Мираж

Правда, в декабре 1941 года, когда Гитлер зашел слишком далеко и объявил войну Штатам, которые тем самым оказались союзником красной России, в немецких пивных и клубах в Америке жизнь словно застыла. Джэкоб, в то время студент Йельского университета, стал пламенным американским патриотом, однако в окопы не рвался. В конце войны, когда призыв в армию казался неизбежным, отец через своих друзей-бизнесменов сумел пристроить Эриксона в УСС — Управление стратегических служб; американскую разведку, где в то время оказалось много финансистов, адвокатов, предпринимателей. Служба в УСС никак не была связана с риском быть убитым. Покровительство друзей отца обеспечивало Джэкобу мирную жизнь и в годы войны. Однако он, по натуре темпераментный и энергичный человек, активно включился в работу с агентурой. Произошло это уже на Европейском континенте, когда война вступила на территорию Германии и дело шло к развязке.

Именно тогда судьба свела Эриксона с начальником европейского отдела УСС Уильямом Кейси, до этого пробивным адвокатом с Уолл-стрит, защищавшим интересы ряда крупных компаний.

По рекомендации Кейси молодого Эриксона, отлично владевшего немецким языком и знавшего русский, включили в группу военной контрразведки Джи-2, направленную в Берлин для установления первых контактов с русскими коллегами. Компания в группе подобралась разношерстная. Кроме кадровых контрразведчиков в нее включили и людей из УСС: молодого Эриксона, заносчивого Гарри Розицке, похваляющегося своим дипломом доктора философии, и скользкую личность — некоего Джорджа Бейли, американского венгра, который угодливо лебезил перед каждым из них, надеясь на поддержку. Мнение у группы было единым: либо он неудачник в разведке, либо агент службы безопасности, либо просто подонок, либо все вместе.

…Они подъезжали к Берлину на джипах. Русские патрули, завидев американцев, приветливо махали пилотками и пропускали машины, не проверяя документов. Покорно расступались в стороны немцы, тащившие на себе по дорогам разбитой Германии тележки с домашним скарбом. Несмотря на недавно закончившиеся бои, автострада была в довольно приличном состоянии, лишь в кюветах валялись сожженные танки и орудия.

Вишневые деревья вдоль дорог распустились весенним цветом. Но вот горизонт изломала кривая линия, которая при постепенном приближении стала казаться серой, мрачной, хаотически вздыбленной горой. Это были скелеты взорванных и сгоревших зданий с обнаженными внутренностями квартир, разбросанные трамваи, опрокинутые столбы. Еще недавно город назывался Берлином.

С большим трудом они пробирались по бывшей столице, едва разъезжаясь со встречными машинами русских в местах, где рухнувшие стены домов завалили узкие улицы.

На главных перекрестках стояли симпатичные русские девушки-регулировщицы. Американцы спрашивали у них дорогу, с трудом выговаривая немецкое название пригорода Берлина — Карлсхорст. И девушки, приветливо улыбаясь, четко показывали своими флажками, куда надо ехать американцам.

На следующий день предстояла поездка в Потсдам и Бабельсберг, где должны были поселиться в скором будущем участники встречи «большой тройки». А вечером русские устроили товарищеский ужин.

Стол был великолепен. Больше всего американцев обрадовало обилие бутылок с водкой. А знаток Джэкоб, показывая своим новым друзьям из Джи-2 на блестящие черные зернышки в небольших стеклянных баночках, пояснил: «Русская икра».

Часа через полтора, обмякший от выпитого, Бейли неожиданно для всех сорвался. И теперь, тридцать пять лет спустя, встречаясь с Бейли где-нибудь на европейских перекрестках, Эриксон напоминал ему о том скандале с русскими. И каждый раз Бейли самодовольно повторял: «Памятник в Фултоне надо было поставить не Черчиллю, а мне. Я первым открыл фронт «холодной войны» с русскими…»

Да, тогда, в сорок пятом, в разгар веселья, когда американцы начали неумело подпевать русским «Катюшу», а какой-то русский офицер сыграл на аккордеоне «Далеко до Типперрери», Бейли, глядя на эти смеющиеся, поющие лица русских, в особенности на двух из них, видимо казахов или узбеков, вдруг повернулся к Джэкобу и довольно громко сказал по-английски со своим певучим венгерским акцентом: «Мы вовремя пришли в Европу. Иначе орда проклятых красных обезьян докатилась бы до Ла-Манша».

