Минимальное воздействие. Книга 1
Шрифт:
Попаданцев нашли ночью. Когда татары, всласть нарубившись, отошли на три версты от поля сражения, и послушники Ордена смогли прочесать окрестности. Шестеро. Правда, один был внешне уж очень непохож на «обычного» попаданца. Явно неухоженная борода, стрижка под горшок и мозоли на ногах и руках как-то выбивали его образ из привычного уже иезуитам облика жителей России конца 20 - начала 21-го века, которые вот уже как 6 лет стали появляться на местах массовой гибели людей в их времени. Всегда голые и обычно славянской внешности. И этот был голый. И явно не татарин. И Магистр в сердцах опять сплюнув, развернул коня и вместе с десятком Митрофана поскакал догонять остатки русского войска.
…
Деревенька была не большой, всего-то дворов шесть, не считая
Видать плохо там в степи с невольниками стало совсем, раз набеги делать уже стали и весной. Поживиться то особо не чем, когда у людишек и так всё за зиму подъедено, а тощая скотинка перебивается с остатков прелого сена на осиновую кору.
Но в этот раз татары пришли не за полоном. В догон уходящего ни с чем русского войска крымский хан послал карателей, дабы неповадно было тем лезть на благословенный Аллахом и поддерживаемый Портой полуостров.
Когда голодный и измотанный Васька к утру вышел к околице деревни, она уже почти догорела. Редкие дымки ещё разгонял ветер на пепелище, смешивая запах горелых брёвен с приторным запахом горелой человечины. На оставшейся части полузаваленного палисада Васька разглядел утыканный стрелами труп, и ему как-то сразу расхотелось заходить внутрь. Но через пару минут урчание в животе напомнило о естественных потребностях организма пожрать, и Васька, крутя башкой на все 360 градусов и попеременно припадая к земле, медленно стал приближаться к первому дому. Точнее к пепелищу, в которое тот превратился совсем недавно, судя по остаткам тлеющих стен.
На дороге, проходящей через центр деревни, хотя скорее похожей на небольшой хутор, валялись видимо тела жителей в разной степени целостности. И тишина.
Васька прошёлся по остаткам деревни в поисках хоть чего-то съедобного, и нашёл только три небольших луковицы и четыре подгнивших редьки. Привередничать не стал. Чем Бог послал закусил, слегка успокоив разыгравшуюся в голодном желудке бурю. Жажда сразу тоже напомнила о себе и Васька медленно и с оглядкой подошёл к деревенскому колодцу. Заглянув в него, он увидел плавающий внизу труп и пить почти сразу расхотелось. В стоящем рядом с колодцем деревянном ведре на донышке оставалась влага и перевернув его вылил себе в рот последние капли.
Он поймал себя на мысли, что как-то слишком легко смотрит на смерть. Даже не чувствует потуг к рвоте, как было пару раз в армейке, когда их гоняли на ликвидацию последствий массовых драк и он первый раз увидел несколько трупов одновременно. Возможно, он ещё пытается переосмыслить своё текущее положение и мозг просто не даёт сознанию уцепиться за самые негативные факторы окружающей его новой реальности. Чтобы не рехнулся нафиг. Не впервой.
Но после того, как Васька дожевал третью горькую луковицу, его снова накрыло. Он прислонился спиной к колодезному срубу и зарыдал. Почти беззвучно с тихими привываниями, он сотрясался всем телом и обхватив голову раскачивался в стороны. Что за херня такая? Почему я? Где я? Что теперь?
Проснулся он внезапно от боли в ноге. Рядом стояла грязная, прикрытая каким-то рубищем, непонятного возраста девка и методично тыкала в него палкой.
– Живой чоль? – Девка шмыгнула носом. – Откель такой? От войска чоль отстал?
Васька спросонья никак сразу не мог въехать в тему, и тупо молчал.
– Немой чоль? – Деваха опять смачно втянула сопли. – Разумеешь чё говорю-то? Али немец? Хотя рожа наша вродя. И зипун вон нашенский, не платье какое немецкое. Ты чей будешь, земеля? – она чуть повысила голос, видимо посчитав, что Васька ещё и слегка туговат на ухо.
