Моё несчастливое счастливое детство

Помимо прочего, в нашей работе то и дело возникали ситуации, когда надо было принимать нестандартные решения. И если в поединке с отжившей свой век техникой удавалось выйти победителем, - за спиной у тебя неизменно вырастали крылья!

Телеграф в Агадыре служил одновременно междугородным переговорным пунктом. На рабочем столе у нас рядом с морзянкой стоял небольшой старый коммутатор на десять номеров. Сбоку у этого раритета торчала ручка, которую надо было крутить, если в сети падало напряжение. И мы крутили, и люди разговаривали, и телеграммы приходили и уходили в положенный срок! Не передать словами, как мне нравилась эта повседневная суета! Чтобы два человека в разных точках на карте могли друг другу сказать по телефону "Привет!", связистам нужно было приложить столько стараний! Малейший сбой в работе - плохая слышимость, повреждение связи, несвоевременное вручение телеграммы с приглашением на переговоры - могли свести на нет усилия целой армии связистов. И тогда наши абоненты уходили от нас ни с чем. Их потраченные впустую время и нервы (переговоры нужно было заказывать за несколько суток, а в назначенное время - ожидать соединения в течения часа) я всегда расценивала как личное поражение.

К неприятным особенностям моей профессии я отнесла бы еще вынужденную бесцеремонность. Речь идет о необходимости прерывать разговор абонентов. Представьте: два человека, перебивая друг друга, стараются уложиться в отведенное время. Этих минут всегда катастрофически не хватает, но ты бесстрастно вторгаешься в чужой диалог, предупреждаешь о том, что время истекло и разъединяешь...

И все же, я очень любила свою работу. Настолько, что почти каждый год выпрашивала у начальника разрешение выйти из отпуска раньше срока. Возможно, мне не хватало живого общения с людьми. А может, в суете и круговороте событий мне было легче глушить тоску по несбывшейся мечте стать музыкантом? Мне не раз казалось, что вину за это мама целиком возложила на себя. Это чувствовалось, хоть мы старательно избегали говорить на слишком болезненную для нас обеих тему. Однажды мама нечаянно проговорилась, и я поняла, как горько она сожалеет о той упущенной возможности - поддержать меня хотя бы морально, давая тем самым шанс выучиться и воплотить мечту в жизнь.

У меня же и в мыслях не было винить или упрекать за это маму: как бы ни складывались жизненные обстоятельства, она никогда не становилась на нашем пути. Мама целиком была на стороне младшей сестры, когда после окончания школы Алла решила поехать в Ленинград, чтобы поступить там в институт. Она не перечила Лиле, принявшей вдруг неожиданное решение переселиться к черту на кулички - в совершенно не знакомый ей город Усть-Каменогорск. Наконец, мама, не раздумывая, дала "добро" нам с мужем, когда мы решили навсегда покинуть Агадырь и переехать жить на Украину.

С самого начала на новом месте всё у нас шло, как по маслу, и лишь тоска, не давая покоя, изводила день за днем. Я чувствовала себя глубоко виноватой перед мамой, которую была вынуждена оставить одну, с младшим братом. Спасали письма: поначалу они приходили целыми пачками, но самыми короткими почему-то всегда были мамины весточки. Иногда всего несколько скупых фраз на неровном клочке бумаги, но я физически ощущала, как из каждой буковки капают её слёзы.

Однажды я получила письмо от своей приятельницы, с которой мы когда-то работали на телеграфе. Никогда прежде мы не писали друг другу, и я с волнением распечатала конверт. Прочитав письмо, поняла: одиночество превратило мамину жизнь в ад. Брат Николай, чьё возвращение со службы было для нее спасением, погостил в Агадыре недолго: после бурной армейской жизни провинциальная действительность показалась "кипучему организму" невыносимо скучной. Чтобы Коля окончательно не впал в уныние, мама предложила ему съездить к нам в гости, на Украину. Уговаривать долго не пришлось: купили билет на поезд, и - вот она, совсем другая жизнь! Знать бы матери, что для ее сына это была дорога в один конец...

В наш небольшой зелёный городишко он влюбился сходу, но надо было возвращаться в Агадырь и устраиваться на работу. Когда настало время прощаться, он признался, что хотел бы остаться. Я посоветовала обратиться за разрешением к маме. Он написал ей письмо, она ответила незамедлительно: пожелав сыну удачи, коротко сообщила, что посылку с вещами отправит в самое ближайшее время...

