Мир Под лунами. Конец прошлого

– А других ран нет?

– Нет, - твердо сказала седая.
– Только эта, и она свежая.

Врач еще раз наклонился над плечом, потрогал его пальцем.

– Хм. Очень странно.

– Олуди!
– благоговейно сказала веснушчатая.

Врач посмотрел Евгении в глаза.

– Что ж, это объясняет, почему мой господин поручал мне лечить его товарищей, но никогда не подпускал к себе. При такой скорости регенерации медицинская помощь не требуется. Надо же!
– он еще раз осмотрел плечо, которое заживало на глазах.
– Если б кто рассказал такое, не поверил бы!

Евгения не выдержала и улыбнулась. Спохватившись, врач вскочил со стула и поклонился ей.

– Простите мою рассеянность, госпожа! Я счастлив приветствовать вас в Шурнапале! И, пользуясь случаем, хочу выразить вам свое восхищение. Пять лет назад я ездил в Ианту к коллегам и был поражен системой медицинских учреждений, которую вы создали. Это великолепно! Невероятно! Сколько пользы она принесла людям! А ваши ученые? Их открытия стали для всех нас светочем, указали путь, к которому нужно стремиться! Это настоящее...

Он осекся. Евгения закрыла лицо здоровой рукой, на которой отчетливо синели следы пальцев Алекоса, и заплакала, прошептав:

– Уйдите!

Женщины с возмущенным ворчанием повели врача к двери. Он извинялся, сильно смущенный.

– Промойте обеззараживающим раствором и наложите нетугую повязку, - успел посоветовать он, прежде чем его вытолкали из комнаты.

Успокоившись, Евгения повернула голову. Пожилая и седая женщины сидели на диване напротив, терпеливо ожидая, когда она перестанет плакать. Она подняла на них беспомощный взгляд.

– Дайте мне снотворного. Надо поспать, а я не смогу.

– Уже готово, - сказала седая и протянула ей чашку.

Осушив ее до дна, Евгения завернулась в покрывало и уснула прямо на узкой жесткой тахте посреди комнаты.

Утром веснушчатая Лела, старшая над служанками новой наложницы в царском гареме, подала Евгении халат и туфли и уговорила поесть.

Отведенные ей покои были роскошны. Широкие окна выходили в сад. Евгения прислонилась к стеклянной двери, погладила лепестки цветов, выросших под окном гостиной. "Я не смогла отомстить за тебя, любимый. Я сражалась, как никогда, но он оказался сильней. Он сильнее меня. Он олуди". Еще пару недель назад поражение убило бы ее, как каждый раз убивали смерть Пеликена, Халена, Нисия, Бронка... Но, видно, столь сильным страданиям положен свой предел. Ей было жаль любимых людей, но ничуть не жаль себя. Она даже не могла почувствовать себя униженной, ведь Алекос победил честно. Ей осталось лишь сдержать свою клятву. Вот что заставляло ее принимать ухаживания служанок и отвечать на их вопросы - гордость. "Царица умерла в поединке, но гордость моя живет. Я принесла клятву и буду верна ей, сколько бы унижений это мне в дальнейшем ни принесло!"

Она предпочла бы никого не видеть, никому не быть обязанной жить, разговаривать, двигаться. Но суета огромного дворца не давала забыться ни на минуту. Лела и ее девушки болтали без умолку, и Евгения сама не заметила, как многое рассказала им о своей жизни в Киаре, привычках и вкусах. Они готовы были выполнить малейший ее каприз и в то же время ласково уговаривали ее делать то, что здесь, в гареме, было принято. Ни одна из них не относилась к высшему сословию; это были дочери людей, что на протяжении нескольких поколений прислуживали в Шурнапале. Авторитет иантийской олуди, как и царицы, значил для них не слишком много, к Евгении они относились с живым интересом, но без благоговения.

Евгения окончательно пришла в себя, когда Лела попросила ее присесть у зеркала.

– Господин в любой момент захочет вас увидеть, а вы непричесаны, и одежду мы вам еще не подобрали...

