Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Мы встретились с мужем после его работы. Я хотела забежать в парикмахерскую (все еще старалась выпрямить свои кудри). Он хотел зайти домой, чтобы сменить форму на гражданскую одежду.

— Через двадцать минут зайду за тобой, — пообещал он.

И зашел. Все еще в форме и абсолютно пьяный.

Вот и весь наш праздник.

Весь этот день с утра настроение у меня было угнетенное, и, видя нетрезвого мужа, я решила, что сердце мое предвещало это его очередное предательство. Мы пошли домой. Тоска меня охватила.

Потом я вспоминала: как же хорошо, какое же для меня счастье, что не пошли мы в тот день отмечать годовщину свадьбы. Я бы себе этого не простила.

В этот день, в то самое время, когда сердце мое исходилось от тоски, умерла моя ненаглядная Танюсенька. Всего несколько дней не дожила она до нашей встречи.

Узнали мы об этом горе не сразу, хотя телеграмму Женечка послала мне немедленно. Телеграмма не дошла. Странное дело. Хотя — вполне понятное. Представьте, телеграммы о смерти ценились в ЦГВ на вес золота! Почему? Все просто: чтобы получить возможность внепланово съездить в Союз, нужна была веская причина. Например, смерть близкого родственника. Такие телеграммы специально заверялись. А внеплановые поездки нужны были офицерам и их женам потому, что практически все, кто проходил службу за границей, занимались еще и куплей-продажей, чтобы обеспечить свое будущее. В СССР шла эпоха тотального дефицита. Людям хотелось уюта, красоты. Основными элементами уюта и красоты считались в те времена ковры и хрусталь. В Чехословакии все это стоило сущую ерунду. Зато в Союзе продавалось в десять (а то и больше) раз дороже. Купишь за сто крон (10 рублей) хрустальную вазу, а продашь ее за сто рублей. Легко и просто. Из Союза везли цветные телевизоры и аппаратуру. Качество этой нашей продукции, конечно, уступало западным и восточным образцам, зато цена…

И вот — чем чаще ездили люди туда-сюда, тем больше сделок могли совершить.

Что же произошло с моей телеграммой? Она ведь дошла. Ее не вручили. Из подлости. Я даже знаю, кто это сделал тогда. Замполит госпиталя. Решил, что нам зачем-то понадобилось на несколько дней раньше оказаться в Москве, вот мы и организовали телеграмму. Что же творят люди по отношению друг к другу — подумать страшно.

В результате моя свекровь, не получая от нас ответа, позвонила по спецсвязи в Польшу, где служили родственники. Вот через генерала Дубинина, позвонившего из Польши в ЦГВ, нам и была передана весть о смерти моей Танечки. К этому времени похороны уже состоялись. Мы приехали к свежей могилке. Я так и не простилась с той, которая была всем моим добрым миром.

Я позвонила папе, и он тут же приехал. Один. Впервые за много лет мы находились с ним вдвоем и могли говорить, говорить. Рядом со мной был прежний папа, добрый, понимающий, ласковый. Тогда он признался мне, что несчастлив со своей второй женой из-за ее деспотичного давящего нрава и стремления к стяжательству. Между ними не было взаимопонимания. Но менять что-то было уже поздно. У них подрастал сын…

Я поехала на могилку к Танечке сразу, как только добралась до Москвы. Положила на свежую землю букет белых роз. Стоял июль, жаркое лето. Прошло дней десять, мы снова поехали на кладбище, на этот раз с папой. Белые розы, которые я принесла в первый раз, лежали совершенно свежие, будто их только что срезали. Я поразилась. Словно неведомая сила посылала мне утешение…

Владыка Никанор

К мужу в госпиталь приходил лечиться епископ православной церкви. Владыка Никанор, в миру — Николай Иванович. У него был сахарный диабет, он нуждался в постоянной медицинской помощи. Резиденция епископа Оломоуцко-Брненского находились неподалеку от нашего дома и от православного храма Св. Горазда.

— Вот бы с ним поговорить! — размечталась я.

