Моё лучшее стихотворение

1932

Сергей Поделков «Алмаз шлифуется алмазом…»

Алмаз шлифуется алмазом, строка диктуется строкой — и камень станет живоглазым, и нашу речь наполнит разум магнитной силой колдовской. Пусть атом разбивает атом; и все ж не надобно шутить — не сможет скальпелем анатом, ни электронным аппаратом вселенную души раскрыть. Когда печаль в нас въестся ржою, иль душит мысль несчастья жом, душа ни медом, ни вожжою, душа врачуется душою — и в малом горе, и в большом. Знать, и в природе тот же высчет: с одним крылом невмочь взлететь, реке подспорьем речек тыщи, лист у листа опоры ищет, и ветвь поддерживает ветвь. А нам все кажется и мнится — мы сами по себе живем: мол, свой талан в своей деснице, мол, наша суть — самосветиться, а остальное ни при чем. Мы возвеличиваем дар свой, запамятав, что наяву не ради прихоти и барства питают корни государства нас, нас — шумящую листву. И ствол с могучими суками нас держит до осенних дней, чтоб пили солнечное пламя для тех, кто вслед растет за нами для обновления ветвей. Но в грозах длится жизни лето, на голос — голос, отзовись! И в черном космосе ракета не просто времени примета, не индивидуума высь — в ней чувств и мыслей сопряженье, мощь молота и дань серпа — колосья в мирном озаренье светил, и наш державный гений в единстве нашего герба. Пока в лад сердцу блещет разум и государства ствол живой нас поднимает к солнцу разом — алмаз шлифуется алмазом, строка диктуется строкой.

1960

Григорий Поженян Есть у моря свои законы

Есть у моря свои законы, есть у моря свои повадки. Море может быть то зеленым с белым гребнем на резкой складке, то без гребня — свинцово-сизым с мелкой рябью волны гусиной, то задумчивым, светло-синим, просто светлым и просто синим, чуть колышимым легким бризом. Море может быть в час заката то лиловым, то красноватым, то молчащим, то говорливым, с гордой гривой в часы прилива. Море может быть голубое, и порою в дневном дозоре глянешь за борт, и под тобою то ли небо, а то ли море. Но бывает оно и черным, черным, мечущимся, покатым, неумолчным и непокорным, поднимающимся, горбатым, в белых ямах, в ползучих кручах, переливчатых, неминучих, распадающихся на глыбы, в светлых полосах мертвой рыбы. А какое бывает море, если взор застилает горе? А бывает ли голубое море в самом разгаре боя — в час, когда, накренившись косо, мачты низко гудят над ухом и натянутой ниткой тросы перескрипываются глухо; в час, когда у наклонных палуб ломит кости стальных распорок и, уже догорев, запалы поджигают зарядный порох? Кто из нас в этот час рассвета смел бы спутать два главных цвета?! И пока просыпались горны утром пасмурным и суровым, море виделось мне то черным, то — от красных огней — багровым.

1951

Виктор Полторацкий Суздаль

Мороз идет по городу, Подняв седую бороду, Сухой поземкой стелется Февральская метелица. Заснеженная улица Сугробами сутулится. А на базарной площади Заиндевели лошади. Засиженные галками Старинные обители Глядят глазами жалкими, Как будто их обидели. Так что же здесь? Морозная Зима Ивана Грозного? Иль праздник ветра дикого Времен Петра Великого?.. Нет, и покров и троица Отбыли век свой с дедами, А здесь иное строится, Дела иные ведомы. И суздальские жители — До новостей любители — Сидят у телевизоров, Экраны ярко вызорив. И не тропинка узкая С соломенными вёшками, А вся равнина русская Лежит за их окошками. Растут мальчишки в Суздале, Покамест незаметные, Но им достанет удали Рвануться в межпланетное. Измерить Марс с Венерою Своей, земною, мерою. И, оглянувшись издали, Припомнить Зиму в Суздале.

1960

Александр Поморский Весна на Волге

Черемуха над Волгой так душиста!

Закончился недавно ледоход. Помятый шлем убитого фашиста Под сталинградским берегом плывет. Вот шлем волною увлекает в омут, Вот, захлебнувшись, он ко дну идет. А над великой Волгой по-родному, По-прежнему черемуха цветет!