Из письма моей приятельницы я узнала, КАК мама отправляла ту злополучную посылку. Дома она сложила Колины вещи, тщательно заколотила ящик и понесла его на почту. Там выяснилось, что его вес превышает установленную норму. Работницы почты тут же помогли открыть ящик. Мама стала доставать Колины вещи и вдруг горько расплакалась.

А ведь она, помнится, была крепким орешком: после нашего бегства от отца, я лишь однажды видела, как она плачет. Это случилось, когда мы с ней вдвоем провожали в армию брата Николая. Мы стояли на остановке. Он шутил, я невпопад смеялась, и только мама не проронила ни слова. Она стояла, словно неживая, с застывшим лицом и чужими глазами, в которых плескалось знакомое с детства отчаяние. Наконец, мы все трое обнялись, и автобус с новобранцами тронулся в путь. На прощание мама вяло махнула рукой, отвернулась и побрела прочь. Ей надо было побыть одной. Когда я вернулась домой, она, одетая в пальто, горько плакала, повалившись ничком на кровать...

НАШЕ ВРЕМЯ ИСТЕКЛО

Эпилог

Чем старше становлюсь, тем острее боль от воспоминаний. До развала Союза в отпуск мы летали только в Агадырь. Догадываюсь, что было у мамы на душе, когда наступал час разлуки. Но встречала и провожала нас она без слез.

Никогда не забыть мне того, что произошло однажды, после нашего возвращения из Агадыря. Это была последняя поездка в родные края. Утром мы прилетели самолетом, а уже в обед раздался телефонный звонок. Я подняла трубку и совершенно неожиданно услышала далёкий мамин голос. Сильно испугавшись, я закричала, пытаясь выяснить, что случилось.

– Ничего, просто я соскучилась - тихо ответила она и заплакала. Больше мы не смогли сказать друг другу ни слова. Просто молчали и плакали, пока чужой бесстрастный голос не напомнил о том, что наше время истекло...

НЕЧУЖАЯ РОДНЯ

(Запоздалое послесловие)

Перечитав свою невеселую повесть, я заметила, что совершенно несправедливо изобразила маминого отца каким-то злодеем. Да, он не питал к нам особой любви и не скрывал этого. Но называть его человеком без сердца я не имею права. К сожалению, поняла я это гораздо позже, когда сама стала мамой.

Будучи замужем, я как-то упрекнула деда за его суровое отношение к маме и подчеркнутое безразличие к нам, своим внукам. Припомнила ему и давний случай, когда он буквально выгнал меня из своего дома. Было это в Акджале, что находился примерно в ста километрах от Агадыря. Дед работал там на руднике перед выходом на пенсию. Туда-то мама и отправила нас с сестрёнкой на летние каникулы.

Первый же вечер в гостях стал для меня последним. А произошло следующее. Вечером местные ребятишки собрались во дворе на посиделки. Мальчишки и девчонки рассказывали интересные истории, потом дружно пели пионерские песни. Мне показалось это скучным, и я, малолетка-школьница, неожиданно для себя затянула... "Шумел камыш". В тот самый момент, когда одно "отшумело", а другое собиралось "гнуться", на крыльце нарисовался наш дед. Он поманил пальцем, а когда я приблизилась, холодно оповестил, что завтра меня ждет дальняя дорога.

Напрасно я старалась убедить его, что в песне этой, кроме первых двух строк, я не знала ни одного слова. Дед был неумолим. Даже бабушкины слезы не тронули его сурового сердца. Утром меня с позором выдворили "из гостей". Я ехала попуткой с чужим дядькой и всю дорогу мучительно вспоминала, откуда в "моём репертуаре" взялась эта злополучная песня.

Уже подъезжая к дому, наконец, вспомнила! Каждый день, после вечерней дойки, я ходила за молоком на соседнюю улицу. Идти предстояло через пустующий школьный двор. Обычно я обходила его стороной, но в тот вечер оттуда доносилась музыка. Любопытство взяло верх, и я случайно стала свидетелем уморительной сцены: бережно поддерживая друг друга, громко пели и кружились в танце два подвыпивших мужичка. Третий - тоже подшофе - старательно выводил на гармошке тот самый 'Шумел камыш'. Бессмертный шлягер маэстро исполнял в темпе вальса...

***

Мама слушала наш эмоциональный разговор с дедом, но не вмешивалась. Позже, когда мы остались вдвоём, сказала, что я несправедливо упрекаю ее отца:

– Будь твой дед бессердечным, у нас не было бы своего дома, а я бы утонула в слезах рядом с твоим отцом...

Сказала таким тоном, что у меня навсегда отпала охота пенять деду на его скупердяйство и мнимую жестокость. Позже я услышала историю о том, как наши старики выручили из беды свою родственницу.