Мир сновидений

Водки ему перепадало лишь изредка, когда у них бывали в гостях господа из деревни. Но тогда ему приходилось показывать свои лучшие штуки.

Тогда он танцевал1 Становился на задние лапы и уморительно кувыркался, а все гости просто помирали со смеху.

Отчасти он делал это нарочно, заметив, что веселит гостей, и зная, что этим заработает новые лакомства. Отчасти же крепкий напиток действовал на него таким образом, что он ощущал внезапный прилив радости, а лапы сами собой отрывались от земли.

Вскоре он стал любимцем всей станции и великой достопримечательностью.

Он научился самостоятельно рыскать по кухне, усадьбе и саду и отваживался даже выходить на перрон — смотреть, как принимают и отправляют поезда.

Вначале он так путался пронзительного свиста поезда, что стремглав карабкался на дерево и ни за что не хотел оттуда слезать. Но потом выучился сам свистеть и давать отмашку к прибытию и отправлению поездов, как заправский кондуктор.

Расписание поездов он тоже запомнил и всегда вовремя появлялся на перроне рядом с начальником станции.

— Придется вскорости выдать ему форменную фуражку, — смеялся начальник. — Потому что Ми-шутка — воистину пример точного исполнения служебных обязанностей.

Пассажиры разглядывали его из окон вагонов, улыбались и указывали пальцами. Через них Ми-шуткина слава распространялась все шире.

Однажды ему выпала честь быть представленным самому директору путей сообщения.

— Я слышал, что у вас тут есть ручной медведь? — спросил важный господин, перед которым начальник станции стоял, почтительно склонив голову. — Можно на него взглянуть?

— Господану директору достаточно лишь свистнуть!

Важный господин свистнул, и Мишутка тут же примчался во двор с берега, где он в это время играл с ребятишками.

— Ну, ты подлинный косолапый! — сказал важный господин, протягивая ему руку в перчатке. — А умеешь ли ты говорить «Здравствуйте»?

— Да, — ответил начальник станции, повелительно махнув Мишутке, который сразу же уселся на задние лапы, внимательно глядя своими маленькими круглыми глазками то на одного, то на другого.

— Здравствуй, здравствуй, кум! — засмеялся важный господин, здороваясь с ним обеими руками. — Мы будем добрыми знакомыми. Не отправишься ли со мной в Хельсинки?

Мишутка помотал головой, потому что некая упорная муха как раз забиралась к нему в ухо.

— Не поедет Мишутка в Хельсинки, — улыбнулся начальник станции. — Ему здесь, в глубинке, больше нравится.

В тот вечер Мишутка опять должен был продемонстрировать свои лучшие номера. Начальник путей сообщения уехал на следующее утро, и преданный Мишутка попрощался с ним на перроне.

Были от него в хозяйстве и развлечение, и польза. Яблочные воришки, которых он кусал за ноги, совсем перевелись, и деревенские мальчишки исчезли с репных грядок.

— Там медведь, — перешептывались они. — Какой сумасшедший станет с медведем тягаться?

Как-то Мишутка задержал на перроне подвыпившего мужика с ярмарки и вырвал у него баклагу с водкой. В тот раз все насмешники приняли его сторону.

Но прямо-таки героическую славу он снискал, когда спас маленькую хозяйскую дочку, которая свалилась с мостков в озеро и которую Мишутка бережно вытащил на твердую землю.

Тогда про него написали в местной газете. Оттуда новость перешла в хельсинкские газеты, откуда ее по получении почты с большим восторгом ему зачитали; при этом Мишутка отнюдь не казался смущенным таким вниманием. Все женщины в доме его просто боготворили. Мишутка же ходил за ними по пятам, потому что знал, разумеется, у кого находятся ключи от кладовых и амбаров.

Но когда бывали гости, он непременно стремился в компанию господ, делая это по старой привычке как нечто само собой разумеющееся, так что ни о каких возражениях и речи быть не могло. Да ему никогда и не запрещали туда ходить.

Мишутке нравились все обитатели дома, кроме веснушчатого телеграфиста, который однажды подбил его разворошить осиное гнездо.

— З-з-з, — сказал он и указал Мишутке на щель в коровнике между фундаментом и досками обшивки, откуда сыпались опилки. — Что это?

Мишутка приложил ухо к опилкам и услышал там, внутри, подозрительное жужжание.

— Мррр, — сказал он и принялся колотить по доскам и месить опилки передними лапами. Потом сунул туда свою мордочку.

Этого ему не следовало делать. Потому что осы вылетели, набросились на него и ужалили в самый кончик носа, так что Мишутка взвыл от боли и помчался по двору как помешанный.

Морда у него так распухла, что Мишутка и сам, увидев себя в зеркале, почувствовал, что выглядит совсем по-дурацки.

С того времени он затаил неприязнь к телеграфисту. И сладостной была его месть, когда однажды в лесу на пикнике ему удалось вывалить на голову ничего не подозревавшего бедолаги целый муравейник. И опять насмешники были на его стороне.

Но телеграфист, которому пришлось стремглав бежать домой и раздеваться у себя в комнате догола, пригрозил когда-нибудь его убить, и к этой угрозе начальник станции на полном серьезе присоединился:

— Его, пожалуй, надо-таки прикончить, до того как наступит зима. Сделается скоро слишком большим и буйным.

Много разных проказ устраивал Мишутка. Но прежние немалые заслуги до поры до времени засчитывались в его пользу.

Он снял тяжелую садовую калитку со столбиков, и поскольку петли не сразу поддались, он выдернул и сами столбики и отнес их в озеро, так что куры зашли и разворошили лучшие цветочные клумбы.

Он залез без спросу в буфет и слопал только что сваренный ягодный джем.

Он взобрался на рабочий стол в станционной конторе и опрокинул бутылку чернил на важные грузовые накладные.

Он стащил новую фуражку с головы железнодорожника, когда тот недостаточно быстро его поприветствовал, разорвал ее и забросил клочки на крышу станции.

Он погнул новую пенковую трубку бухгалтера, хотя тот только в шутку выдохнул дым ему в глаза.

Он убил хозяйскую кошку.

Он чуть было не спалил сауну, где дверь оставили открытой и куда он самовольно забрался повозиться с головешками.