Минни
Шрифт:
Окна особняка встречали неприветливым мраком. От этого на душе скребли книзлы. Для полноты картины не хватало ещё крика козодоя или плача келпи.
Дурное предчувствие превратилось в панику, когда из-за крыши дома показалась луна. Она была багрово-красной, и смотрелась вовсе не румяной, а словно напившейся чьей-то крови. Такая луна висела над поместьем в ночь, когда умер его отец.
Люциус сжал зубы и трансгрессировал прямо к порогу. Рождественский венок из еловых ветвей, перевитый алой шёлковой лентой, покачивался от ветра и стучал по двери. Люциус сглотнул ком, образовавшийся
— Алохомора!
Пройдя в разгромленную гостиную, он нахмурился и втянул носом запах гари. И сразу поморщился, вспомнив жуткую боль от ожогов. В слабом свете оплывающих свечей мужчина увидел своего сына, сидящего на полу рядом с неподвижным телом связанной девушки. Он гладил её по спине и растрёпанным волосам, что-то бормоча под нос, и Люциусу стало дурно от одной этой картины: он узнал Гермиону.
— Драко! Что здесь произошло?
Тот поднял голову, и Люциус с трудом подавил желание отшатнуться: такое пугающее безумие плясало в его затуманенном взгляде.
— Отец? Ты же умер. Сгорел.
— Как видишь, нет.
Люциус наконец сбросил на кресло тёплое пальто и смог шагнуть ближе.
— Что ты с ней сделал, Драко?!
Он не верил своим глазам. То, чего так боялся, то, от чего так ревностно оберегал свою нежную малышку, случилось. Произошло. Стряслось.
«Как можно было быть настолько слепым… Мерлин!»
Задранный подол открывал раскинутые ножки в чулках, с потёками крови и спермы между бёдрами. Мужчина осторожно перевернул девушку на спину и сжал зубы, увидев багровые отметины на шее, укусы на груди, налившиеся лиловым.
Будто сквозь туман донесся голос сына:
— Не тронь её, отец! Она теперь моя!
Люциус вдруг увидел себя на месте Драко: ведь он так же домогался её, так же использовал, забыв о том, что Гермиона — живой человек, способный чувствовать.
Она лежала, как сломанная кукла. Игрушка, брошенная двумя жестокими мальчишками. Гермиона вдруг пошевелилась, приоткрыла глаза и узнала его. Люциус ощутил непривычную ноющую боль в груди: он видел эту девушку раненой, напуганной, но такой сломленной и безжизненной — никогда. Искусанные распухшие губы дрогнули и до слуха мужчины донеслось:
— Малфой… Оборотное зелье…
— О чём она говорит? Какое ещё Оборотное зелье?
Голос Люциуса дрожал от злости, которая волнами поднималась изнутри. Он освободил стянутые запястья Гермионы и расправил руки вдоль тела. Девушка сдавленно застонала.
— Не смей трогать моё, отец! — медленно, но чётко повторил Драко, поднимаясь. — Она теперь моя! Я не знаю, как ты воскрес, но…
— Да как ты смеешь?! — взвился Люциус. — Как смеешь ты так разговаривать со мной в подобном тоне?! Как ты посмел надругаться над ней?!
Он нацелил на сына палочку, краем глаза отмечая, что в гостиной появилась Нарцисса.
— Что здесь случилось? Почему камин заблокирован? Мне пришлось трансгрессировать… — она подошла и уставилась на Люциуса округлившимися глазами. — Ты жив? Но как?
— Вижу, ты не рада, — криво усмехнулся он. — Оставим обсуждение этого вопроса на потом, сейчас есть более
важные проблемы. Наш сын изнасиловал мисс Грейнджер!Нарцисса окинула холодным взглядом девушку, пытающуюся закрыться обрывками платья.
— О. Должно быть, она снова позволила нелицеприятное высказывание в адрес Драко.
— Нарцисса… — палочка дрогнула в руке Люциуса. — Как ты могла это допустить?
— Допустить что? — Нарцисса сложила руки на груди. — Что мой сын наконец исполнил давнюю мечту?
Мужчина не верил своим ушам.
— Ты же женщина… Нарцисса! Как ты можешь так спокойно относиться к подобному?!
— Поздновато ты вспомнил о том, что я женщина! — прошипела она, доставая палочку. — Тебе стоило почаще вспоминать об этом, когда ты трахал грязнокровку!
Люциус почувствовал себя мерзко, словно его вываляли в грязи и помоях. И самое отвратительное — то, что его вина во всём этом едва ли была меньше, чем жены или сына.
— Наши претензии взаимны, Нарцисса, — холодно парировал он. — Тебе стоило почаще вспоминать, что я — мужчина, когда ты развлекалась со своей сестрой! Пора нам перестать играть тех, кем мы с тобой давным-давно не являемся.
— О чём это ты?
— О нашем разводе. Я пришлю с совой необходимые документы.
— Какой приятный подарок к Рождеству: развод с покойником! — зло рассмеялась Нарцисса.
Люциус повернулся к сыну.
— А теперь объясни мне, о каком ещё Оборотном зелье говорит мисс Грейнджер?!
Драко расправил плечи в разодраной рубашке и безразличным тоном заявил:
— Без этого можно было и обойтись, если бы она не была такой строптивой!
— Чью частицу ты добавил? — тихо спросил Люциус, уже зная ответ и желая услышать всё что угодно, кроме него.
— Разумеется, твою, отец. Твой волос.
«Потерял. Навсегда. Навсегда!»
От гнева и отвратительного чувства, что его использовали, Люциус шагнул назад.
— Мне стыдно, что ты мой сын! Это подло, Драко! По-настоящему подло!
— Подло, говоришь?! — парень сощурился. — Отнимать девушку своего собственного сына — вот что по-настоящему подло, папа!
В глубине души Люциус понимал, что сын прав, но сейчас у их ног немым обвинением лежала растерзанная девушка, и багровая пелена ярости застелила серые глаза мужчины.
— Ты знал, что она не любит тебя! Ты знал это, задери тебя вервольф! И всё равно сделал это!
— Как хорошо было здесь без тебя! — фыркнул Драко. — Стоило тебе вернуться с того света, как ты снова портишь нам жизнь! Нужно было оставить Яксли в живых, чтобы он довершил начатое!
Люциус мельком отметил, что Гермиона нашла в себе силы встать, и теперь искала что-то в углу гостиной.
— Недолго я гордился твоим поступком, сын. Вижу, я плохо воспитал тебя, но никогда не поздно наверстать упущенное. Тебя ждёт срок в Азкабане.
— Только посмей! — завизжала Нарцисса. — Тебя первым прикуют цепями к креслу на заседании Визенгамота! Я расскажу им о том, кто заставил девчонку дать вассальную клятву!
— Я буду рад, что ты окажешься в соседней камере, когда тебя осудят за соучастие, — невозмутимо ответил Люциус.