Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Шрифт:
Муж с утра был на службе, больных осматривал. Потом обещал помочь накрыть стол — 31 декабря все-таки. Но в четыре часа вдруг спохватился: надо срочно на службу, у него тяжелый больной.
Охохонюшки… Про тяжелого больного речь заходила всегда не зря и не вовремя. Этот тяжелый больной — вечный и не приходящий в себя долгие годы — и был моим крестом тяжким. «Тяжелый больной» на языке мужа значило: «Мне скучно среди этой суеты. Мне надо выпить».
Но! тут удивительный парадокс моего личного восприятия — я каждый раз почему-то верила, что именно сейчас муж говорит чистую правду. И больной нуждается в срочной помощи.
В общем, как тысячи раз до этого, отправился Артемий к «тяжелому больному». Клятвенно пообещал вернуться через час.
Мы накрыли на стол. Я ухитрилась незаметно засунуть подарочки под елку. Время, так сказать, неумолимо продолжало свой резвый бег.
Часа через три до меня, естественно, дошло, что проклятый больной — все тот же… Верный спутник нашей семейной жизни. Поэтому ждать, когда Штирлиц со своим распухшим чудом явится, смысла не имело. На душе скребли кошки.
Знаете, беременным женщинам бывает нужно… Что им только не бывает нужно… Например, вместе с мужем встретить Новый год… Но я не имела права расслабляться и съезжать в негатив.
Дети заметили подарки. Радость, удивление, счастье…
По чешскому ТВ идут программы — одна смешнее другой (чувство юмора у народа уникальное).
Все хорошо.
Но подспудно я все же жду своего чуда. Где он? Что с ним? Уже одиннадцать… Через час Новый год. А наш, московский Новый год уже час как наступил. Мы как раз с детками его отметили. Выпили лимонад, желания загадали…
— А теперь — спать! Спать, мои солнышки…
— С Новым годом, мамочка!
— С Новым годом, деточки мои…
Детки быстро улеглись.
Я одна. Нет. Мы с моим ребеночком, которому предстоит появиться на свет ровно через два месяца, в феврале…
Мне хочется плакать, но нельзя. Я говорю себе: «Ничего. Нельзя. Новый год… Как встретишь, так и проведешь… Надо радоваться… Надо загадывать желание… Пусть будет мальчик…»
Заветное — чтоб муж перестал врать и пить — я уже давно не загадываю… Понимаю, что не сбудется никогда…
В без четверти двенадцать слышу возню у входной двери. Открываю.
Вижу — чудо. Распухло до неузнаваемости. Себя не помнит и не понимает. Еле стоит. Мне страшно, что он всей мощью своих 120 кг упадет на мой живот… Как он шел по городу? Шинель военная распахнута, галстука нет… Шапки тоже…
Делаю шаг назад. Чудо вваливается в свой мирный дом, падает у входа. Все — запас его самоконтроля закончился. Я захлопываю дверь. Снизу, со стороны пола, доносится грозное:
— Откуда такая жестокость! У меня больной тяжелый, а ты… А ты… Все всё понимают… А ты — жестокая…
Эта тема почему-то всегда звучит, когда чудо возвращается после затянувшегося осмотра тяжелого больного.
Встать он не может. И это хорошо. Потому что когда может встать, обязательно раскрутит скандал, разбудит детей. А тут — просто поорал и заснул.
А до Нового года — всего ничего осталось…
Каких-то две-три минуты… Скорее лимонад налить в бокал! И не вздумать плакать. Детка в животе испугается. И — надо улыбаться… Ведь как Новый год встретишь, так и пойдет…
У меня все хорошо, Дедушка
Мороз!Слышишь? У меня все хорошо! Очень! Мне тепло! Тепло! На храп из коридора не обращай внимания. Все равно — муж же дома. И мне не надо волноваться о нем… Жив, здоров… Пожалуйста — пусть детки будут здоровы. И пусть родится мальчик. Мальчик!
— Бум… бум… …
— Главное еще, Дед Мороз, пожалуйста, умоляю, сделай так, чтобы соседи не пришли поздравлять… Хотя вряд ли… Они понимают… Живот… Мне раньше надо спать лечь. Но на всякий случай — пусть не приходят. Пожалуйста! А то тут у входа лежит честь советского офицера… Нельзя ее ронять…Она сама упала. Случайно. Не удержалась… Но встанет! Встанет завтра!
Дед Мороз все исполнил в лучшем виде. Первого января пошла гулять с детками… На пустыре чешские мальчишки играли в футбол с советской офицерской шапкой. В груди кольнуло. Честь советского офицера подвергалась частичному поруганию…
— Дед Мороз… Еще одна просьба! Пусть никто не узнает, чья это шапка… Пусть ребята ее запинают так, чтобы она превратилась поскорее в кусок рухляди… Стыдно, Дед Мороз!
И кто после этого скажет, что я невезучая? И что Деда Мороза не существует? Через пару дней шапку вовсе было не узнать… Спокойно идешь себе мимо пустыря и даже в ус не дуешь…
Когда-то замечательный чешский писатель Карел Чапек (кстати, ему мы обязаны словом РОБОТ — это попутно) сказал о захвате своей родины фашистской Германией:
«Все не так плохо: Нас не продавали — нас выдали даром».
И действительно — как метко сказано!
Но не про нас…
Потому как мы сами себя сдали… Как ту шапку… По пьяни.
Но как же удобно, лежа на полу в собственной блевотине, обвинять всех кругом! Виноватые всегда найдутся… Вот — жена с пузом… Спящие дети… Их удобнее всего сдать… Даром…
Сдвиг
В Чехословакии однажды увидела по ТВ в популярной программе (что-то вроде психологического практикума) сюжет о молодой паре.
Они любили друг друга. Только молодой человек постоянно подводил свою возлюбленую: то на свидание опоздает, то не приходит вовсе, то приходит пьяным. Вот так, шаг за шагом показывались этапы жизни его — пьющего и не справляющегося с собой, и ее — верящей раз от разу его обещаниям перестать, бросить. Каждый раз это повторялось совершенно одинаково. Недолгий спокойный период (несколько дней). Она счастлива. Он, кажется, тоже. Потом, когда она уже верит (в сто первый раз), что все позади и теперь будет только хорошо, он срывается, причем в самый постыдный момент: на глазах у ее родителей, общих друзей и так далее и тому подобное.
Знакомая история?
Я смотрела этот фильм с большим интересом, поскольку сама находилась в подобной ситуации. То есть — просто один к одному. В итоге в жизни моей все подчинилось слабости мужа. Не пьет — у меня крылья вырастают, я работаю, пишу диссертацию, ухаживаю за детьми, слежу за домом, мне весело. Но — срыв. Ожидание его с работы. Нет его и нет. И не хочется верить, что вот — опять. Бессонная ночь. Приходит под утро. В каком виде — и говорить не стоит… Я не буду тут вдаваться в подробности, так как это слишком обыденно, хорошо всем знакомо. Ничего нового.