Мир сновидений

* * *

Коль созрело яблоко — упадет, но румянцем сперва запылает. А румянец твоих зардевшихся щек какую мне весть посылает? Коли сосны вздыхают — пойдут дожди… Но глубоко вздыхают прежде! А вздохи, вздохи твоей груди мне какую несут надежду?

* * *

Kun omena on kypsa, se putoaa, mut ensin se punan saapi. Tuo puna, tuo puna sinun poskillas, mita mulle se ennustaapi? Kun hongat huokaa, se sateen tuo, mut ensin ne huokaa syv"aan. Tuo huokaus, huokaus sun rinnastas, mita mulle se tiet"a"a hyv"a"a?

ПОКОЙ

Что за чудное благоуханье кругом, что звенит тишиною такой? И что значит спокойствие в сердце моем — новый, странный, безбрежный покой? Слышу я, как в лугах расцветают цветы, как деревья в лесу говорят. Знаю — это в душе созревают мечты и надежды и думы парят. Все так тихо вокруг и полно красоты, все такою любовью сияет — раскрываются в сердце большие цветы и покоем благоухают.

RAUHA

Mita on n"aa tuoksut mun ymp"arill"ain? Mita on tama hiljaisuus? Mita tiet"avi rauha mun syd"amess"ain, t"a"a suuri ja outo ja uus? Mina kuulen kuin kukkaset kasvavat ja mets"ass"a puhuvat puut. Min"a luulen, nyt kypsyv"at unelmat ja toivot ja tou’ot muut. Kaikk’ on niin hiljaa mun ymp"arill"ain, kaikk’ on niin hell"a"a ja hyv"a"a. Kukat suuret mun aukeevat syd"amess"ain ja tuoksuvat rauhaa syv"a"a.

ДОЧЬ ИРОДИАДЫ

О, если б Иродом-царем я был и ты бы танцевала предо мною, любимая, тебе бы заплатил за танец — собственною головою. Но если ты не голову мою, а сердце попросила бы в награду, — возьми — его навеки отдаю! Танцуй, сияй, кружи со мною рядом! Пляши, дитя, взвивай передо мной пылающие жизни покрывала! И я пройду, ликуя, путь земной, любовью очарован небывалой.

HERODIAAN TYT"AR

Ja jos min"a oisin Herodes ja jos sin"a tanssisit mulle, niin luulenpa, ett"a ma antaisin oman p"a"anikin palkaksi sulle. Mut eth"an sa p"a"at"ani pyyt"aisk"a"an, sin"a pyyt"aisit syd"ant"ani — oi, ota se tytt"oni armainen, jos tanssit mun edess"ani! Oi, tanssios tytt"o mun eell"ani ain elon tiell"a ja huntua heit"a, niin riemuten rinnoin ma hurmeisin olen astuva el"am"an teit"a!

* * *

На тебя лишь гляжу, на тебя лишь гляжу, на тебя, чуть не плача, гляжу. Это счастье ново и странно так, что я перед ним дрожу. Когда сердце настежь — не надо слов, в моем сердце огонь высок, я гляжу, и храню, и лелею тебя, словно нищий — хлеба кусок. Я тот, кому счастья вкус незнаком, кому лишь крохи кидали! Неужто весь этот пир — для меня? Неужто конец печали?

* * *

Sua katson vaan, sua katson vaan, sua katson silm"at veess"a. T"a"a onneni on niin outo ja uus, sen ett"a m"a vapisen eess"a. Kun syd"an on auki, on kiini suu, mun sy"omeni hehkuu ja halaa. Sua katson ja s"a"ast"an ja silit"an vaan, kuin keijuri leiv"anpalaa. Mina joka en nauttinut onnestain kuin sielta ja taalt"a murun! T"a"a p"oyt"a mulleko katettu ois? Ois tullutko loppu surun?

* * *

Что это — струны разорванной звон? Так странно дрожит, замирая, стон. Но ты отвернулась, ты смущена? Иль в сердце твоем порвалась струна? Что ж ты зарделась, как зорька в снегу, и прячешь улыбку у розовых губ? Нет-нет! То, что ты называешь струной, — цветок, что раскрылся поутру весной.

* * *

Se oliko kieli, jok’ katkesi? Niin oudosti ilmassa hel"ahti. Miks tytt"oni kasvosi k"aann"at sa pois? Vai syd"amen kielik"o ollut se ois? Miks poskesi vienosti punertuu, miks hymyhyn kiertyvi mansikkasuu? Ei, ei, se oli vain kukkanen, joka aukes aamuhun, kev"a"asen.

