Миры Роберта Шекли. Книга 4

Лумис пояснил:

– Исполняется довольно миленькая пьеска под названием "Спуск в Ксанаду". Нравится? Кромптон пожал плечами.

– Это, должно быть, дорогое удовольствие. Лумис тоже пожал плечами.

– Представления не имею. Это подарок. Присаживайтесь, пожалуйста.

Кромптон опустился в глубокое кресло, которое сразу же обволокло его тело и стало мягко массировать ему спину.

– Хотите выпить?
– спросил Лумис.

– Деполимеризованную сарсапарель, если можно, - сказал Кромптон.

Лумис отправился за напитком. Кромптон слышал мелодию, которая будто сама рождалась у него в голове. Мелодия была медленная, и чувственная, и невыносимо горькая, и Кромптону казалось, что он слышал ее раньше, в другом месте, в другом времени.

– Она называется "Свобода без конца", - сказал вернувшийся Лумис.
– Прямая аудиопередача. Симпатичная вещица, верно?

Кромптон понимал, что Лумис старался произвести на него впечатление. И надо отдать ему должное - это ему удалось. Пока Лумис разливал напиток, Кромптон разглядывал комнату: скульптуры, занавеси, мебель, безделушки; его чиновничьи мозги быстро подсчитали стоимость - вещи в этой комнате обошлись в кругленькую сумму.

Он глотнул из бокала. Это был эйянский коктейль; по телу Кромптона разлилось ощущение уюта.

– Очень неплох, - неохотно похвалил он. Он никак не ожидал увидеть Лумиса таким уверенным в себе, таким, как говорится в кроссвордах, sangfroid [Хладнокровным (фр.)]. Это встревожило его. Достаток Лумиса, его спокойствие и умение владеть собой вызывали беспокойную мысль о том, что Лумис не такая уж ущербная личность, как он считал. А тогда что остается Кромптону? Место маленького или среднего человечка на стволе другой доминирующей личности? Нет, такого просто не может быть. Пройти через все эти сложности и добиться того, что им будет командовать это ничтожество, этот сластолюбец? Нет!

– Я приехал сюда, - сказал Кромптон, - чтобы осуществить реинтеграцию, что, как вам наверняка известно, является нашей законной моральной прерогативой.

– Приехали, чтобы снова заключить меня в ваше тело, да, Элистер?
– весело спросил Лумис.

– Наша цель состоит в том, - продолжал Кромптон, - чтобы в результате слияния в единое, новое существо память каждого из нас в равной степени влилась в него, так что равенство в правах будет соблюдено.

– Так вот как это будет, - сказал Лумис.
– Но я лично сильно сомневаюсь, что это необходимо. Зачем мне рисковать? Я и так безмерно счастлив.

– Счастье немыслимо для такой неадекватной и усеченной личности, как ваша, - возразил Кромптон - Да, между нами, мальчиками, говоря, я понимаю, что вы имеете в виду. Жизнь, посвященная только удовольствиям, без стремления к высшим ценностям, это жизнь собачья. Желания блекнут, Элистер, а я все продолжаю изо дня в день устало повторять одно и то же Нет, наслаждение - дело нешуточное, наслаждение разрушительно.

– Ну так...

– Но в городе только в наслаждение и играют. Я ведь главным образом массовик-затейник, Эл, и уж никак не мыслитель. Конечно, удовольствия не всегда приятны, но кому мне жаловаться на это? Такова жизнь, не так ли? Человек должен выполнять свою работу, даже если его работа - сплошные развлечения, в которых он давно разочаровался. Вот что значит для меня быть человеком.

– Не думаю, что ваше определение выдержит более или менее глубокое испытание, - возразил Кромптон.

– Именно поэтому я и не собираюсь подвергать его испытанию, - сказал Лумис.
– Мой девиз: будь смел, следуй своим побуждениям и игнорируй очевидное!

– И вы всегда живете согласно своему девизу?
– спросил Кромптон.

– Пожалуй, да. Я всегда знал, что я не такой, как другие. Но в детстве меня это не волновало. В школе я пользовался большой популярностью. Естественно, не за мои познания, во всяком случае, не за те знания, которые там преподавали. Я многое познал на собственном опыте. Какие сокровища чувственности я открывал для себя в те дни! Раннее отрочество - прекрасное время. Но вы знаете, как это бывает у детей - одно дурачество, ничего серьезного. Серьезное у меня началось с мисс Тристаной де Куна, учительницей истории. Это была высокая дама лет двадцати с хвостиком. Под ее бесформенным школьным балахоном скрывалось тело нимфы. В сексе она была неутомима. А после нее была Гловис, потом Дженнифер...

