Моё лучшее стихотворение

1955

Федор Фоломин «Паек суровый, кипяток в баклаге…»

Паек суровый, кипяток в баклаге да труд посильный — первые права… На желтой, на оберточной бумаге прочел я в детстве жаркие слова. В тумане запоздалого рассвета работал я, расклейщик, муравей. Прямая речь советского декрета на битву с гидрой слала сыновей. Зимой, в пару картофельного пира, открыл я робко грузные тома. Но побледнели хроники Шекспира, — борьба за жизнь — трагедия сама! Ни сон, ни сказка нас не приголубят; все выросли, к чему теперь покой! Стоял декабрь, горели свечи в клубе, и пели мы: «Воспрянет род людской!» И, вспоминая пройденные годы — войну, разруху, долгий труд, войну, не проклинаю вас, мои невзгоды, о радостях нездешних не вздохну! Я замерзал, я падал, голодая, но вытер слезы кулаком с лица, — Республика Советов молодая согрела в стужу нищего мальца. Дала подростку ленинское слово и приколола звездочку на грудь… Земля моя! Как прежде, мы готовы пройти с тобой нелегкий дальний путь!

1955

Илья Френкель Давай закурим!

Теплый ветер дует. Развезло дороги, И на Южном фронте оттепель опять. Тает снег в Ростове, тает в Таганроге — Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать. Об огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах Где-нибудь Когда-нибудь Мы будем говорить. Вспомню я пехоту, И родную роту, И тебя — за то, Что дал мне закурить… Давай закурим По одной! Давай закурим, Товарищ мой!.. Снова нас Одесса встретит как хозяев, Звезды Черноморья будут нам сиять. Славную Каховку, город Николаев,— Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать. Об огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах Где-нибудь Когда-нибудь Мы будем говорить. Вспомню я пехоту, И родную роту, И тебя — за то, Что дал мне закурить… Давай закурим По одной! Давай закурим, Товарищ мой!.. А когда врагов не будет и в помине И к своим любимым мы придем опять, Вспомним, как на запад шли по Украине, — Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать. Об огнях-пожарищах, О друзьях-товарищах Где-нибудь Когда-нибудь Мы будем говорить. Вспомню я пехоту, И родную роту, И тебя — за то, Что дал мне закурить… Давай закурим По одной! Давай закурим, Товарищ мой!..

1941

Яков Хелемский Звезда

Осенней ночью падает звезда. В холодном небе света борозда. Примета есть: звезды падучей свет — Тревожный признак, чьей-то смерти след. Примета есть. Но как поверить ей? Мы пережили тысячи смертей. Беззвездной ночью в окруженье тьмы Друзей в походе хоронили мы. И дальше шли в снегу, в чаду, в пыли… Ах, если б звезды скорбный счет вели И падали под тяжестью утрат, Какой бы разразился звездопад! О, сколько б звезд низринулось в ночи Над теми, что расстреляны в Керчи, Над павшими у Вязьмы и в Орле, Над школьницей, что умерла в петле, Над Бабьим Яром, где в золе подряд Мои друзья и земляки лежат, Над теми, что от отчих мест вдали Укрыты горсткой неродной земли, Над теми, что в Берлине сражены За две минуты до конца войны,— Весь Млечный Путь в безмолвии ночном Осыпался бы горестным дождем. …Но с вышины студеной, чуть видна, Срывается звезда. Всего одна. Подсказывает мне падучий свет Иное толкование примет: Слетает равнодушная звезда — Кого-то позабыли навсегда. Но тот, кто вечен в памяти у нас, — Тот меж светил вселенной не угас. Взгляну в зенит полночный и найду Матросова солдатскую звезду И, потянувшись к чистому лучу, Звезду Космодемьянской отыщу. И, озарив осенний небосклон, Взойдут созвездья — Брест и Краснодон.

