Мир Гаора
Шрифт:
...Кто выжил, тот и победил. Попробуем, по-твоему, Сержант. Свет гаснет, ночь ему устраивают, а поесть перед темнотой не дали. На кого-то это, может, и действует, а на него... Постараемся, чтоб не подействовало.
А после дембеля он к Сержанту на кладбище пришел. Армейское кладбище там же, при госпитале-интернате. Зелёное поле, аккуратные ряды гипсовых, под камень, табличек. Звание, имя, фамилия, год рождения, год смерти. Таблички так тесно, что понятно: под ними не саркофаги, а простые урны с пеплом, а то и вовсе ничего. Уборщик показал ему нужный ряд... Уборщик... спутанные волосы закрывают лоб, неровная щетина на подбородке и щеках, в растянутый ворот старого
...На столе вперемешку переполненная пепельница, чашки и кружки из-под чая и кофе, тарелки с бутербродами и вяленой рыбой, пивные бутылки, растерзанные на отдельные листы газеты, исчерканные листы рукописей.
– Пойми, суть не в том, чтобы отыскать жареное! Даже горячее. Как кто-то кому-то набил морду в фешенебельном кабаке! Или с кем спит очередная пассия очередной высокопоставленной сволочи!
– Кервин!
– Извини, Мийра, но...
– Но дети слышат.
– Детям пора спать. Гаор, понимаешь, есть вещи, о которых все знают, или догадываются, но о которых не говорят. Вот это вытащить на свет, обнародовать...
– И пойти по политической статье?
– Смотря как подать.
Он сидит верхом на стуле и курит, а Кервин быстро роется в бумажном хламе, отыскивая что-то, какой-то очередной аргумент.
– Нет, Гаор, если аккуратно, аргументировано...
– Знаешь, какой аргумент в тюрьме?
– перебивает он Кервина.
– А ты знаешь? Ты же не сидел.
– В тюрьме нет, - уточняет он.
– А на гауптвахте приходилось. Так что знаю.
В приоткрытую дверь снова заглядывает миловидная женщина. Кем она приходится Кервину, не совсем понятно, но она ведёт его дом, воспитывает детей, Кервин зовёт её по имени и позволяет всякие вольности, например, вмешиваться в их разговор.
– Иду, - сразу кивает ей Кервин, и ему: - Я сейчас.
Кервин выходит, а он берёт свою бутылку с остатком пива. Хороший парень Кервин, но жареный петух его не клевал...
...Гаор медленно аккуратно потянулся, проверяя мышцы. Чёрт, с этим сдвинутым режимом совсем чувство времени потерял. Интересно, сколько он здесь? Кервин ему ничего не должен, оплата шла по факту опубликования, так что с Кервина ничего отец с Братцем не содрали. На квартире у него... кое-какие вещи, но это всё пустяки. Вот только... комплект парадной формы с наградами и нашивками. Это жалко. Все-таки кровью, и своей кровью заработано. По закону отец - полный владелец имущества бастарда. Так что вещи, остаток от аванса за квартиру и что ещё? Да, с ним должны были расплатиться в "Ветеране", он как раз сдал в журнал очередной кусок о боях за Малое Поле. Значит, ещё и это - всё передадут отцу. Странно, что его печатали в "Ветеране", хотя там он не безобразничал и не резвился, просто зарисовки "глазами очевидца". И сколько набирается? А не всё ли равно, расплатится он за год или десять лет, или не расплатится вообще, потому, как успеет помереть? Ничего это не изменит. И даже если бы он не демобилизовался по праву ветерана, а остался на контракте, ничего бы это не изменило, приехали бы за ним не в редакцию, а в казарму, и никто бы не заступился. Против власти не попрёшь - тут уже не Ведомство Юстиции, а Политическое Управление - самая серьёзная организация, или, как все называют, Тихая Контора, взятые туда исчезают без следа, и желающих поинтересоваться нет, говорили, что исчезают целыми семьями. Но рабами, как он слышал, Политуправление
не занимается, уже лучше. Хотя кто теперь скажет, что лучше, а что хуже? Ладно, думал о рабах, значит, не отвлекайся.Но мысли непослушно уходили в сторону, всё-таки воспоминаний накопилось... есть в чём покопаться...
