Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Через Западный Берлин шел огромный отток жителей ГДР, не желавших строить коммунизм всю оставшуюся жизнь, а хотевших просто и спокойно прожить в той части страны, где такая возможность предоставлялась (то есть — в ФРГ).

Вот и решено было построить между Западом и Востоком непроходимую стену. Нагнали войска (и наши, и ГДРовские) и в считаные дни соорудили заграждение — не только в самом Берлине, но и в окрестностях, на протяжении ста пятидесяти км! Сначала натянули колючую проволоку. Потом установили глухие бетонные стены с колючей проволокой и током поверху.

Весь мир ахнул.

У нас дома это воспринято было совершенно спокойно. Война-то всего 16 лет как закончилась. Раны еще и не затянулись. Не было ни одной семьи, где бы война прошла стороной. Немцев не любили, им не сочувствовали.

— Ну, и правильно.

— Так им и надо.

— Что хотели, то и имеют.

Вот в основном такие были мнения.

Все только удивлялись, как быстро удалось эту стену возвести — в живом городе… И еще говорили, что родственникам теперь будет туго… Допустим, кто-то живет на западе, а кто-то остался на востоке. Им — как?

Не могу сказать о себе, что я кому-то сочувствовала. Но факт возведения стены меня, конечно, интересовал. Я себя спрашивала, хороший ли это выход? Решаются ли так проблемы? Ответов у меня не было.

Дальше было вот что.

Мы в пятом классе наконец-то стали изучать иностранный язык. Нашему классу выпало изучать немецкий. В параллельном классе учили английский. Немецкий учить хотели далеко не все. Некоторые мальчишки злились на немецкий язык из-за фашистов и войны. А некоторые считали, что английский становится языком международного общения, его-то и надо изучать. Из-за этого кое-кто перевелся в параллельный класс. Но очень мало — один или два человека. Остальные не захотели разлучаться, привыкли мы друг к другу.

Немецкий поначалу показался мне очень легким. Я же уже знала латинский алфавит благодаря испанскому языку и, кроме того, по своей обычной привычке за лето почитала некоторые учебники для пятого класса. Главный интерес для меня представляла «История античного мира» Коровкина и учебник немецкого языка. Летом знания сами запрыгивают в голову — это же не из-под палки, а для себя. Вот я и выучила по своему, уже сложившемуся методу большую часть слов, которые нам еще предстояло выучить в классе. Тексты читала легко. Грамматику отложила на потом, на школьное время.

К ноябрю я уже вполне могла вести несложную беседу на немецком, а именно: рассказать, что зовут меня Галя, что я живу в Москве, учусь в пятом классе, что я люблю читать книги, прыгать, бегать, танцевать, петь. Могла я даже доложить о достопримечательностях столицы, о главной улице, о Третьяковской галерее… Ну, и еще кое-что по мелочи… И вот как раз во время осенних школьных каникул Танюся предложила мне поехать на экскурсию по Москве с немецкими слушателями из Академии Фрунзе.

— Там будет один офицер, к нему приехала жена с дочкой. Дочка — твоя ровесница. По-русски не говорит. Зато ты уже говоришь по-немецки. Попрактикуешься.

В назначенное время я стояла у академии в ожидании экскурсионного автобуса. Танюся усадила меня, познакомила с офицером-немцем, говорившим по-русски, с его женой и дочкой по имени Сабина. Девочка была ниже меня (я очень вытянулась за лето), казалась младше. Ее аккуратная и нездешняя одежда ничем особенным не отличалась, но все же видно было, что она иностранка. Ей все было непривычно, она как-то пугливо жалась к матери, та обнимала ее за плечи…

Мы поездили по центру, потом остановились у гостиницы Москва и пешком отправились на Красную площадь. Экскурсовод все время что-то рассказывала по-русски. Офицерам рассказ уже был вполне понятен, а только что приехавшим к ним женам — явно нет. Мы потихоньку зашагали по брусчатке к Мавзолею. Я стала рассказывать Сабине о себе. По-немецки. Довольно долго говорила. Она смотрела на меня во все глаза. Но ничего не отвечала. Тогда я спросила ее:

— Как твои дела? Где ты живешь?

— Я живу в Берлине, — сказала вдруг Сабина.

Я испытала восторг. Значит, она меня поняла! Значит, я все правильно говорю.

— У Сабины проблемы со здоровьем, — сказал вдруг ее папа по-русски. — Она почти не может говорить. Но это удивительно: она тебе ответила! Это редко бывает.

— Я не знала, — сказала я.

Мне стало очень стыдно, что я все лезла к этой бедной немецкой девочке ради практики в языке, а она вон что — и говорить не может.

— Это очень хорошо, что ты с ней говорила. Спасибо, — сказал немец.

Сабину тем временем взяла за руку мама и повела дальше, что-то тихо и ласково рассказывая.

— Ты спросила у Сабины, как дела, — продолжал ее папа. — Хочешь, я тебе отвечу?

Мы стояли отдельно от группы, которая дошла уже до мавзолея и слушала экскурсовода.

— Я из Берлина, — сказал мой собеседник на очень правильном русском языке (только акцент выдавал его). — Я родился в Берлине. Берлин — мой город. Понимаешь?

— Да, — сказала я. — Конечно.

— А сейчас в Берлине стена.

Я сразу поняла, о какой стене он говорит, хотя прошло уже время и о стене мы забыли.

— Это плохо? — спросила я.

Моя тяга к познанию мира заставляла меня допытываться до самой сути.

— Это очень плохо. Я не могу в моем городе ехать туда, куда хочу. Понимаешь?

— Понимаю, — ответила я.

— Я родился в тридцатом году. Я не виноват, что в Германии был Гитлер. Он преступник. Но я все прожил с моим городом. И когда бомбы падали, я тоже был в Берлине. И потом мы убирали все руины… Сейчас у нас стена.

Разговор наш занял чуть больше минуты. Папа Сабины сказал еще, что у меня красивый немецкий. Я была счастлива.

Потом мы подошли к остальным. Экскурсия продолжилась.

Дома я все думала про стену. Я впервые засомневалась: надо ли было так поступать? Зачем так с людьми? Если бы Москву так взяли и всю разгородили? О таком ужасе думать не хотелось…

А еще я удивлялась, что взрослый немецкий дяденька именно мне рассказал о том, что стена — это плохо. Я почему-то понимала, что ему нельзя было это говорить, а он сказал.

Странная штука: офицер Немецкой народной армии сказал советской девочке о том, что стена, которую воздвигли совместными усилиями ГДР и СССР, — это плохо. И объяснил это не политическими причинами, а вполне понятными, человеческими.

Человеку иногда бывает надо СКАЗАТЬ.

Хорошо, что он выбрал меня. Мне было надо УСЛЫШАТЬ.

Потом этот немец привез из своего Берлина и передал мне через тетю набор пластинок с песнями, которые исполнял Эрнст Буш. Это были песни конца 20-х — 30-х годов. И музыка, и слова, и исполнение меня потрясли. Удивляться этому не приходится: автор слов — великий поэт Бертольд Брехт, музыка — Ханса Айслера.