Сердце от неожиданности остановилось, а в следующую секунду забилось как сумасшедшее. Целые сутки она гнала от себя эту мысль, которая теперь произнесена вслух. Она - наложница, и этот ужасный человек, разрази его гром, может в любую минуту призвать ее к себе! "И вот тогда я точно умру!" - подумала она. Одна мысль о том, что Алекос к ней прикоснется, заставляла ее замирать от ярости и страха. И она не сможет ему отказать, не сможет сопротивляться - она же дала клятву! Ее ум лихорадочно рыскал в поисках выхода, но выход был только один: молчать. Покориться. Она отдала себя во власть врага и пообещала сносить его прихоти. Он победил в честном поединке, и теперь остается лишь терпеть...

Она закрыла лицо руками. Лела расчесывала ей волосы, пальцы перебирали длинные пряди, тянули, ласкали - Евгения уже забыла, как это приятно.

– Вы очень красивая. Но вам еще рано. Я попрошу госпожу Кардину передать господину, что вы не готовы. Нужно никак не меньше месяца, чтобы вы стали самой красивой из женщин гарема. Простите за грубость, но руки у вас - как у крестьянки, лицо обгорело на солнце, да и худоба страшная. Масло для кожи, маски для лица, пинцет, ножницы, наряды - и вы будете лучше всех, обещаю!

Преодолев соблазн промолчать, Евгения решила хоть что-то разузнать... нет, не об Алекосе, - о гареме.

– Сколько наложниц здесь живет?

– Сейчас десять, - перехватив в зеркале удивленный взгляд, Лела энергично закивала.
– Да, десять. При прежнем царе было около пятидесяти. Но господин Алекос, поселившись здесь, велел оставить только самых красивых, а остальных отдал в жены своим офицерам. И сейчас женщины тут часто меняются. Когда ему надоедает очередная, он выдает ее замуж за достойного человека и дает богатое приданое.

– Неожиданное поведение для такого мужчины, - пробормотала Евгения.

– Господин говорит, что предназначение красивой женщины - радовать мужа и растить детей, а не скучать в гареме человека, у которого все равно нет на нее времени.

– А у него есть дети?

Лела покачала головой.

– Вы совсем ничего не знаете! У великого царя нет детей. И никогда не было. Он же олуди.

– Но женщин он любит?

– Ой, слишком любит!
– девушка рассмеялась, разрумянилась.
– Они от него уходят совсем без сил. В гареме он редко бывает, потому ему и неважно, сколько здесь женщин, зато за его пределами развернулся вовсю! Думаю, в Шурнапале не осталось ни одной симпатичной дамы моложе пятидесяти, которая не побывала бы в его постели. И когда он только успевает, у него ведь так много дел!

Сдвинув брови, Евгения сердито рассматривала свое отражение в зеркале. Она так давно не видела зеркал, что не могла бы сейчас сказать, красива она или нет. Похудела сильно, кожа огрубела, пальцы в заусенцах, ногти криво пострижены... Ну и что, говорила она себе, чем страшнее я буду, тем лучше!

Но даже перед врагом женщина не может предстать некрасивой!

– Наполни-ка ванну, Лела, - приказала она.
– Начнем превращать эту страшную простолюдинку в достойную даму.

После обеда пришла госпожа Кардина - начальница гарема, та, что вчера командовала остальными. Это была крупная, тяжелая, немолодая уже женщина, привыкшая повелевать, не слыша в ответ возражений. Но с Евгенией она заговорила вежливо, и Лела с удивлением услышала в ее голосе вопросительные интонации.

– Я видела сегодня Найшу, слугу господина, и говорила с ним о вас. Он передал, что о вас спрашивали. Покажитесь-ка мне.

Она бесцеремонно распахнула на Евгении халат.

– Ну, придется царю потерпеть. Скажу Найше, что вы не готовы. Вас хорошо устроили? Есть вопросы или претензии?

– Благодарю вас, нет.

– Я вам дала самых воспитанных служанок. Но если вдруг что - сразу обращайтесь ко мне. Как ваша рана?

– Зажила.

Кардина посмотрела на плечо, на котором не осталось никаких следов.