Мое частное бессмертие

– «Заржал!» – фыркнула мама. – Что за манеры, сын?..

– Не перебивай, интересно! – Вяткины за меня вступились.

Пришлось дальше.

В Доме отдыха и не догадывались, что с нами тут киноактёр: он не ходил ни в столовую, ни на пляж.

Hа другой вечер я снова повернул в ту аллейку.

Колючая акация глушила её. Лесные голуби ухали.

И вот!

Опять он со своим графинчиком.

Мы кивнули друг другу как заговорщики, и он дал мне отпить прямо из стеклянного носика: за то, что его тайну храню…

А потом он уехал.

Вот и всё.

«Даже мне не говорил!» – упрекнула мама, а Лебедев похлопал в ладоши и, улучив момент, увёл меня в кухню.

«Сочинял бы хроники в таком духе – давно бы имел абонемент на «Нистру»! – сказал он. – А что! Я приятно удивлён! Тебе удалось не просто изложить событие – встреча с популярным киноактёром – но передать атмосферу! Сам посуди! Тёмная аллейка периферийного дома отдыха, вечер, лесные голуби!.. – и он показал большой палец в знак одобрения. – Ещё ты упомянул о теплостойкой мастерке (в середине июля!), дав понять, что твой герой немолод! Ну и, наконец, мне передался вкус охлаждённого кваса в стеклянной посудке, легко предположить, что от директора дома отдыха лично! И поверь, я бы дорого дал… – он шумно сглотнул слюну, – чтобы отпить из того носика!» «Ха!» – хмыкнул я польщённо.

– И, главное, никакой Плутарх такое не придумает! – заключил он. – Никакой Геродот!.. Поэтому не валяй-ка дурака, Витька!

Берись за хронику! О чём? Не важно. Хотя бы о сегодняшнем явлении-христа-народу!.. О Лёнином явлении!..

Воодушевлённый, я побежал в свою комнату. Раскрыл хронограф.

8

Но, бойко принявшись за дело, упёрся в мильтона.

Нет мильтона – хроники нет.

Кишинёв, октябрь 1974.

– Хлебушек! – позвал я с порога.

– Ась! – откликнулся Лебедев.

«Хлебушек… ха-ха… Хлебушек!» – Вяткины посмеялись.

– Всё лучше, чем Гусь! – стал оправдываться он.

– Я не могу про это письменно! – сказал я глухо. – Могу только на словах!..

– На словах не считается! – отверг он.

Вяткины спросили, на какую тему сочинение.

– Хроники, а не сочинение! – поправил Лебедев и, привстав с чёрной бутылкой «Каберне», стал лить в фужеры. – Меня вот не учили писать хроники в детстве – теперь не помню ни фига!.. Будто и не жил на свете!..

– Ну прямо! – басила мама. – Не жил!..

– А кто их будет читать, – подколол Вяткин, – ну эти твои хроники?..

– Читать? – удивился Лебедев.

И забарабанил пальцами по чёрной статуэтке «Каберне».

– Ну да, читать! – Вяткин подтвердил вопрос.

– Вот пускай «Каберне» пьют!.. – объявил тогда Лебедев. – Да-да, «Каберне» чумайского розлива!.. А читать – никто и не просит!..

– Согласен! Только чумайского! – перебил Вяткин. – Если «Каберне» – не чумайского розлива, то это перевод продукта! Я вот в Туле заказал – просто ради интереса! Наклейка один в один! И что – никакого сравнения!..

– Потому что чумайский розлив из республики не вывозят! – подтвердила его жена. – А с кем это ты там «Каберне» угощался в Туле? Можно спросить?..

– С технологами, мамочка! – развёл он руками. – Технологи от заказчика в ресторан повели!..

– Технологи от заказчика? – переспросила его жена.

– Так вот, читать это лишнее! – поднял голос Лебедев. – И пишут вовсе не для читателя!..

– А для кого? – покрасневший Вяткин гакнул от смеха. – Для кого тогда пишут – если не для читателя?..

Но Лебедев уже стоял с запрокинутой головой и пил из фужера.

Вяткин смотрел на него.

Но Лебедев пил и пил с красивой алчностью.

Тогда мама вмешалась.

– Можно я отвечу?! Я знаю, что он думает!..

– Вот это боевая подруга! – восхитилась жена Вяткина.

– Можно! Давай! – зашумел и он сам.

– Значит, Лёшкин ответ на вопрос для кого пишут, – начала мама, – выглядит так: а ручей в лесу для кого? А полевой василёк? Я права, Лёш?.. Правильно я идею передала?..

И пихнула его локтем.

– Передатчица! – Лебедев допил вино и отставил фужер наконец.

– А на какую тему сочинение? – спросил Гриша Вяткин, когда мы в детскую вернулись.

Покосившись на закрытые двери, я выложил ему всё как есть.

О том, как в прошлом феврале я помирился с жирным Хасом. И о том, что дальше было…

…

– А …ся… только когда ребёнка хотят? – спросил Гриша, когда я закончил. – Или не только?..

Он был только в 4-м классе. Что с него взять.

Глава Четвёртая

1

Витя Пешков. О том, как я с Хасом помирился (незаписанная хроника)

Я бы не мирился.

Но он первый подкатил.

До того мы не говорили 100 лет: не прощу ему форму с гетрами!

Но вот он подкатывает на перемене: «Здоров, куда пропал? Приходи играть, у нас теперь тренер есть, ты не поверишь, кто!..»

И… выдерживает паузу.

– Ну, – спрашиваю нехотя, – кто?..

– Игорь Надеин!.. Первая тренировка – в воскресенье!

Что-о-о?!.

– Да, Игорь Надеин!.. – подтвердил он. – ЖЭК ему квартиру в нашем доме дал!..

И, довольный моим потрясением (Игорь Надеин был «десятка» из «Нистру», диспетчер с хитроумным пасом и ударом-пушкой с обеих ног, не зря его пробовали в московском «Спартаке»!), подкинул ещё козырь:

– И мы теперь ходим в 3-ю секцию по вечерам!.. Там новая семья в подвале, муж и жена! Через шторку всё видно!..

И… смотрит, как я реагирую.

Кишинёв, февраль 1974.

Я не искал примирения.

Но, во-первых, Игорь Надеин.

А во-вторых, я влюблён был в Т.Р. из класса и не знал, что с этим делать.

До того я влюблялся только в самых красивых: в Коровкину в 3-м классе, в Мещёрскую в 4-м. Но в них разве что классные парты не были влюблены. Разве что портреты Ленина и Пушкина на стенах и ведро со шваброй в углу.

А вот Т.Р. не была красива. Но во мне восковые соты ломались от одного воображения её.