1946

Владимир Цыбин Ярмарка

В Опочках на ярмарке продаются яблоки, в красном лаке — на каждом прилавке! А дыни сини, что твои гусыни, на всякой — плешь, режь — ешь! В Опочках на базаре арбузы возами, звонки, колки, унесешь волоком; ударишь по корке — как будто в колокол!.. Зазывала грузен, весел, юн — на галстуке узел с добрый кавун! — Арбуз-туз, семь кило груз, без ножа режется, на полосках держится! Не полосы — драночки, берите, гражданочки!.. Глаза у невест бегают, как зайцы, увидят отрез — поскользаются. А бабы густо стоят в лотках, деньги капустой хрустят в платках иль в узлах на шее: им бы подешевле, им то, что носко, пускай и в полоску. А мужья — не ахают, ждут кивка, а мужья вздыхают: — Эх, пивка! — У локтей стоят, за локоть держатся. А вокруг-то в лад гармони тешатся… Поют, как глаза потерял сапер, а у баб слеза застелила взор… Топырят уши вовсю капусты, и густо, густо медовеют груши — целыми сутками томятся под липами. Желтыми урюками возы пересыпаны: Виноград — сосульки. — Покупайте — просим! — В Опочках третьи сутки продается осень.

1959

Яков Шведов Орленок

Орленок, орленок, Взлети выше солнца И степи с высот огляди, Навеки умолкли веселые хлопцы, В живых я остался один. Орленок, орленок, Сверкни опереньем, Собою затми белый свет, Не хочется думать о смерти, поверь мне, В шестнадцать мальчишеских лет. Орленок, орленок, От сопочной кромки Гранатой врагов отмело, Меня называли в отряде орленком, Враги называют орлом. Орленок, орленок, Мой верный товарищ, Ты видишь, что я уцелел, Лети на станицу, родимой расскажешь, Как сына вели на расстрел. Орленок, орленок, Товарищ крылатый, Ковыльные степи в огне, На помощь спешат комсомольцы-орлята, И жизнь возвратится ко мне. Орленок, орленок, Пришли эшелоны, Победа борьбой решена — У власти орлиной орлят миллионы, И ими гордится страна.

1936

Екатерина Шевелева Девочка из Гонконга

Рекламы точно веер павлиньего хвоста. Рекламы — до созвездия Южного Креста. Наверно, нет реклам пестрее, чем в Гонконге! Взбесившаяся радуга на Фуква-стрит. Спиной к витрине радужной девочка стоит: Юбка материнская. Босые ноги. А под витриной — доски и тряпье, Чудовищное нищее жилье. Подходит женщина к ребенку. Две косы От молодости сохранились. Наверно, мать… Она твердит: «Проси! Проси и кланяйся. Благодари за милость. Проси!.. (Для младших нету молока!) Проси!.. (В кастрюльке риса нет ни грамма!)» Но худенькая детская рука Опущена по-прежнему упрямо. В изгибе губ, в крылатости бровей У девочки — достоинство и сила, — Все то, что в душу мать вложила ей, Все то, что мать сама уже забыла!

1955

Марк Шехтер Сердце

Три года сердце у меня болит, По пенсионной книжке — инвалид. Дух замирает, будто я — над бездной, А говорили: «Человек железный!» Рубцы на сердце запеклись, как след Стихов, смертей, событий грозных лет, Бессонницы, любви на зорьке ранней, Очарований, разочарований. А ведь ходил, бывало, по фронтам, И наклонялся к полевым цветам, И не страшился пули и скорбута, И песни пел, и пил вино как будто; По тридцать верст за сутки проходил, И слез не лил у дорогих могил, — Все сердце раскаленное терпело, Оно металось по ночам и пело… Я рад, что есть чем вспомнить жизнь свою, Что песни пел, что действовал в бою, Что сердцем сердце утешал людское. Я не искал уюта и покоя! Уже и шагу сделать не дают, Уже на грудь горчичники кладут, И медсестра глядит куда-то косо… Но до сих пор меня волнуют косы! Невеста? Может, чья-нибудь жена? А за прямоугольником окна — Оркестра гром и цвета вишен флаги: Уходят пионеры в летний лагерь. Нет у меня претензий ни к кому: Ни к доктору, ни к другу моему, Ни к дочери, которая, бывало, Меня непослушаньем волновала… Пусть в грудь мою опять стучится боль, Товарищ сердце, песню спеть позволь!

