Мир Гаора
Шрифт:
– А братан твой? Ну, нам Седой, пока ты, сомлевши был, объяснил, что бастард с наследником братья. Он-то чего?
– Он играл, - хмыкнул Гаор и с внезапно прорвавшейся злобой, - и по шлюхам дорогим бегал. Отец его в университет воткнул, а он ни хрена...
– Куды ткнул?
– перебили его незаметно собравшиеся слушатели.
– Высшая школа, - ответил за него Седой.
– Ага, понятно.
– Давай, Рыжий, дальше-то чего?
– А ничего. Я работал,
– Кому?
– Задолжал что ли?
Гаор снова вздохнул.
– Я бастард. Положено отцу сорок пять процентов с любых заработков бастарда.
– Это сколько?
– Седой?
– Половина.
– Ни хрена себе!
– Да у нас бы за такое, чтоб с сына так тянуть, живо бы вздули.
– Точно!
– Ну, матери дай, она тебя кормила, теперь ты её корми...
– Это ежели не угнали.
– Само собой, не об этом речь.
– Ладно вам, заткнулись, а потом?
– А потом суп с дерьмом, - зло, заново переживая всё случившееся, ответил Гаор.
– Приехали... на работу ко мне, руки завернули, в ящик засунули и привезли. Объявили, что отец заявление подал, и отправили на обработку.
– Даа...
– Бывает же...
– За старшего брата, значить, ты и пошёл.
– Он моложе меня, - устало сказал Гаор.
– На три года. Только он наследник, а я бастард.
– А мать?
– спросил кто-то в наступившей тишине.
– Она-то чего?
– Я и не помню её, - Гаор сглотнул вставший опять в горле комок.
– Меня в пять лет отец у неё забрал, больше я её не видел, даже имени её не знаю, может, и нет её уже, а может, и жива. Не знаю.
Он замолчал, и наступила тишина. Почему-то, он ещё не знал почему, но они как-то иначе говорили о семье. Не понимали, что не мать, а отец главный, старшинство считали по годам.
Тишину вдруг нарушил вопль. Кричали где-то дальше и от боли. Гаор вздрогнул.
– У блатяг это, - сразу объяснили ему.
– Ништяк, нас не касаемо.
– Ребя, а никак жрачку везут.
– Ладно, Рыжий, потом доскажешь.
Тут и он услышал приближающиеся визг и лязганье железных колёсиков по цементному полу. В коридоре у их решётки появился надзиратель в мундире без знаков различия, но с зелёными петлицами, постучал дубинкой по решётке.
– Старший, подготовь камеру.
– Встать, - гаркнул, слезая с нар, Слон.
– По четыре становись.
Седой легко соскочил с нар.
– С Чеграшом вставай, - бросил он через плечо Гаору, проходя вперёд, к Слону и ещё двоим.
– Я Чеграш, - дёрнул его рукав светловолосый и черноглазый парень.
До этого он молча лежал над ним на верхних нарах,
свесив голову и слушая.– Зима, Гиря, где вы?
– Да здеся.
Двое, примеченных Гаором в самом начале почти одинаковых парня, встали с другой стороны. Слон оглянулся на них и кивнул.
– Полный комплект, господин надзиратель, - загудел он.
– Эк ты по-учёному загибать стал, - засмеялся надзиратель, - ещё раз попадёшь, так и читать научишься.
– Это ежели приказ такой будет, господин надзиратель, - почтительно, но без подобострастия ответил Слон.
Надзиратель откинул решетчатую заслонку, сделав окно.
– Первая четвёрка. Подавай, - скомандовал он.
Слон бережно принял четыре кружки с дымящейся жидкостью и квадратную буханку, уже разрезанную на четвертушки.
– Вторая четвёрка, - командовал надзиратель.
– Пошёл.
Гаор был в последней седьмой четвёрке. И когда Чеграш получил их паёк, первые уже доедали.
– Лопайте, - надзиратель захлопнул заслонку.
– Чтоб когда вернусь, не ждать никого.
И пошёл дальше к следующей камере. За ним двое рабов в оранжевых с зелёным комбинезонах волокли тележку с кружками и буханками.
Взяв у Чеграша свою пайку, Гаор жадно глотнул горячей непонятно пахнущей жижи и впился зубами в хлеб.
– Однако наголодался ты, - покачал головой Чеграш.
– Иди сядь, чтоб ровно ложилось. И не спеши, комом ляжет. Потом намаешься.
Гаор кивнул и побрёл к нарам, жуя на ходу. Сидя он допивал последние глотки. А допив, всё ещё сжимал кружку обеими ладонями, будто греясь.
– Давай сюда, - отобрал у него кружку Чеграш.
– Вона идёт уже.
Надзиратель принял по счёту кружки и ушёл. Сыто отдуваясь, рабы разбрелись по камере.
– А вот случилось мне, братцы, - начал кто-то, - в Таргуйском отстойнике побывать. Так там, - рассказчик сделал паузу, и слушатели, видно, знавшие продолжение, заржали, подбадривая.
– Так там, - польщёно продолжил выделявшийся даже здесь своими лохмами и бородой мужчина, - так там мужики с бабами вместях!
– Врёшь!
– подначили с верхних нар.
– А и не вру! На ночь по клетушкам разгоняет по отдельности, это да. А днём как с утра на прогулку всех выпустят, так и держат на дворе, а двор-то общий!
– Так двор, а не камера!
– А тебе что, может, и постелька нужна?
– С перинкой!
– Эй, паря, а ежли дождик?
– Так бабой и прикроешься, чуня!
Хохот гулял по камере. Невольно рассмеялся и Гаор. Седой одобрительно кивнул головой и повторил сказанное раньше.