...Адрес Жука он знал, и нашёл быстро, но чего-то медлил, стоя на углу и рассматривая большой многоквартирный дом. Здесь он никогда не был. В этом квартале, в таком доме, вообще в чужом доме. Отцовский дом и училище - вот и всё. Ну и куда их возили от училища. Наконец он решился, ещё раз обдёрнул и оправил форму и, чуть ли не чеканя шаг, пересёк улицу и подошёл к сияющей протёртым стеклом двери. Рядом с дверью коробка внутреннего телефона. Как и рассказывал ему Жук, он нажал кнопку, подождал, пока вспыхнет зеленая лампочка, и тогда набрал номер квартиры Жука. Трижды пискнул сигнал и женский голос спросил.
– Вам кого?
– Жу...- чуть не ляпнул он и тут же поправился, вовремя вспомнив имя Жука, - Стига Файрона, пожалуйста.
– Малыш, к тебе, - приглушенно позвала женщина.
И тут же радостный почти вопль Жука.
– Гаор, ты? Поднимайся!
Он даже ответить не успел, как лампочка погасла, и щёлкнул, открываясь, замок...
...Был Жук доверчивым щенком, ничто его ничему не учило, таким видно и за Огнём останется...
...Жук жил на пятом этаже и ждал его у открытой двери. Он сразу увидел, что Жук по-домашнему, в штатских брюках и майке с тигриной мордой во всю грудь, очки блестят и даже отливают радугой, рот расплылся в улыбке.
– Молодец, что пришёл!
– встретил его Жук.
– Заходи! Я знал, что ты придёшь! Тебя на сколько отпустили? До вечера?! Вот здорово! Мама, отец, это Гаор, я говорил о нём, Сажен, смотри, кто пришел, Сай, Силни, правда, здорово! Тётя, это Гаор!
Его сразу окружило столько людей, веселых, смеющихся, о чем-то спрашивающих его, что он не сразу разобрался, кто кем приходится Жуку, а Жук шумел как первокурсник, хотя они уже на третьем. Наконец, разобрались. И тут открытия посыпались одно за другим. Ну, отец Жука, понятно, но почему его представили матери, а Сай и Силни - сёстры Жука, а тётя... мать Сажена и Силни, так Сажен - бастард? А что он здесь делает? И почему женщины говорят на равных? Женщине вообще положено помалкивать, даже бастард выше законной дочери, потому что он мужчина, а она женщина. А Сай... Мать Сай... нет, у Сай уже свой ребёнок, и Жук гордо хвастается своим племянником. Сын дочери-бастарда - племянник законного сына?!
– Понимаешь, то я был самым младшим, а теперь, - радуется Жук, - теперь я дядя! Представляешь?!
– Да не трещи ты, - смеётся Сажен, высокий очень похожий на отца Жука, парень лет двадцати с небольшим в форме спасателя.
– Ты ж ему продыху не даёшь.
Это бастард так разговаривает с законным?! Ну, понятно, почему Жук такой. А чудеса продолжаются.
– Не тушуйся, парень, - одобряюще улыбается ему старик, которого все называют дедушкой, и который тоже оказывается бастардом, а отцу Жука приходится дядей.
Но после смерти отца бастард свободен. Или и здесь клятва? Спросить он не успевает, потому что его сажают за общий стол, рядом с Жуком и начинается шумный весёлый и немного бестолковый не то обед, не то второй завтрак. И женщины сидят тут же, и все на равных.
– Ешьте, ребята, - наперебой подкладывают им на тарелки мать и тётя, Сай и Силни.
– Давайте, давайте, - кивает дедушка, - голоднее курсанта только курсант в отпуске.
– Точно, дед!
– хохочет Сажен.