Мир Гаора

Надо же, как повернулось. Сестрёнка. Завтра Матуня ему объяснит, хотя он и сам кое о чём догадался. Интересно получается. Ну да, если мужчины все друг другу браты, то женщины: матери, бабы, девки и сестрёнки, скорее всего это сёстры. С девкой крути как хочешь, с бабой как она позволит, к матерям со всем уважением, а с сестрой? Это ему завтра и расскажут. Заодно тогда и про дочерей спросить. И вообще про семью. Здесь, похоже, тоже всё наособицу, не так, как... как у кого? И сам себе ответил: у тех, у голозадых, у дуггуров. Голозадые - это не просто ругательство, а название, так мы тех, дуггуров по-ихнему, называем. Он никогда ни от кого не слышал такой фразы. Она вдруг сама возникла, именно этими, нашенскими, словами. Но записать её придётся в переводе. Нашенских букв он не знает, этого ему никто пока не скажет. А интересно, есть ли они? Или... Засыпая, он еле успел вложить лист и завязать тесёмки от папки.

От вечера до вечера, от выдачи до выдачи.

Начальство как сбесилось. Дня он на одном месте не работает. Полдня на складе, полдня куда пошлют. А посылают... только бегать успевай. То в гараж, то на другой склад, то в зал, то вдруг в административный корпус окна мыть. Приспичило им! Туда, правда, не одного его, а целую бригаду. Десять человек. С крыши спустили веревочные люльки, и они, болтаясь в них, мыли, оттирали зеркально-чёрные снаружи и прозрачные изнутри, как он случайно обнаружил, стёкла. Значит, отсюда весь двор виден, а им со двора - ни хрена. Интересно получается. А где же он ещё такие стекла видел? Было ведь дело: ещё тоже подумал, что на хрена зеркало впаяли... Крышу мыла уже другая бригада, а их, едва закончили окна, погнали на разгрузку сразу трёх пятиосных трейлеров, под завязку набитых коробками.

– Рыжий!

– Здесь, господин управляющий!
– гаркнул Гаор, подбегая к Гархему и вытягиваясь перед ним.

Хрясь!
– сразу по физиономии. Ну, Гархем иначе не объясняет. Сейчас скажет, что надо делать.

– Сразу по складам отправляй!

– Да, господин управляющий!

Что он оказался старшим над десятком грузчиков, Гаор даже не понял. Потому что выгрузка сразу из трёх машин одновременно, а ему надо успеть прочитать надписи на коробках, сообразить что это, вспомнить номер склада и успеть крикнуть парням, куда это волочить, и чтобы на одной тележке или в одном контейнере не оказалось предназначенное для разных складов, а то парням складские надзиратели за путаницу влепят. И обед уже скоро, а пока они не сделают, их не отпустят, да ещё шоферня орёт, им тоже на отдых охота. Ох, хоть бы они под ногами не путались, свободные ведь, гады, нет, чтобы покурить в сторонке, лезут, а не шуганёшь!

Трейлеры опустели, и зазвенел звонок на обед почти одновременно. Они даже успели тележки на место отпихнуть и рванули на построение. Гаор влетел в строй рядом с Плешаком и перевёл дыхание. Тот радостно улыбнулся ему и шепнул.

– С обеда вместях будем, шумнули мне.

– Здорово!
– так же шёпотом ответил Гаор, привычно вытягиваясь в стойку.

В обед за столом сидят в рабочем, только руки и лица ополаскивают, а некоторые и так садятся, и разговоры все до ужина, сейчас ни до чего, но есть и неотложные дела.

– Эй, Рыжий!

– Мг, - ответил с полным ртом Гаор.

– Причитается с тебя седни.

– Чего?
– оторвался от супа Гаор.

За столом засмеялись. Гаор покосился на Мать и Старшего. Они тоже смеялись, так что...

– Ты сегодня старшим работал, - отсмеявшись, сказала Мать, - десяток под тобой ходил.