В следующий визит Владыки в госпиталь муж спросил, нельзя ли с ним встретиться. Тот с готовностью согласился. Так начались наши прогулки.

К тому времени я уже давно и вполне осознанно верила в Бога. К тому же, оставшись без Танюси, я остро ощущала свое сиротство. Я мечтала о храме, о молитве.

В храмах я бывала не раз. Особенно любила храм Николы в Хамовниках с его чудотворными иконами. Он никогда не закрывался, не подвергался поруганию. Попадая в него, я оказывалась совсем в другом мире, далеком от злобы и грязи. Я не раз молилась в том храме, своими словами, как умела. Перед экзаменами в аспирантуру заходила и ставила свечки к иконе Николая Чудотворца. Просила помочь. Экзамены проходили легко.

Я жалела, что меня не привели в храм в детстве. И чувствовала: моим детям необходим Дом, их Дом, куда они могут войти для молитвы.

Муж сказал, что хотел бы покреститься всей семьей. Наши желания совпали. И вот мы говорим и говорим с Владыкой Никанором. Он отвечает на все вопросы, он рад моим знаниям Евангельских текстов (а самого Евангелия я еще и в руках не держала, все из Хрестоматии по старославянскому и древнерусскому языку).

— Я покрещу вас приватно, чтобы не было неприятностей, — говорит Владыка Никанор.

Но мы ничего не опасаемся. В выходной день приходим в его просторную квартиру всей семьей. Владыка уже все приготовил для крещения.

— Отреклися от сатаны? — трижды спрашивает нас епископ во время таинства.

— Отреклися, — отвечаем мы, не понимая, что это значит.

Мы даже не в начале пути еще. На пороге.

Еще много-много времени должно пройти…

— Ну вот, — поздравляет нас Владыка, — а то как же? Такие хорошие деточки — и некрещеные.

Он дарит нам подарки: иконы Спасителя, Казанской Божьей Матери. Еще мы получаем от него красивую хрустальную вазу. А самое главное: Библию! Она издана к тысячелетию крещения Руси. Владыка ставит на первой странице свою печать: «Епископ Оломоуцко-Брненский». И еще. Он вручает нам Молитвослов, тоже со своей печатью, и учит:

— А вот теперь — начинайте потихонечку молиться!

Как спасали меня эти молитвы!

Но все это начнется чуть позже.

На прощание Владыка говорит мужу, показывая из своего окна на вывеску пивной на противоположной стороне улицы:

— Не надо туда ходить. Часто вижу офицеров, заглядывающих туда. Не ходи туда. Иди домой, к деткам. Жену пожалей. Она у тебя мученица.

Муж слушает благоговейно. А я пугаюсь. Ну, какая я мученица? Нет, я счастливая. У меня все хорошо. Правда.

Картинка с натуры. Кормление

Мой обожаемый шестимесячный младенец должен быть накормлен в обед протертыми овощами или кашей.

Это кормление — спектакль не для слабонервных, поверьте.

Я одна с этим не справлялась никак.

Мой муж в свой обеденный перерыв старался мне помочь во время собственного обеденного перерыва, благо госпиталь его находился в пяти минутах ходьбы до нашего дома. Все это называлось: «Спасение сына от голодной смерти».

Мы были убеждены, что если не впихнем в ребенка миску каши, случится что-то неописуемо ужасное. Итак, прибегал папа. Начиналась операция «бу-ээээ».

Сначала я укутывала отца в пеленку, чтоб не испачкалась его форма. Потом мы обвязывали пеленкой нашего ненаглядного крошку, чтобы он не мог руками пошевелить и не выбил миску с кашей из рук кормильца.

Далее муж отдавал приказ: «Пойте!»

Мы втроем — дочка, сынок и я — начинали представление. Пели, плясали, дудели. Естественно, наш маленький дурачок каждый раз ловился на эту приманку: широко раскрывал свой беззубый рот и улыбался. И тут происходило вероломное нападение: отец с ходу втюхивал ему большую ложку каши.