Моё несчастливое счастливое детство
Шрифт:
Пересилив себя, я нагнулась к отцу, мы обнялись, и он вдруг всхлипнул - беспомощно, словно несправедливо обиженный ребенок. Мне стало жаль его и, чтобы не показывать своих слез, я выскочила во двор. Там, сидя на топчане и обхватив голову руками, тихо плакала его жена. Я подошла и обняла её. Не собиралась жалеть - всё случилось само собой. Ну, в чем она виновата передо мной? В том, что ее, не старуху и не увечную, выдали замуж за нелюбимого мужчину, который был моим биологическим отцом?
Женщина сразу же успокоилась, и я сказала, что хотела бы пожить у них несколько дней. Она не стала возражать, и мы тут же отправились в детскую, где спали ребятишки. Я смотрела на них, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. Удавалось с трудом: мое уже не детское, но еще не взрослое сердце было
***
Вернувшись в общежитие, я сказала Лиле, что поживу немного у отца, и стала укладывать свои вещи в сумку. Ничего предосудительного в моих намерениях не было, но я знала, что утрачиваю ее доверие навсегда. В отличие от меня, беззаботно пребывавшей в интернате, сестра все время жила дома, с мамой. Отношения меж ними были особенные: они дружили, и Лиля, старательно оберегавшая больную маму от всяческих неприятностей, пресекала малейшие попытки посторонних вторгнуться в этот тихий семейный альянс. "Посторонней" в их тесном трогательном единстве, как ни странно, сестра считала меня. Особенно остро я ощущала это, будучи дома на каникулах. Она не скрывала своей неприязни и частенько откровенно заявляла, что не дождется, когда я "отчалю в свой интернат".
***
С горечью осознаю, что в ту пору нас с сестрой не связывали теплые дружеские отношения. Мы были совершенно разные. Так сложилось, к сожалению. Я была неугомонной, шумной, вечно куда-то неслась и всем вокруг доставляла кучу хлопот. Лиля было тихой и скромной, очень много читала, не любила пустой болтовни и с ранних лет была чрезвычайно серьезным человеком. Всегда спокойная, немногословная, она умела держать язык за зубами и быть верным другом. Ответить на вопрос, почему Лиля не воспринимала меня всерьез, я вряд ли сумею. Могу лишь предположить: она была старшей сестрой, а я, в силу своего неуёмного темперамента, не желала мириться с ее положением лидера. Будучи гораздо умнее меня, Лиля пользовалась всеобщей симпатией. Я же в детстве слыла забиякой: то и дело затевала споры со старшими, вечно ссорилась с девчонками и дралась с мальчишками...
***
Мое стремление пожить под одной крышей с отцом Лиля однозначно расценила как предательство по отношению к маме. Она даже не позволила объяснить, зачем мне было это необходимо. Гипертрофированную, почти болезненную Лилину привязанность к маме я смогла понять гораздо позже. Причина простая. Это ведь не я, а моя сестра, бывшая всего лишь на один год старше меня, то и дело вызывала по ночам "скорую". Это она, а не я, умирала от страха - одна в пустой квартире, когда маму в очередной раз забирала неотложка. Это она, а не я, вместо того чтобы идти в школу, металась в поисках средств на покупку лекарств. Это она, сама почти еще ребенок, стирала, готовила для мамы еду и бегала по нескольку раз на день в больницу. Это она, пока я нежилась под теплыми и чистыми казенными одеялами, рубила дрова, носила воду и топила печи, чтобы не окоченеть в своей ледяной постели. Это Лиля, а не я, сутками напролет сидела в палате у маминого изголовья, когда ее наповал сразил инфаркт. Это она, а не я, кормила с ложечки, меняла белье и вытирала слезы полуживой, безумно уставшей и совершенно обессилевшей от беспросветной жизни маме...
Разве имела я право обижаться на сестру, посчитавшую мое мимолетное свидание с отцом - предательством по отношению к маме?! Мне ли было судить маму за то, что я выросла без ее ласки? Свою трагедию маленького человечка, которому вечно недоставало родительского тепла, я особенно старательно скрывала от самых близких мне людей. Откуда маме было знать, что, возвратившись с каникул в "свой интернат", я скучала и плакала, тоскуя по дому и по ней - такой далёкой и такой любимой! У нее, уставшей и вечно озабоченной, физически не хватало времени на сантименты, а я все еще оставалась бунтующим ребенком, не желавшим мириться с ролью третьего лишнего.