– Хм… так это… наш я… хм, - Васька наконец решил, что сразу лучше не рассказывать про себя всё. Ну нафиг. Вдруг
тут таких как он не шибко любят.– Уф, вот и ладушки. А чё сидишь тут? Не хворый ты часом? Али рана какая? – девка упёрла палку в землю и уже без прежнего страха в глазах разглядывала пришельца.
– Да не, вроде…здоров пока, - мозг, наконец-то, стал раскручивать шестерёнки, и парень вроде отлип. – А ты кто?
– Травница я местная, Пелагеей кличут…– она огляделась по сторонам, помрачнев лицом. – Ой, пожгли всё басурмане. Никого не пожалели. Даже полон не брали. Всех положили. И баб, и девок. Одна я стихарилась. Землянку не нашли мою. Ушли вчерась, так я тут разбираю потихоньку, что осталось. Уходить надо отсель. Не буде жизни тут боле.
– Мародёрничаешь, значит, - ляпнул Васька.
– Чё? Ты чё парень, слова-то какие ведаешь? Грамотный чоль?
– Да я ничё. Так. Помочь тебе может чем? А пожрать есть у тя? – Васька спонтанно перешёл на девкин говор, и опять вдруг почувствовал дикий голод. – Я если чё подсобить там, дотащить чё или так… Но пожрать бы сперва чё-нить.
– Пошли уж, поснедаем. А потом ужо и сбираться надоть. Ох, ты ж горе-то какое…
…
Орден иезуитов обосновался в Московии давно. Но покровительство самого князя Голицина было получено не сразу. Долго к охочему до наук князю топтали дорожку братья Ордена, и таки протоптали. Сам Магистр приехал в Москву дабы своим словом и делом скрепить договор с Софьей, по которому Орден мог вести свои торговые дела на Руси, но обязался не лезть со своим латинянским уставом в дела государственные. И никоим образом не мешать православной церкви и не переманивать паству в веру латинянскую. Короче проповедовать ни-ни, но налоги с прибыли от торговлишки – вынь да положь в казну государеву. На том и подписались.
15-го мая 1682 года от рождества Христова стрельцы подняли на копья бояр Нарышкиных и Долгоруковых и в Москве начались погромы. То, что царевичей Ивана и Петра не задушили, и показали толпе, быстро ту самую толпу не успокоило. И народишку полегло тогда прилично. И пограбить под шумок успели и живота лишить неугодных.
Вот тогда-то и началось. Первый прорыв произошёл прям недалеко от кремля, как раз после того, как стрельцы порубали гридней Нарышкинских, которые вступиться успели за бояр. В толпе, в которой и так народ шумел и выкрикивал непотребное, вдруг заголосила баба. Да так, что народ от неё в разные стороны рванул, как ошпаренный. Потому как голая она была вот совсем.
К юродивым народ местный давно привык и вид голого тела где-нибудь на паперти у церквей был вполне обычен. Ну нищие и нищие. Хотя даже те старались срамоту прикрывать хоть чем.
А тут вот прям ниоткуда вдруг и баба голая. И на нищенку вроде не похожая, кожа вон белая прям атласная и волосы русые до жопы. И жопа тоже ничё такая…Но народ как-то не шибко засматривался на телеса довольно пригожей бабы. Орала она уж больно громко и тряслась вся. И явно не от удовольствия. Даже почуявшие кровушку с бешеными глазами стрельцы и те вдруг остановились и начали приходить в себя. А баба всё голосила. Минут через пять, практически трезвый стрелецкий десятник, подойдя, ударил бабу наотмаш кулаком.
Толпа ахнула и навалилась вперёд. Бить юродивых на Руси было не принято. Божьи люди ведь. То, что рядом в толпе оказались два брата Ордена, иначе как Божьим промыслом не назовёшь. Они в смирении укрыли несчастную мешковиной и еле убедили стрельцов оставить блаженную в покое. А то, что баба юродивая – так тут и так понятно всем.
То, что пришедшая в себя женщина рассказала потом брату Микаэлю, послужило началом для полномасштабного следствия легатами Ордена. Ведь в тот же день в толпе выловили ещё троих голых мужиков, которые несли какую-то чушь про «танки у белого дома» и «Бориса в президенты» и орали тоже как блаженные, когда их скручивали и отвозили на подворье к братьям Ордена. Ибо блаженные они или бесноватые народ так сперва и не разобрал. А свои православные священники в тот момент были заняты отпеванием упокоившихся в процессе стрелецкого бунта прихожан.