lighter square formed by it, the motionless outline of the young wife.	Можно было различить лишь окно и в его светлом четырехугольнике неподвижный силуэт молодой женщины.
Forestier remarked, with irritation, "Well, are they going to bring in the lamp to-night?	– Что же, дождусь я сегодня лампы? – с раздражением спросил Форестье.
This is what they call looking after an invalid."	– Это называется уход за больным!
The shadow outlined against the window panes disappeared, and the sound of an electric bell rang through the house.	Темный силуэт, вырисовывавшийся на фоне окна, исчез, и вслед за тем в гулкой тишине дома резко прозвучал звонок.
A servant shortly entered and placed a lamp on the mantelpiece.	Немного погодя вошел слуга и поставил на камин лампу.
Madame Forestier said to her husband, "Will you go to bed, or would you rather come down to dinner?"	– Хочешь лечь или сойдешь вниз обедать? – обратилась к мужу г-жа Форестье.
He murmured: "I will come down."	– Сойду вниз, - прошептал он.
Waiting for this meal kept them all three sitting still for nearly an hour, only uttering from time to time some needless commonplace remark, as if there had been some danger, some mysterious danger in letting silence endure too long, in letting the air congeal in this room where death was prowling.	В ожидании обеда все трое еще около часа сидели неподвижно, порою обмениваясь пошлыми, ненужными словами, как будто слишком долгое молчание таило в себе опасность, неведомую опасность, как будто им во что бы то ни стало надо было не дать застыть немоте этой комнаты, -комнаты, где поселилась смерть.
At length dinner was announced.	Наконец обед начался.
The meal seemed interminable to Duroy.	Дюруа он показался долгим, бесконечно долгим.
They did not speak, but ate noiselessly, and then crumbled their bread with their fingers.	Все ели молча, бесшумно, затем принимались лепить хлебные шарики.
The man servant who waited upon them went to and fro without the sound of his footsteps being heard, for as the creak of a boot-sole irritated Charles, he wore list slippers.	Слуга в мягких туфлях - стук каблуков раздражал Шарля - неслышно входил, уходил, подавал кушанья.
The harsh tick of a wooden clock alone disturbed the calm with its mechanical and regular sound.	Тишину нарушало лишь мерное качанье маятника с его механическим, резким "тик-так".

As soon as dinner was over Duroy, on the plea of fatigue, retired to his room, and leaning on the window-sill watched the full moon, in the midst of the sky like an immense lamp, casting its cold gleam upon the white walls of the villas, and scattering over the sea a soft and moving dappled light.	После обеда Дюруа сослался на усталость и ушел к себе в комнату. Облокотясь на подоконник, он смотрел на полную луну: точно гигантский ламповый шар, стояла она в небе и, заливая своим безжизненным матовым светом белые стены вилл, осыпала море блестящей чешуей, тонкой и зыбкой.
He strove to find some reason to justify a swift departure, inventing plans, telegrams he was to receive, a recall from Monsieur Walter.	Дюруа пытался найти удобный предлог для отъезда, - вроде того, что он получил телеграмму, что его вызывает Вальтер, - придумывал всевозможные уловки.
But his resolves to fly appeared more difficult to realize on awakening the next morning.	Но на другое утро все эти планы бегства показались ему почти невыполнимыми.
Madame Forestier would not be taken in by his devices, and he would lose by his cowardice all the benefit of his self-devotion.	Г-жу Форестье все равно не проведешь, только из-за собственной трусости лишишься награды за свою преданность.
He said to himself: "Bah! it is awkward; well so much the worse, there must be unpleasant situations in life, and, besides, it will perhaps be soon over."	"Разумеется, это невесело, - говорил он себе, - ну, ничего, в жизни бывают неприятные моменты. К тому же это, пожалуй, не затянется".
It was a bright day, one of those bright Southern days that make the heart feel light, and Duroy walked down to the sea, thinking that it would be soon enough to see Forestier some time in course of the afternoon.	Был один из тех южных дней, когда в воздухе разлита такая голубизна, что сердце невольно замирает от счастья. Решив, что он успеет еще насидеться у Форестье, Дюруа спустился к морю.
When he returned to lunch, the servant remarked,	Когда он пришел завтракать, слуга сообщил ему:
"Master has already asked for you two or three times, sir.	– Господин Дюруа! Господин Форестье уже про вас спрашивал.