1945

Антон Пришелец Руки

Руки свои по-барски не холил, Бриллиантами, золотом не украшал. Я ими долго работал в поле, Землю копал И камни таскал. Я ими деревья в лесу рубил, Строил дороги, мостил мосты. Но очень следил я И очень любил, Чтоб были руки мои чисты. Я уставал, Но не звал покоя: Любил, что в жизни Берется с бою! И как бы достаток мой ни был мал, Я никогда не просил подачек. Я рук не тянул за чужой удачей И чужого счастья Не отнимал. Не всякий в трудностях устоит, А я стоял, не жалея сил, И руки, такие же, как мои, При встрече крепко пожать любил. Я знаю, мне жить еще много дней, Много работать среди друзей. Но если, товарищ, придет беда Иль встретится недруг тебе и мне — На эти руки мои всегда, Как на свои, Положись вполне!

1939

Роберт Рождественский Рыбаки

Что вы ловите, рыбаки? Что ловите?.. Как всегда, неприступны и застенчивы, над гудящею рекой вы расставили локти, будто не удочки у вас в руках, а уздечки. Будто это не река, а конь взнузданный, будто слышится вам топот копыт частый, будто в жизни вам только это и нужно: вечно мчаться за своим рыбацким счастьем. Пригибаясь к холке коня, тихо охаете… А к высоким сапогам глина прилипла. А в ведерках сплошняком ерши да окуни… А где же она, где, золотая ваша рыбка? Мимо вас по реке — лодки, лодки… А за моим окном глухо шумит улочка. Я сижу, расставив широко локти, У меня в руках не карандаш — тоже удочка. Я, как вы, рыбаки, пробую разное. Мне ленивую плотву ловить не хочется. Я в поток ревущий удочку забрасываю, по бумажному листу круги расходятся. Расходятся круги, разбегаются… А улов мой вяло иглами ершится. Над усталой головой солнце катится, в каждой капле отражаясь, в каждой жизни… Может, скажут: «Ты ловить не умеешь!.. Не всегда тебе терпенья хватает!..» Нет, поймите: надоела мне мелочь, мелочь… А где она? Где моя рыбка золотая? Где она, неповторимая, хоронится? На какой такой глубине опасной?.. Как вам ловится, рыбаки? Как ловится?.. Я желаю вам удачи, удачи рыбацкой.

1961

Михаил Рудерман Песня о тачанке

Ты лети с дороги, птица, Зверь, с дороги уходи! Видишь, облако клубится, Кони мчатся впереди. И с налета, с поворота, По цепи врагов густой Застрочит из пулемета Пулеметчик молодой. Эх, тачанка-ростовчанка, Наша гордость и краса, Приазовская тачанка, Все четыре колеса! Эх, за Волгой и за Доном Мчался степью золотой Загорелый, запыленный Пулеметчик молодой. И неслась неудержимо С гривой рыжего коня Грива ветра, грива дыма, Грива бури и огня. Эх, тачанка-киевлянка, Наша гордость и краса, Украинская тачанка, Все четыре колеса! По земле грохочут танки, Самолеты петли вьют, О буденновской тачанке В небе летчики поют. И врагу поныне снится Дождь свинцовый и густой, Боевая колесница, Пулеметчик молодой. Эх, тачанка-полтавчанка, Наша гордость и краса, Пулеметная тачанка, Все четыре колеса!

1935

Давид Самойлов Его слово

Не легенда, не обожествленье — Просто жил нужнейший людям человек. …Вижу снова — на трибуне Ленин Смелым жестом осеняет век. И не смыт тревожным отдаленьем Этот облик, четкий, как гранит. …Вижу снова — на трибуне Ленин Перед съездом слово говорит. И молчит расчетливая робость, И пустая гордость смущена. В этом слове сила и суровость Революции воплощена. Он внушает право и законность Баррикадам — биться до конца. В этом слове — целеустремленность Революции. И все сердца, Ощущая времени огромность, Начинают биться, как одно. В этом слове простота и скромность Революции. Ему дано Обнимать событья четкой мыслью, Несогласных логикой круша. В этом слове — страсть и бескорыстье Революции. Ее душа Здесь встает, чтоб до конца бороться, Зная цель и не жалея сил. В этом слове — честь и благородство Революции. Он возносил Главное. На место ставил частность. Разделял случайность и закон. В этом слове — доброта и ясность Революции. Ладонью он Разрубал всех доводов негодность, Звал вперед, в иные времена. В этом слове — воля и народность Революции…

