Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

средневековых алхимиков, каббалистику гностиков или образы религиозных иерархий

Востока.

Именно поэтому я рискну утверждать, что сознание современного человека полностью

дематериализовано и насквозь символистично. Именно развитие науки и ее использование

приучило человека современного оперировать исключительно символами, за которыми

часто нет никакого предметного содержания. И все же они воспринимаются адекватно

людьми на всех концах земного шара подобно тому, как один и тот же китайский

иероглиф, имеющий совершенно различную фонетическую огласовку на севере и на юге

страны, и там и там передает заключенную в нем информацию в неискаженном виде. Не

эта ли символистичность мышления, которую впервые открыли в конце прошлого

столетия поэты-символисты, а следом за ними - и художники, обратила внимание наших

современников на духовное наследие древних культур и цивилизаций, увидев в

причудливых образах мифотворчества минувших веков символистическую тайнопись,

отражающую вполне реальные явления физического и духовного мира?

Однако, можно ли говорить о подобной “иероглифичности”, заложенной в мистических

ощущениях человека, на которой взрастали все религии прошлого? Такой вопрос

тревожил одинаково теологов, этнографов и религиоведов, но окончательного своего

разрешения не получил, хотя большинство его исследователей склонялись к

утвердительному ответу, поскольку в основе всех религий древности (во всяком случае,

тех, чьи корни удается проследить в достаточно долгой перспективе времен) оказываются

схожие мифы, представления, образы и даже обряды.

Таковы идеи потопов, искупления, сошествия учителей (с небес или со звезд), учение

об инкарнациях, метампсихозе и многое другое, что можно, конечно, объяснить

заимствованием идей друг у друга, “бродячими сюжетами” или единством

психоментальной структуры вида Homo sapiens, являющегося единым биологическим

видом на нашей планете. Однако для каждого из этих предположений потребовалось бы

слишком много оговорок и допущений. Проще предположить, что в основе таких

первичных мистериальных предпосылок лежит некая объективная реальность,

вызывающая представление об иных мирах и пространствах, об иных силах и иерархиях, с

которыми человек связан чем-то, что и является его истинной, непреходящей сутью,

проявляющей себя через его физическое тело.

В известной мере, историю религий можно рассматривать как историю трансформации

и расшифровки подобных ощущений, остающихся у человека неизменными с глубокой

древности до наших дней, поскольку, как теперь выясняется, менялось не их сущностное

содержание, а всего только их осмысливание и образное воплощение - все то, что на

протяжении веков питало музыкальное, изобразительное и литературное творчество

человечества, выраженное на языке символов той или иной культуры. В этом плане всякое

творчество, даже научное, - всегда мистично, потому что за комбинациями традиционных

символов у каждого подлинного, т.е. глубоко переживающего художника, открывается его

личный мистический опыт - та “гармония сфер”, то “проникновение в зазеркалье”, тот

“прорыв в параллельные миры”, который обогащает наши представления о явлениях и

силах, лежащих за пределами возможностей позитивной науки.

На такой базе и возникает религия, как предчувствие и предощущение

пробуждающейся в физическом теле духовной сущности, интересы и устремления

которой часто оказываются в разительном противоречии со “здравым смыслом” и

благосостоянием физического тела человека. Разлад между “физиологическими”

желаниями, к которым можно причислить также желания эгоистического и бытового

порядка, и духовными (душевными) устремлениями, замеченный человеком очень рано,

послужил, по-видимому, толчком к формированию и упорядочению как религиозных

воззрений, так и собственно церковных институтов, в центре внимания которых всегда

находилось не исследование мира и человека, не обращение мыслей последнего “к

звездам”, а всего только организация человеческого социума на определенной территории

и в столь же определенной культурной традиции, если понимать в данном случае под

“культурой” не духовную, а повседневную общественную деятельность людей на уровне

быта.

Задача управления человеческим обществом накладывала на религиозные институты

(церковь) такие же ограничения, как исследование материального (четырехмерного) мира

– на позитивную науку. Питаясь мистицизмом отдельных, канонизированных личностей,

допуская его в ограниченных дозах для массового потребления, ни одна из мировых

конфессий именно в силу своего положения и своих задач не поощряла (а то и прямо

запрещала) мистицизм, как путь получения ответов на “проклятые вопросы”, встающие

перед человеком.

В свою очередь, религиозные институты пользовались авторитетом и доверием

общества до тех пор, пока утверждаемые ими картины мира не вставали в вопиющее

противоречие с данными позитивной науки, от достижений и выводов которой с течением

времени все полнее и больше зависели благосостояние и жизнеспособность данного

социума. В результате очередного революционного переворота, чаемого всеми без

исключения слоями общества, оказывалось, что само общество вынуждено пожинать

плоды поистине пирровой победы. Наука, будучи изначально направлена на изучение

материального мира, опровергая теоретическое основание той или иной религиозной

системы, по существу, вместе с религией уничтожала и построенную на ее постулатах

мораль, не предлагая ничего взамен.

Кризис веры в европейском мире, начавшийся с восторга материалистов XVIII века по