***
Мы
с Лилей сошлись близко незадолго до ее кончины. Часто перезванивались, говорили подолгу, весело смеялись, вспоминая наше "драчливое" детство. Она нежно любила своего единственного сына Костю и бесконечно радовалась рождению внучки Настеньки! Увы. Это счастливое событие лишь ненадолго продлило её дни. Лиля была неизлечимо больна. Как мужественный человек, она до последнего вздоха держалась стойко, стараясь, как всегда, никому не докучать. Смерть разлучила нас 19 сентября 2009 года. Старшая сестра умерла в один день с младшей, Аллой, спустя 32 года.Мама пережила Лилю всего на три месяца. Ее не стало в день католического Рождества - 25 декабря.
ЖИЗНЬ, ДУРНЕЕ АНЕКДОТА
За те дни, что были проведены в отцовском доме, я окончательно поняла: мама с бабушкой были правы, когда отважились навсегда увезти нас от отца. Дело в том, что в Агадыре мне не раз доводилось слышать, как они обсуждали эту тему, и всякий раз баба Дуня виноватила себя в том, что внуки ее растут без отца.
А отец... Этот человек мало изменился за время нашей разлуки. Он по-прежнему был капризен и придирчив, понукал жену и старался унизить ее при первом удобном случае. Если шалили ребятишки, он раздражался и повелевал ей успокоить своих детей. Она называла его на "вы" и разговаривала вполголоса, виновато опустив голову. Добавлю еще, что семья жила крайне бедно: оба не работали, и за то короткое время, пока я гостила в их доме, отец дважды вынуждал жену идти в родительский дом с протянутой рукой. Мне от души было жаль эту безропотную и такую еще молодую женщину.
Однажды мои нервы сдали, и я устроила скандал. Произошло это после того, как отец приказал жене выстирать мое белье, которое я только что принесла из бани. Я, естественно, не позволила. Отец рассвирепел. Покорная его жена, приученная к беспрекословному подчинению, была в ужасе от моей неучтивости. Она умоляла уступить отцовской прихоти, а я в ответ просила ее вспомнить о чувстве собственного достоинства.
Отец был вне себя от ярости. Мой гнев был также неукротим. Пытаясь перекричать, я призывала его к благоразумию. Мне хотелось, чтобы он понял: женщина, даже с таким ангельским терпением, в конце концов, может взбунтоваться, и тогда ему снова придётся вить семейное гнездо с нуля...
Сразу же после этого отец указал мне на дверь. Я не удивилась и не обиделась: самолюбие его было чрезвычайно уязвлено. Неделикатное общение на повышенных тонах происходило публично, в присутствии женщины, которую, судя по всему, он даже не считал за человека.
Я вернулась в общежитие. Лиля со мной не разговаривала, девочки тоже сторонились. Пришлось паковать чемодан и отправляться домой. Провожать меня на вокзал никто не пришел...
С ПОЧТОВОЙ СУМКОЙ НА РЕМНЕ
Мама встретила холодно: она уже получила письмо от Лили и знала о моем поступке. Я по-прежнему была уверена, что ничего дурного не совершила: безотцовщина - слишком унизительный статус, и я должна была потребовать за него сатисфакцию. Выяснять отношения с помощью оружия в мои планы не входило. Мне было достаточно видеть раскаяние человека, "искошмарившего" мамину молодость и наше детство. Увы, не повезло...
Объясняться с мамой мы не стали, и я с головой окунулась в работу. Меня, как и обещали, пристроили почтальоном. Не могу сказать, что было легко, но все неприятности, связанные с весом неподъёмной сумки, компенсировались искренней доброжелательностью моих клиентов. Они ждали меня, и я охотно шла к ним каждый день. Теперь, когда в иных домах нет даже почтовых ящиков, трудно поверить, что многие семьи получали за раз целые кипы газет и журналов. Кроме того, им приходили еще письма и открытки. Их было очень много, особенно в праздники: на Новый год, Первомай, 8 Марта, 7 Ноября корреспонденция адресатам доставлялась целыми пачками.