1950

Григорий Санников Прощание с керосиновой лампой

Пожилую, неприветную, Закоптелую, в пыли, Мне вчера подругу медную Из чулана принесли. За окном соборов зодчество Без крестов и без огней. Я затеплил в одиночестве Лампу юности моей. Сразу все былое вспомнилось: Ночи, зори, петухи. Золотое пламя «молнии» На мои лилось стихи. А я в пылких юных чаяньях, Дерзок, прыток и упрям, Навсегда бросался в плаванья По развернутым морям. Я по странам неисхоженным С караванами шагал, Над стихами невозможными И смеялся и рыдал. Помнишь, лампа, время зимнее. Ночь. Беспамятство снегов. Девушке с глазами синими Говорил я про любовь. Ты всему была свидетелем. Но однажды в час ночной Догорела, не заметила — Я покинул дом родной. Тишину твою уездную, Сад с оркестром в полумгле И свою каморку тесную С кипой книжек на столе — Все, что сердцу было дорого, Все оставил, разлюбил И в огнях большого города В революцию вступил. Годы шли крутые, быстрые, Буреломные года. По стране рассветной выстрелы Грохотали… А когда Вслед за песнею победною Вспыхнул свет электроламп, Керосиновую, медную, Отнесли тебя в чулан. Под портретом государевым, Возле сваленных икон Отсияло твое зарево, Схоронился медный звон. Отошла в былое бедная Дней уездных тишина. Керосиновая, медная, Никому ты не нужна. Нынче всюду электричество, Край наш вятский знаменит, Но тот пламень твой лирический До сих пор во мне звенит. Попрощаемся, ровесница, Лампа юности моей. Передам тебя я с песнею В краеведческий музей. Будешь ты под черным номером Мало места занимать, Обо всем, что было, померло, Будешь ты напоминать. Может, кто-нибудь, задумавшись, Вспомнит ночи при огне И мечты мужавших юношей Там, в уездной тишине.

1928

Михаил Светлов Гренада

Мы ехали шагом, Мы мчались в боях, И «Яблочко» песню Держали в зубах. Ах, песенку эту Доныне хранит Трава молодая — Степной малахит. Но песню иную О дальней земле Возил мой приятель С собою в седле. Он пел, озирая Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Он песенку эту Твердил наизусть… Откуда у хлопца Испанская грусть? Ответь, Александровск, И Харьков, ответь: — Давно ль по-испански Вы начали петь? Скажи мне, Украйна, Не в этой ли ржи Тараса Шевченко Папаха лежит? Откуда ж, приятель, Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»? Он медлит с ответом — Мечтатель-хохол: — Братишка! Гренаду Я в книге нашел. Красивое имя, Высокая честь — Гренадская волость В Испании есть! Я хату покинул, Пошел воевать, Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать. Прощайте, родные! Прощайте, семья! «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Мы мчались, мечтая Постичь поскорей Грамматику боя — Язык батарей. Восход поднимался И падал опять, И лошадь устала Степями скакать. Но «Яблочко» песню Играл эскадрон Смычками страданий На скрипках времен… Где же, приятель, Песня твоя: «Гренада, Гренада, Гренада моя»? Пробитое тело Наземь сползло, Товарищ впервые Оставил седло. Я видел: над трупом Склонилась луна, И мертвые губы Шепнули: «Грена…» Да! В дальнюю область, В заоблачный плес Ушел мой приятель И песню унес. С тех пор не слыхали Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Отряд не заметил Потери бойца И «Яблочко» песню Допел до конца. Лишь по небу тихо Сползла погодя На бархат заката Слезинка дождя… Новые песни Придумала жизнь… Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо, Не надо, друзья… Гренада, Гренада, Гренада моя!

1926

Илья Сельвинский Охота на тигра

1

В рыжем лесу олений рёв: Изюбрь окликает коров, Другой с коронованной головой Отзывается воем на вой — И вот сквозь кусты и через ручьи На поединок летят рогачи.

2

Важенка робко стоит бочком За венценосным быком. Его плечи и грудь покрывает грязь, Измазав чалый окрас, И он, оскорбляя соперника басом, Дует в ноздри и водит глазом.