АЙНО-ДЕВА

По реке Юколе утка синя проплывала, вместе с травами ложилась, с солнышком вставала… Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Братец-мблодец гулял по морю бескрайну; У матушки под крылом вырастала Айно. Кто же, кто там плывет по реке Юколе? Вяйне-старца молодец вызывал сразиться, победителю родную посулил сестрицу. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Солнце село, и кувшинки стали лицо прятать. Отправлялся старый Вяйне Айно-деву сватать. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Мать велела, как не слушать? — только сердце ноет. Ленты шелковы любила да ветер весною. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? То не травы колыхались на реке Юколе — Айно-дева горевала о судьбе-неволе. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Утром солнце трех русалок на мысу находит, а четвертой с ними Айно хороводы водит. Горе, горе там плывет по реке Юколе. Ленты шелковы любила да зимы боялась — Старикова седина ей снегом показалась. Горе, горе там плывет по реке Юколе.

AINO-NEITI

Joukolan joen suulla sinisorsa sousi, nunnen kanssa nukahti ja p"aiv"an kera nousi. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? Veli nuori veikaten vieri ulapalla; sisko asui enimm"akseen emon siiven alla. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? Veli nuori taistelohon vaati vankempansa, lunnahiksi lupas Aino-siskon armahansa. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? P"aiv"a laski, lummekukka syd"amens"a sulki. V"ain"o vanha kosimahan neitt"a nuorta kulki. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? Syd"an kielsi, "aiti k"aski — kumpaa tuli kuulta? Raitoja h"an rakasti ja lempi l"ansituulta. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? Huojui hein"a Joukolan joenrannan alla. Impi itki angervo paaden pallealla. Kenp"a, kenp"a joella Joukolan nyt soutaa? Aamu koitti, niemen p"a"ass"a karkeloivan keksi aallotarta kolme — Aino-neiti nelj"anneksi. Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa. Raitoja h"an rakasti ja pelk"as pohjatuulta. Taisi lunta vanhan p"a"ass"a talven lumeks luulta. Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa.

Из сборника «Псалмы лыжника» / Hiiht"aj"an virsi"a (1900)

ОДИНОКИЙ ЛЫЖНИК

Я заснеженным полем скольжу не спеша, солнце зимний окончило путь, и томится печалью моя душа, и тоска наполняет фудь. Лыжня чуть видна. Да верна ли она? Одинокому так дорога длинна! А тени лесные все гуще, темней. Думы следом невольно бегут: вспомнит ли кто-нибудь обо мне, если сгину в чащобе тут? Жилья не видать, и мне отдыхать не время, не время мечтать. Я на лыжах бежал вдоль болот и озер и шагал по бескрайним полям, я взбирался на гребни высоких гор, шел по тропам и по холмам. И теперь я вдали от родимой земли, но силы меня подвели. Я кружил, бродил по чужим местам, по приметам дорогу сверял, устремлялся, боролся, желал и мечтал и покой навсегда потерял. Но все так же пока моя цель далека. Я продрог, и на сердце тоска. Перед взором усталым так ясно стоят годы детства — мираж золотой. Снова вижу матушки ласковый взгляд и отцовский локон седой. Человеком он был! Он беседы любил, когда вечер на землю сходил. Я заснеженным полем скольжу не спеша. Снег кружится со всех сторон. Были сестры и дом, жизнь была хороша или все это только сон? Как попал в эту стынь среди снежных Пустынь? Где друзья, почему я один? Нет, я не одинок, мои сестры со мной, леса мрачного больше нет, там лучится окошками дом родной, где нас ждут и тепло, и свет. И тревожится мать, что детей не видать, на крыльцо выбегает опять. Не волнуйся, родная, за нас всерьез — мы дорогу к дому найдем, нам тепло на лыжах даже в мороз в толстом свитере шерстяном. Нас встречай у дверей! Поцелуем скорей наши щеки и пальцы согрей. Мы подъедем тихонько, заглянем в окно: трубку длинную курит отец, заждались нас, наверно, давным-давно мама в печь добавляет дровец… Ого-го! Ура! И, вбежав со двора, к маме мчится гурьбой детвора. А тени лесные все гуще, темней. Снег кружится со всех сторон. Добежал ли лыжник до двери своей, или был это только сон? В грезах боль позабудь. День прошедший избудь. Одинокого лыжника кончился путь.