– Хорошо работал, - кивнул Старший, - не подставил никого, по-дурному руками не махал. Так что в ужин угощение выставишь.

Гаор уже сообразил, что это вроде присвоения нашивки, так что всё по правилам. Но тогда он выставлял пайковое спиртное, прикупив, по возможности, в армейском автоларьке. Об очередном присвоении даже специально сообщали заранее, чтобы успевали подготовиться к обмывке, а то носиться не будет. Награды тоже обмывали, чтобы не тускнели. Главное - было бы чем надрызгаться, а причину найдём. Кроме угощения были ещё кое-какие обычаи. А здесь...

– Маманя, - громко позвала Мать.

– Слышала, - откликнулась от женского стола Маманя, - подберём ему с Иволгой.

Иволга ведала ларьком. И Гаор понял, что дальнейшее от него не зависит или зависит очень мало. Раз матери взялись, то ему только слушать и делать что велят.

Так и получилось. Когда все вечером сели за стол, на нём, кроме каши, хлеба и чая, появились большие коробки с соком, горки сухариков, орехов и ломаного печенья. Всё это Гаор видел в ларьке и с ужасом подумал, хватит ли ему фишек расплатиться с Иволгой.

– Ну, за Рыжего!
– весело сказал Старший, когда все допили чай и приступили к магарычу, как уже объяснил Гаору Плешак, - чтоб ему с нами и нам с ним и дальше по-доброму работать!

Выставленного угощения на сотню мужчин, да ещё и женщины от своего стола пришли его поздравлять, их тоже угощали, было до жути мало. Кому глоток, кому орешек, кому от печенья обломок... Но каждому хоть что, да досталось, и каждый его поздравил, с каждым пришлось обняться и поцеловаться. И с каждой тоже. И как Гаор быстро догадался, главным было не угощение, вернее, не его размер, тогда в камере каждому тоже по крошке пришлось, а то, что они вместе все, он с ними, и они с ним. И то, что в столовой сидели, теснились за одним, уже общим, столом. И если б не надзиратели за дверью, то и попели бы, да в будни не дают, и потому стали играть в загадки и скороговорки, когда один начинает, а другой с ходу подхватывает. И всё со смехом, шутками, подначками, и не обижая никого. Если на загадках он ещё худо-бедно, но справлялся, то на скороговорках Гаор даже пытаться не стал.

– Ну, чего ты, - переживала Киса, по праву сестрёнки устроившаяся на его правом колене, - ну Рыженький, ну ты ж рази не знашь?

– Не знаю, - смеялся Гаор, с изумлением ощущавший себя опьяневшим, хотя и глотка спиртного не то, что за столом, за все эти месяцы у него и во рту не было.

– А чо ты знашь?
– не отставала Киса.
– Ну, хоть чо, а? Ты, грят, песни душевные знашь.

Гаор невольно вздохнул.

– Сегодня петь нельзя.

– А ты стихи почитай, - вдруг сказал Ворон с лёгкой, непонятно над кем насмешкой.

Гаор удивлённо посмотрел на него. Что, и он захмелел?

– А это чего?
– заинтересовались многие.

– Чо это, паря?

– Рыжий, а?

– Навроде песни?

– Вроде, - усмехнулся Ворон, - только не поётся, а говорится и на один голос.
– И с непонятным вызовом.
– Слабо, Рыжий?

– Ой, Рыженький, - взмолилась Киса, - ну давай, а?

– Давай, - решительно тряхнул головой Гаор.
– Тоже... старинные.

Стол выжидающе притих.

– Говорят, их и как песню можно, но я мелодии не знаю, а слова... вот.

В полях, под снегом и дождём, мой милый друг, мой бедный друг,

тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг...

Гаор говорил нараспев, и как помимо его воли, выстраивалась протяжная и даже чуть монотонная мелодия. Его не пытались поддержать, но многие шевелили беззвучно губами, проговаривая за ним слова.