Мир Гаора

– Ты чего это задумал, Рыжий?
– спросила наблюдавшая за его поисками Матуня.

– Махотку учить буду, Матуня. Чтоб вслепую не тыкался, - весело ответил Гаор.

– Дело, конечно, - кивнула Матуня.
– Только ты всё это перед отбоем ко мне обратно занеси и положи где подальше, чтоб не на виду, а ты бы знал.

И, видя его изумление, засмеялась.

– Ты чо, Рыжий, думашь один псих такой? А ежели по тумбочкам шмонать начнут, а у тебя там неположенное? А? Мы почему, пока вы работаете, тумбочки ваши проверяем? А чтоб не залетели вы по-глупому. Мастак, знашь, сколь прятал своё, пока ему не разрешили при себе держать? То-то.

Гаор медленно кивнул. Да, об этом он не думал, дурак, открыл бы тыл и матерей подставил.

– И часто шмонают, Матуня?

Матуня вздохнула.

– Не угадаешь, когда им приспичит. У тебя-то порядок пока.

– А вот пачка пустая у меня лежит, ничего?

– Её хозяин тебе при всех подарил, ничего не сказали.

Гаор поблагодарил Матуню и пошёл в спальню мастерить тетрадь и прописи для Махотки.

А когда уже прокричали отбой, и погасили свет, в темноте кто-то, вроде Юрила, сказал.

– Ты, Рыжий, всё-таки поаккуратнее, не при всех учи, и не в полный голос.

– Да, - согласился ещё кто-то, - не любят они, чтоб мы знали чего.

– А Махотке чаще по шее отвешивай, ну будто злобишься, тады не прицепятся, - посоветовали с другого конца спальни.

И Гаор не выдержал. Фраза эта возникла у него ещё днем, когда он перекатывался под пинающими его ботинками и слышал истошный крик: "Не смей учить!" - но не хотел он добивать Ворона. А сейчас...

– Ворон, - позвал он, - спишь?

– Нет, - почти сразу откликнулся Ворон.

– Так кто Крейма-Просветителя убил? Дикари неблагодарные, которых он грамоте учил и просвещал, или это всё-таки кто другой был? Сомнения у меня, понимаешь, возникли, ба-альшие сомнения.

– Замолчи, - испуганно ответил Ворон.
– Замолчи!

– Крейм-Просветитель?
– немедленно переспросил чей-то бас, - а это кто?

Гаор уже открыл рот, но его неожиданно опередил Асил.

– Это Кремень-Светоч, у нас о нём по сю пору песни поют.

Гаор медленно поднёс ко рту кулак и заткнул им сам себе рот, чтобы не ляпнуть чего неподходящего. И тут, тоже неожиданно, откликнулся снизу Полоша.

– И у нас сказывают, как Кремень-Светоч по земле ходил и людей учил, а убили его змеи огненные, он их от посёлков на себя отманил и в болото завёл. Сам сгинул, а людей спас.

Огненные змеи, выжигающие посёлки... на себя отвёл... нет, ему этого и записывать не надо, и так намертво впечаталось. Кремень-Светоч, первое слово похоже на Крейм, а второго он совсем не понял, чёрт, он теперь же не с Плешаком, у кого спросить, чтоб не нарваться?

– Спите, мужики, - негромко сказал Старший, - всё завтра.

Гаор вытянулся на спине, устало бросив руки вдоль тела. Всё завтра? Да. Знают Асил, Полоша... у них и спросит. Крейм-Просветитель - Кремень-Светоч против огненных змей. Убить и свалить на саму жертву. Знакомый почерк. Двести лет прошло, и ничего не изменилось, но... но значит, и срока давности нет. Ни у убийства, ни у подлости. Завтра он начнёт четвёртый лист.

Знать бы, где упасть, так соломки бы подстелил. А если и знаешь, да соломки нет?

