Мое побережье

Но какая разница, если напротив стоял он.

Душу не тревожил достойный мелодрам трепет. Была только нарастающая паника и стопорившие мысли из разряда: «какого черта я творю», ответов на кои не находилось.

— Мы еще можем остановиться.

Тони поглаживал меня по спине, наверняка ощущая эту не поддающуюся контролю дрожь.

Я обхватила его поперек талии, бездумно утыкаясь губами в грудь. Отрицательный кивок — сил на то, чтобы выдавить из себя какой-нибудь звук, не находится.

Пальцы подхватили подбородок и потянули вверх, вынуждая взглянуть в огромные, кажущиеся сейчас черными глаза.

— Приятно не будет.

— Я знаю.

И отчего-то чувствую себя продажной девушкой в борделе, когда он берет меня за руку и в пару шагов доводит до постели.

Фильмы врут, когда показывают, как главные герои в порыве страсти срывают друг с друга одежду и принимаются демонстрировать чудеса акробатики на шелковых простынях. На деле все оказывается чересчур… напряженно.

У меня не получается расслабиться ровно до того момента, пока Тони не вжимает меня собственным весом в матрас и не впивается в шею жестким поцелуем. Прикусывая, очерчивая хаотичный круг языком, зарываясь в волосы на затылке и осторожно сжимая. До момента, пока я не тянусь к нему сама и не начинаю ерзать, безумно неприлично раздвигая ноги.

Это безумие заразно.

Оно на кончиках пальцев, отчего-то оказывающихся подрагивающими, когда те цепляют тонкую полоску трусиков и тянут вниз. В натянувшихся до ультразвукового писка нервных окончаниях, до предела напряженных коленках, стискивающих его бедра.

Руки скользят вниз, по ребрам, бегло пробегают подушечками по каждому, очерчивают втянутый живот и двигаются ниже.

Он и сам замирает, когда проникает пальцем внутрь.

Я задыхаюсь, испуганно цепляюсь за его плечи. Тесно. Он не дает ногам сжаться. Движение кисти назад — пытается войти двумя, побуждая с шипением дернуться.

Звук расстегивающейся молнии. И — паника. Настоящая, неконтролируемая. Та, которую не могут перебить даже плавные толчки, от которых потолок затягивает в воронку, а пересохшие губы буквально горят.

Тони мажет губами щеку, отрывается от меня и судорожно сдергивает шорты с нижним бельем. Он словно бы пытается унять крупную дрожь, подкладывая локоть мне под голову и ощутимо сдавливая в объятиях.

— Постарайся расслабиться.

Я не сдерживаюсь и вздрагиваю, когда он прижимается членом ко мне. Без единой преграды в форме ткани. Горячий.

Он матерится сквозь зубы. Первая и вторая попытка войти терпит фиаско, но затем головка, наконец, плавно скользит внутрь, и я забываю, что нужно дышать. Ладонь исчезает, и он одним резким движением, сильно толкается вперед.

Собственный вскрик на пару секунд оглушает.

Руки стискивают его спину до того, что начинают неметь от напряжения.

Он целует меня неторопливо. Выворачивает мягким прикосновением душу наизнанку, прижимается к губам и не отстраняется, будто бы извиняясь за эти бесконтрольно потекшие по вискам, к подушке, слезы.

— Терпимо? — вопрос такой тихий, хриплый.

Едва различимый кивок.

И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопила с его первым слабым толчком. Погрузила, накрыла с головой.

Тони с тихим стоном глубоко целует, принимаясь двигаться медленно, размеренно, осторожно. Беспорядочно водит пальцами свободной руки вдоль бедер, к ребрам, очерчивает скулу и стирает высыхающие слезы. Успокаивая и постепенно тесня дискомфортное жжение.

Утягивая в омут своего сумасшедшего взгляда.

Глаза в глаза. Безумная нежность и выжигающая изнутри дикость. Настолько живой, что темно-карее пламя практически опаляет кожу.

Этот жар обволакивает мозги и затапливает. Сводит внутренности. Пульсацией вибрирует в пределах черепной коробки, горячит распаленные щеки, тянет тугим напряжением внизу — там, где все уверенней двигался его член.

Тяжелое дыхание и прикрывающиеся веки. Тони позволяет себе толкнуться сильней и хватает распахнувшимся ртом воздух, когда я сжимаю его изнутри и неуверенно подаюсь бедрами навстречу.

Боже, какой он красивый.

Зубы прихватывают ключицу, оставляют влажный след на подбородке. Тони стискивает мои ребра и коротко стонет, проникает жестче, что-то невнятно шепчет.

Дыхание застревает в груди, а внутри, глубоко, там, где рассыпаются палящие искры, прожигая в коже дыры, разрывается настоящий огонь.

Мой. Здесь и сейчас — только мой, открытый только мне и целующий только меня.

Он с силой заводит руки мне за голову и переплетает пальцы, отчего даже становится больно. Казалось, будто он сам сгорал в своем собственном пламени.

Он выходит слишком неожиданно, опускает ладонь на член и через считанные секунды с глухим стоном кончает, после чего опорная рука подкашивается, и Тони чуть не падает сверху, в последний момент успевая переместить вес на свободную половину кровати.

В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь редкими отголосками все еще звучащей внизу музыки.

Мир, оказывается, продолжал жить в том же ритме.

Я неловко перевернулась на бок, сжимая бедра и слегка подтягивая коленки к груди. Прикрывая ладошками нагую грудь.

Некоторое время Тони лежит с закрытыми глазами, пока ресницы вдруг не дергаются, и взгляд не перемещается на мое лицо.

Он вытянул руку, жестом поманив меня к себе. Прижиматься к его груди казалось странно, но до щемящих ощущений приятно. Так, что впору было бы вот так и заснуть, больше ни за какое золото мира не двигаясь.

— Я не знаю, что говорить, — шепотом поделился он после затянувшейся паузы, берясь рассеянно пропускать меж пальцев мои волосы.

Маленькая слабость — я невесомо чмокнула его в щеку. И прежде, чем успела бы отстраниться — прикосновение к подбородку, вынуждающее взглянуть в глаза.

— Спасибо, — одними губами.

Я не нашлась с ответом. А, возможно, Старк его и не требовал.

Он лишь мягко поцеловал меня в лоб и умиротворенно прикрыл веки.

Комментарий к 18.

1. Позаимствована цитата из телесериала «Шерлок», BBC.