1950

Степан Щипачев «Пускай умру, пускай летят года…»

Пускай умру, пускай летят года, Пускай я прахом стану навсегда. Полями девушка пойдет босая. Я встрепенусь, превозмогая тлен, Горячей пылью ног ее касаясь, Ромашкою пропахших до колен.

1940

Илья Эренбург «„Разведка боем“ — два коротких слова…»

«Разведка боем» — два коротких слова. Роптали орудийные басы. И командир поглядывал сурово На крохотные дамские часы. Сквозь заградительный огонь прорвались, Кричали и кололи на лету. А в полдень подчеркнул штабного палец Захваченную утром высоту. Штыком вскрывали пресные консервы, Убитых хоронили, как во сне, Молчали. Командир очнулся первый. В холодной предрассветной тишине, Когда дышали мертвые покоем, Очистить высоту пришел приказ, И, повторив слова «разведка боем», Угрюмый командир не поднял глаз. А час спустя заря позолотила Чужой горы чернильные края. Дай оглянуться — там мои могилы, Разведка боем, молодость моя!

1938

Юрий Яковлев На пароме

Поперек теченья легкого Через Волгу плыл паром, Словно часть пути далекого Отрубили топором. И пошел он с пешеходами, С вереницею машин, С неподвижными подводами И с автобусом большим. И тогда на радость малому, Что у поручней играл, Спрыгнул молодо на палубу Из машины генерал. У него фигура стройная, Брови низкие седы. На щеке рубцы у воина — Боевых деньков следы. И как будто завороженный, Тронув мягкий козырек, На него глядит восторженно Черномазый паренек. Он глазенки вездесущие Вскинул, кепку теребя, Словно смотрит в дни грядущие, Словно видит в них себя. То на нем штаны с лампасами И фуражка со звездой. Пистолет с боеприпасами, Сабля с кистью золотой. Это он в походы хаживал В дни суровые войны. Это он врагов отваживал От родимой стороны. Паренек в уме прикидывал, Замечтавшись, что к чему. И не знал он, что завидовал Генерал седой ему. Старый воин смелым росчерком Скинул сорок лет долой, И таким же стал он хлопчиком, Вот как этот — удалой. То на нем ботинки папины На тяжелых каблуках. И почетные царапины На обветренных ногах. Как орешек нерасколотый, Сердце крепкое в груди. И опять в запасе молодость, Жизнь большая впереди. И весь путь, однажды пройденный, Можно заново пройти, Можно снова милой родине Жизнь и силы принести. Правый берег удаляется, Изгибается дугой. Левый — рядом появляется, До него подать рукой. И под ветром, в спину дующим, Шум мотора зачастил. Кто задумался о будущем, Кто о прошлом загрустил.

1953

Александр Яшин Добрые дела

Мне с отчимом невесело жилось, Все ж он меня растил — И оттого Порой жалею, что не довелось Хоть чем-нибудь порадовать его. Когда он слег и тихо умирал, Рассказывает мать, День ото дня Все чаще вспоминал меня и ждал: — Вот Шурку бы… Уж он бы спас меня! Бездомной бабушке в селе родном Я говорил, — мол, так ее люблю, Что подрасту и сам срублю ей дом, Дров наготовлю, Хлеба воз куплю. Мечтал о многом, Много обещал… В блокаде ленинградской старика От смерти б спас, Да на день опоздал, И дня того не возвратят века. Теперь прошел я тысячи дорог — Купить воз хлеба, дом срубить бы мог… Нет отчима, И бабка умерла… Спешите делать добрые дела!