Миргород
Шрифт:
А Юл, выскочив из своей машины, побежал, задыхаясь от чувства мгновенной утраты к перекрестку. Туда, где любимая. Где она всегда ждала его. Охрана бежала сзади - один охранник, вертя головой и держа руку на кобуре за пазухой. Второй подгонял машину.
Ромета была мертва.
Юл приказал положить ее тело на заднее сиденье своей машины. Потом долго сидел, не обращая внимания на гудки с трудом объезжающих его автомобилей. Тронул плавно, чтобы не растрясти. Куда теперь ехать? В табор? И что он там скажет цыганским мужикам? Они еще решат, что это он... Домой? К отцу? Или в больницу? А? В больницу?
Он посматривал
Труп. Это просто труп. Это не Ромета, не та девушка, которую он знал.
А она говорила, что надо радоваться.
Радоваться...
Нога вдавливала педаль газа, машина постепенно разгонялась, плавно клонилась вправо стрелка на спидометре.
Сзади нетерпеливо загудела машина охраны. Раз-раз-раз. Они требовали соблюдения правил. Они предлагали пропустить их вперед. Сейчас, сейчас...
Закусив губу, не сбавляя скорости, с визгом шин, по широкой дуге, чуть не зацепив фонарный столб, Юл свернул налево, на поперечную, и еще прижал. Охрана не отставала - им нельзя было отставать. Но он даже не смотрел на них. Едут - и пусть себе едут.
Не сбавляя скорости, он пронесся по кварталам развалин, вылетел на простор загородного шоссе и на всем ходу окунулся в сплошную стену белого тумана. Сзади со скрежетом и разворотом на месте тормозила машина охраны.
Но шум сразу стих, заглушенный сплошной белой ватной пеленой.
– Ничего себе. Это он как же? И как нам теперь?
– Поворачивай. Быстрее! Надо доложить хозяину, пока не доложили другие.
Только хозяин уже был в курсе. То есть, он знал, что убили цыганку. А о сыне ему сказали сейчас. И он молчал, слушая. А потом тихим голосом отдал приказ, и двое охранников поплатились жизнью за жизнь сына.
Но этого ему было мало.
В черной предутренней темноте сквозь влажную дымку испарений квартал развалин, в котором стоял табор, был окружен ловкими бесшумными тенями. Тихо не получилось - собаки не позволили подойти вплотную. На лай двинулись дежурящие ночью двое крепких цыган. Их встретили выстрелы в упор. И собак стали стрелять, наплевав на шум. Из кибиток и шатров посыпались полуодетые гортанно кричащие мужчины. Они выхватывали ножи, кидались на пришельцев. Но у пришедших в этой ночи имелись длинностволы. Автоматические винтовки против ножей? Даже если у кого-то там был пистолет, как у Никоса - старого и мудрого цыгана...
Убивали всех подряд. Собак, людей. Мужчин и женщин. Детей. Всех. Короткие очереди трещали в начинающем сереть утреннем сумраке, сливались в сплошной трескучий шум, как в степи от кузнечиков. Крики раздавались со всех сторон - но со всех сторон стреляли. Некуда было бежать. Кто пытался притвориться мертвым, погибал тоже. Кольцо смыкалось, и каждый, кто лежал, получал контрольный выстрел в голову.
Говорят, "фатер" предварительно договаривался с главой окраины. Но никто не предупреждал, что будут убивать вот так - всех. И никто не говорил об автоматах. Автомат - это страшно. Если одна семья владеет автоматическим оружием, а остальные - нет... Ну, тут все понятно, да?
"Серые" пришли наутро ко всем семьям и сказали, что все было сделано не по закону и не по понятиям. И если за нарушение закона можно
было откупиться, то по понятиям надо было платить кровью.И еще - автоматическое оружие. Это было главным.
Все объединились против одного. Все выделили своих бойцов. И в этот же день, к вечеру, начался бой за центр. Так его потом называли, рассказывая полушепотом - "Бой за Центр". Тех, кто сдавался, кто бросал оружие, вязали и отводили в мэрию. Все остальные были убиты. Потери с обеих сторон были просто огромные.
Но наутро куча оружия лежала на центральной площади, зачитывали длинный список прегрешений внезапно умершего от сердечного приступа самого богатого человека города, говорилось о законах и понятиях. Все длинноствольное оружие было уничтожено. Кроме того, что было в мэрии. На всякий случай в длинных ящиках в далеком отгороженном решеткой коридоре было в мэрии. Еще раз сказали, что во всем виновата алчность богатейшего человека в городе. То есть, теперь уже бывшего богатейшего. И опять для всех подтвердили принципы равенства и демократии.
А про Юлия и его Ромету просто забыли. На общем фоне произошедшего передела убийство одной девчонки и смерть в тумане одного мальчишки на событие городского масштаба не годилось.
Вот с тех пор, кстати, и не стало у нас в городе цыган.
***
– Ромео и Джульетта, что ли? "Чума на оба ваши дома...", - пробормотал Иеро.
– Его звали Юл, - строго поправил старик.
– А ее - Ромета.
– У вас клюет!
И пока старик суетливо подергивал удилище и левой рукой тащил подсачник, Иеро двинулся дальше, на юг, к рынку, на ходу обдумывая и передумывая. Нет, все же это именно Шекспир. Только в несколько странной трактовке. Вряд ли такое могло быть по-настоящему. Хотя, говорят, цыган и правда здесь нет. А белый туман как раз есть. Антураж, то есть, на месте. Почему не быть этой истории? Ну, хотя бы в качестве какой-то гипотезы? Мол, вот так было и оттуда идет многое. Но почему же никак не вспомнить, откуда он сам?
Иеро потер лоб, сняв свою шляпу. Обтер на ходу голову носовым платком, снова накрылся тенью широких полей, посматривая вокруг, все еще знакомясь с городом.
– Э! Ромэ?
Сегодня ему везло на разговоры и странные встречи. Перед ним стояла, наклонив к плечу голову, маленькая девочка в пышном цветастом платье, с темной шалью, накинутой на плечи. Хотя, какая там девочка. Вон, глаза-то выдают...
– Вы это мне?
– Иди за мной, гость. Баро хочет посмотреть на тебя и немного поговорить. Иди.
Она повернулась и зашагала, зашагала, как поплыла над камнями набережной, быстро перебирая босыми ногами.
И почему он совсем не удивился?
***
– В твоих глазах - дороги, гость города. Ты даже чем-то похож на цыгана, но ты не цыган. Ты не будешь танцевать от радости посередине улицы - просто так, потому что солнце взошло, а ты еще здоров и молод.
– Я не так уж молод...
– Но ты гораздо моложе меня.