Все продолжали петь, и лишь светловолосый русский майор с несколькими боевыми орденами и нашивками трех ранений на груди — в этих наградах и других знаках отличия русских Эриксон хорошо разбирался — вдруг замолчал, пристально посмотрел на Бейли, а потом сказал ему многое на настоящем сленге нью-йоркских докеров. Бейли, с его знанием английского языка, наверняка понял далеко не все сказанное русским, но смысл уловил. Он рывком отодвинул от себя тарелку с остатками еды, вскочил и потянулся за пистолетом. Мгновенно протрезвевший Эриксон сгреб его в охапку и быстро уволок к машине. Бейли особенно не сопротивлялся, он сразу обмяк и сам вполз в джип. Русские в это время обступили майора, и он им что-то объяснял.

В тот же день русские заявили протест. А Эриксон, вместо того чтобы ехать со всеми в Потсдам и Бабельсберг, где он надеялся попасться на глаза большому начальству, чертыхаясь, повез Бейли обратно в американскую зону оккупации. По дороге, не глядя на притихшего венгра, Эриксон мрачно размышлял о том, что судьба Бейли предрешена. Как он тогда ошибался! После Фултона такие типы оказались в цене.

Тогда Эриксон не мог себе представить, что ему предстоит еще долгая служба бок о бок с такими вот бейли и даже в подчинении у них. Да и нынешним начальником Эриксона, главным резидентом, был Томас Полгар — опять-таки выходец все из той же хортистской Венгрии.

Через несколько дней Джэкоба вызвали к самому генералу Зиберту [8] — шефу службы военной контрразведки Джи-2 при штабе американских войск в Европе, поджарому, сухому, с гордо посаженной головой, короткой стрижкой и отличной выправкой выпускника академии Вест-Пойнт. В кабинете генерала было еще два американских офицера. Колтер, Хельштедт коротко представились молодому Джэкобу после того, как он назвал себя.

Генерал посмотрел на всех троих и неожиданно заговорил по-немецки. Оказалось, что все отлично понимают его. Подобно Эриксону, Хельштедт и Колтер были американцами немецкого происхождения.

8

В 1947 году Зиберт был назначен помощником директора только что созданного ЦРУ.

— Вам поручается, — генерал перешел уже на английский, — строго секретная акция: обеспечить нормальное существование в условиях жесткой изоляции группы немецких военнопленных, представляющих для нас особый интерес. Это крупнейшие специалисты по Востоку. Группой руководят генерал германского генерального штаба Рейнхард Гелен и его заместители Вессель и Баун. В вермахте они были ведущими знатоками России. Именно поэтому они, с их архивами, представляют для нас громадный интерес.

Генерал сделал паузу и внимательно посмотрел на своих подчиненных. Но лица всех троих были невозмутимы.

— Мое заявление, кажется, вас не удивляет и не шокирует, — с удовлетворением в голосе подытожил Зиберт. — Значит, меня правильно информировали, что вы не заражены нынешней эйфорией «американо-русского братства». С этого момента вы все должны четко себе представлять: одна война закончилась. Предстоит война новая — с коммунистическим колоссом, который, к сожалению, оказался не на глиняных ногах, как это предрекал Гитлер.

Генерал объяснил, что помимо изоляции группы Гелена от внешнего мира необходимо установление личного доверительного контакта с опекаемыми.

— Сейчас по всем трем западным зонам рыщут представители русской военной администрации в поисках так называемых военных преступников. Если они обнаружат Гелена, пеняйте на себя, — закончил Зиберт.

— А почему бы не переправить их в Штаты? — осмелился спросить тогда Эриксон.

Генерал, не скрывая раздражения, ответил:

— К сожалению, наше общественное мнение пока что не готово к приему таких специалистов. Надо ждать. Со временем мы тихонько, без шума, переправим их в Штаты. Опыт этих людей для нас необходим в будущих конфронтациях с русскими.