Will you please step up to his room, sir?"	Не угодно ли вам, господин Дюруа, пройти к господину Форестье?
He went upstairs.	Он поднялся наверх.
Forestier appeared to be dozing in his armchair.	Форестье, казалось, дремал в кресле.
His wife was reading, stretched out on the sofa.	Его жена лежала на диване и читала книгу.
The invalid raised his head, and Duroy said,	Больной поднял голову.
"Well, how do you feel?	– Ну как ты себя чувствуешь? – спросил Жорж.
You seem quite fresh this morning."	– Сегодня ты как будто молодцом.
"Yes, I am better, I have recovered some of my strength.	– Да, мне лучше, - прошептал Форестье, - я чувствую себя крепче.
Get through your lunch with Madeleine as soon as you can, for we are going out for a drive."	Позавтракай на скорую руку с Мадленой, - мы хотим прокатиться.
As soon as she was alone with Duroy, the young wife said to him, "There, to-day he thinks he is all right again.	– Видите? Сегодня ему уже кажется, что он здоров, - оставшись вдвоем с Дюруа, заговорила г-жа Форестье.
He has been making plans all the morning.	– С самого утра он строит планы.
We are going to the Golfe Juan now to buy some pottery for our rooms in Paris.	Сейчас мы отправимся к заливу Жуан покупать фаянс для нашей парижской квартиры.

He is determined to go out, but I am horribly afraid of some mishap.	Он хочет ехать во что бы то ни стало, а я ужасно боюсь, как бы чего не случилось.
He cannot bear the shaking of the drive."	Он не вынесет дорожной тряски.
When the landau arrived, Forestier came down stairs a step at a time, supported by his servant.	Когда подали ландо, Форестье, поддерживаемый лакеем, медленно спустился по лестнице.
But as soon as he caught sight of the carriage, he ordered the hood to be taken off.	Увидев экипаж, он сейчас же потребовал опустить верх.
His wife opposed this, saying,	Жена воспротивилась:
"You will catch cold.	– Ты простудишься.
It is madness."	Это безумие.
He persisted, repeating,	Но он стоял на своем:
"Oh, I am much better.	– Нет, мне гораздо лучше.
I feel it."	Я себя знаю.
They passed at first along some of those shady roads, bordered by gardens, which cause Cannes to resemble a kind of English Park, and then reached the highway to Antibes, running along the seashore.	Миновав тенистые аллеи, которые тянутся между садами и придают Канну сходство с английским парком, экипаж выехал на дорогу в Антиб, идущую берегом моря.
Forestier acted as guide.	Форестье называл местные достопримечательности.
He had already pointed out the villa of the Court de Paris, and now indicated others.	Показал виллу графа Парижского[22], потом другие.
He was lively, with the forced and feeble gayety of a doomed man.	Он был весел, но это была наигранная, искусственная, хилая веселость обреченного.
He lifted his finger, no longer having strength to stretch out his arm, and said,	Не имея сил протянуть руку, он, когда указывал на что-нибудь, поднимал палец.
"There is the Ile Sainte Marguerite, and the chateau from which Bazaine escaped.	– Гляди, вот остров святой Маргариты и тот замок, откуда бежал Базен[23].
How they did humbug us over that matter!"	Да, пришлось нам тогда из-за этого повозиться!
Then regimental recollections recurred to him, and he mentioned various officers whose names recalled incidents to them.	Затем он предался воспоминаниям о своей службе в полку, называл имена офицеров, рассказывал связанные с ними эпизоды.
But all at once, the road making a turn, they caught sight of the whole of the Golfe Juan, with the white village in the curve of the bay, and the point of Antibes at the further side of it.	Но вот с крутого поворота неожиданно открылся широкий вид: и залив Жуан, и белая деревушка на том берегу, и мыс Антиб впереди - все было теперь как на ладони.
Forestier, suddenly seized upon by childish glee, exclaimed, "Ah! the squadron, you will see the squadron."	– Вот эскадра! Сейчас ты увидишь эскадру! – по-детски радуясь, шептал Форестье.
Indeed they could perceive, in the middle of the broad bay, half-a-dozen large ships resembling rocks covered with leafless trees.	В самом деле, посреди широкой бухты можно было различить до шести больших кораблей, которые напоминали поросшие кустарником утесы.