– И как же долго продолжалось ваше обучение в школе?

– Я бросил ее в шестнадцать лет. Вернее, мне предложили уйти. Меня обвинили в совращении малолетних (хотя я и сам был малолеткой!). Заявили, что я устраиваю жуткие оргии. Все это преувеличено, уверяю вас. Но так или иначе, школа никогда не была мне по душе. Я был молод, привлекателен, энергичен, полон энтузиазма и уже тогда знал, кем я хочу стать...

– И кем же?

– Я хотел стать спасателем на водах при клубе "Кантри". Я всегда обожал спасателей и завидовал им. Вот это работа так работа! Стоишь над толпой совершенно один, в трусах, сандалиях и белом тропическом шлеме. И, конечно же, с блестящим медным свистком на шее! При этом получаешь совершенно фантастический загар. А сама работа? Спасатель на водах - это полуголая фигура власти, а также символ летней чувственности. В семнадцать лет, после того как я поработал контролером в автобусе и официантом, я стал спасателем. И это было фантастикой!

– И что же случилось?

– Обычная вещь. Однажды несколько лет спустя прозвучала тревога. С кем-то что-то случилось за линией бакенов. Я вскочил в лодку и погреб. Тонула толстуха с Земли. Я попробовал затащить ее в лодку, но она запаниковала и опрокинула лодку. Я барахтался с нею в воде, пытаясь отбуксировать ее к перевернутой лодке, я умолял ее успокоиться и позволить мне доставить ее на берег. Но она совсем потеряла голову и в истерике сдавила мне шею железной петлей. Мне оставалось только одно: двинуть разок ей в челюсть, а потом уже тащить ее, как спутанного кита. Но не успел я осуществить свое намерение, как она сама врезала мне, вложив в оплеуху все свои триста фунтов веса и ярость берсерка [Берсерк - в скандинавских сагах - воин, не знающий страха смерти Перед боем берсерки с помощью наркотических средств доводили себя до состояния неистовства и полного отсутствия инстинкта самосохранения, чем наводили ужас на своих врагов.]. Я отключился. К счастью, нас заметили с берега и прислали другую лодку. В сущности, такое могло случиться с кем угодно.

– Но правление клуба думало иначе?

– Они обвинили меня в том, что я не умею плавать! Представляете? Это меня-то, проработавшего спасателем целых два года!

– Но вам ничего не стоило доказать им свою компетентность!

– По правде говоря, мне не хотелось унижаться перед ними. Раз им взбрело такое в голову, хрен с ними. Я ушел от них.

– И куда же вы ушли?

– Я обдумывал ситуацию.

– И как долго вы думали?

– Около года.

– На что же вы жили все это время?

– К счастью, у меня появился спонсор, мисс Сьюзи Греч. Это была та самая женщина, из-за которой я лишился работы. Она испытывала ко мне чувство благодарности за то, что я спас ей жизнь...

– Но не вы же спасли ей жизнь!

– Она считала, что я. Это была крупная, щедрая женщина с ярко выраженными сексуальными способностями, скрытыми внутри ее неуклюжего тела. Она первая обнаружила у меня артистический талант и решила развивать его.

– Какой еще артистический талант?

– Я всегда прилично разыгрывал всякие сценки-пародии. И она заставила меня поверить, что я обладаю подлинным талантом, который нужно развивать. Благодаря ее поддержке я поступил в школу искусств.

– И все это время вы жили с ней?

– А как же! Бедняжка, она была так одинока! И это было то немногое, что я мог сделать для нее. Нам было так хорошо! Со мной Сьюзи прожила лучшие годы своей жизни. Мелочь, которую я брал у нее на одежду и карманные расходы, ничего ей не стоила. Мы были бесконечно преданны друг другу. Она даже хотела выйти за меня замуж.

– И что же?

– Бедняжка Сьюзи! Она сделалась патологически, совершенно беспочвенно ревнива!

– Почему?

– У нее были глупые подозрения, что я путаюсь с натурщицами в классе изобразительных искусств.