Работая в гараже, бегая по разным поручениям - и оттуда его дёргают - в залы, на склады, ещё куда-то, Гаору теперь часто приходилось сталкиваться с внешней охраной. То его остановили и стали выяснять, где он служил и за что попал в рабы, то прицепились, какого он года выпуска из общевойскового и где именно был на Валсе. Хорошо, хоть без битья обходилось. Но самое неприятное, что во внешней охране была та сволочь-спецура. Не уволили его, на что в глубине души Гаор сильно надеялся, так что... А тут, Гархем потребовал везти его в город, и как раз сволочуга выпускала и впускала их машину. Гаор был за рулём, рядом сидел Гархем, гадина даже откозыряла и каблуками щёлкнула, но он видел, каким внимательно холодным, в самом деле змеиным взглядом, окатили его из-под козырька форменной фуражки с эмблемой Сторрама вместо кокарды. Так что... Как он слышал от Туала? "Мужайтесь, худшее впереди". Туал сопровождал этой фразой каждое извещение о штрафе. Хорошо сказано. Главное - правильно.

Но думать всё время об этой сволочи Гаор не мог и не хотел. Надо жить. И радоваться, что живой, здоровый, что можешь выкурить лишнюю сигарету - он теперь получал не меньше красной и синей фишки в неделю, что неделя обошлась без "горячих" и даже "по мягкому" ни разу не огрёб, что от синяков давно не осталось и следа, что из приоткрытой двери вещевой тебя, именно тебя окликает ласковый женский голос, что есть сестрёнка, и именно к тебе подходит Губоня узнать, не против ли ты, что он с Кисой сговаривается, а то она всё на тебя, Рыжий, ссылается, мол ежели брат позволит, то пускай, и ты с нарочитой строгостью под общий дружеский хохот говоришь, что ежели обидишь сестрёнку, то враз всё оторвёшь и губы в ниточку вытянешь. А Махотка уже все буквы выучил и слова разбирает, и нос дерёт, что ему разрешили не просто подержать, а и подкрутить кое-что в машине. И сделана давно задуманная штука.

Ему всё-таки удалось найти у Матуни сломанный механический карандаш и починить его. Помучились они с Мастаком, как следует, думал, не получится ни хрена, прикидывал уже, где ему в гараже стырить ручку и как протащить её через обыск, но... хорошо, что не пришлось. И он разрезал ту подаренную Сторрамом коробку, одну из больших картонок с обратной белой стороны расчертил на клетки, из другой и боковинок вырезал кружки, и получились совсем как настоящие шашки. Сначала он играл с Вороном, а остальные болели, держали на победителя и учились вприглядку. А потом и сами заиграли. Правда, всё шашечное хозяйство теперь держали у Матуни. Её полки не шмонают. Да и не он один, многие хранили у Матуни то, что могло и не понравиться надзирателям.

Иногда Гаору становилось страшно, настолько у него всё хорошо сейчас, но тревожиться впустую он не хотел. Когда припрёт, тогда и трепыхнёмся. Пока тебя жареный петух не клюнул, живи и жизни радуйся.

Темнело теперь поздно, и на выходных до ужина свет во дворе не включали, что позволяло бегать и гулять по всему двору, кроме, понятное дело, фасадного. И тепло совсем, многие гуляли, как и работали, в одних комбезах на голое тело или даже в рубашках и штанах.

И Гаор вышел на двор в рубашке и штанах, без белья, сбросив его сразу, как снял после работы, в ящик для грязного. К его разминкам и отжиманиям, а он всё продолжал их делать, давно привыкли, и то, что он вместо ловиток на трубе своей крутится, ни вопросов, ни тем более осуждения не вызывало. Махотка, который теперь за ним хвостом и после работы ходил, даже с девками теперь меньше валялся - некогда ему стало - и сюда за ним припёрся.

– А энтому научишь?

– Давай, - согласился Гаор.

Вреда не будет, а насчет пользы... посмотрим. Силы у Махотки хватало, и подтягивания у него пошли. И тут... что-то, то ли шум на большом дворе изменился, то ли сердце у него ёкнуло, но он бросил Махотку висящим на вытянутых руках и побежал туда. Махотка немедленно спрыгнул и припустился следом.

На большом дворе все стояли и смотрели куда-то в сторону ограды. Было ещё совсем светло. Он влетел в толпу и стал пробиваться вперёд, ещё не зная, что там, но тревожась всё сильней и сильней.