Мое побережье

— Толстопузый, бородатый байкер? — я прыснула, перебивая ее.

— Нормальным он был! — лицо Наташи расслабилось. — Просто эдакий «плохой парень». Это произошло на заднем дворе клуба и длилось не больше пяти минут, так что, пока я приводила себя в порядок возле мусорного бака, то поняла, что подавляющее большинство мужчин — мудаки. И что я никогда не найду нормальных отношений в кругу тех, кто курит травку и следит за каждой мимо проходящей юбкой.

В комнате повисла неловкая пауза. Я чувствовала, что она периодически поглядывает на меня, однако не имела представления, что говорить или делать.

— Тебе не понравилось? — это прозвучало, как утверждение.

И, быть может, стало тем, в чем я боялась признаться даже самой себе.

«Не понравилось».

Или нет?

Край покрывала беспорядочно мялся меж пальцев. Те же квадраты с цветочками по периметру. Неизменные.

А что творится со мной?

— Я не знаю, — призналась шепотом и поняла, что больше не могу держать себя в руках.

Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, придется выстоять. А я, кажется, не могла.

Все слишком второпях и сгоряча.

Это было больно? Не в превалирующем положении сравнительно с общей картиной. Но и говорить, что это было восхитительно, трудно.

Это было…

Естественно.

Кажется, да. Как поцелуи или объятия. Как процедура принятия душа или езда на велосипеде. Обыденное действие, занимающее неотъемлемую часть человеческого существования.

Это меня расстраивало? Что в голове не взрывались фейерверки, а под веками не плясала Вселенная?

Что, как бы я это ни отрицала, в глубине души я все равно лелеяла наивные надежды о небезызвестном «особенном»? Эфемерном, необъяснимом, не вписывающемся в рамки изложения и четкой трактовки. Но ведь это целиком и полностью моя проблема, не так ли?

— Я не, — я сдавила пальцами переносицу, слишком некстати вспоминая о том, что с момента прощания с Брюсом я ни разу не плакала. Какое досадное упущение на фоне столь стремительно развившихся событий. Не считая, правда, момента, когда Тони… ох, об этом лучше не вспоминать. — Не знаю, — бездумно повторила, как глупую мантру.

Если бы не сбивавшее с попыток расслабиться напряжение, возможно, все было бы достаточно… нормально. В принципе, все так и было.

«Нормально», — призрак Брюса Беннера перед глазами рассеянно пожимал плечами.

— У него хоть большой? — внезапный вопрос выбивает из колеи и вынуждает непонимающе взглянуть на Наташу.

Ее губы напряжены, как если бы она пыталась скрыть улыбку. И только глаза — эти проклятые лисьи глаза — выдают с головой все ее намерения привести меня в чувства и «оживить» атмосферу.

— Ты… — у меня даже негодующе возразить должным образом не получилось. Уголки губ дернулись в порыве улыбки, а глаза начали слезиться. — Ты могла поинтересоваться о чем угодно, но из всех вопросов выбрала именно этот?

Это называется истерикой?

— Что? Вполне естественное любопытство.

Воистину: и смех, и грех.

— Откуда я знаю? Мне не с чем сравнивать.

— Ну, на пальцах покажи, хотя бы примерно, — не унималась эта бесцеремонная девчонка.

Я хмуро покосилась на нее.

Он большой? В голове словосочетание стыдно прокручивать, не то, что пытаться вспомнить. Ох, нет, не стоило начинать об этом думать; в горле стало привычно жарко, и я поспешила нервно закусить пересохшую губу.

Только если напрячь память о том зимнем вечере, когда…

О, господи.

— Не помню я! — бессильный хлопок ладоней по одеялу.

— Ты переспала с Тони Старком и не помнишь, какой у него член?

— Я же не разглядывала его! — абсурдность ситуации и собственные раздраженные интонации отчего-то вызвали волну короткого смеха. — Боже. Не верится, что говорю о таких вещах. — Я рассеянно облизнула губы, внутренне краснея от слов, еще не произнесенных: — Ну, у нас получилось не с первого раза.

Наташа придирчиво сощурилась, думая о чем-то, мне не ведомом. И лучше бы она оставила собственные умозаключения при себе, ибо от ее следующей реплики я зарделась:

— Нормальный, значит, — вынесла она вердикт и весело хмыкнула, когда я недовольно вздохнула и отодвинулась от нее подальше, подтягивая к груди и обхватывая коленки. — А в толщину?

— Нат!

Она рассмеялась.

— Прости, конечно, что шучу, но это такая шикарная возможность над тобой подтрунить.

Я не удержалась и вернула ей теплую улыбку. Пусть и разреветься с каждой секундой хотелось все сильнее. Пусть такой эмоциональной нестабильности я не испытывала очень и очень давно.

— Хочешь, с Барнсом тебя сведу? Для сравнения, — продолжала она говорить. — Он хорош.

— Даже спрашивать не буду, откуда такие познания.

Наташа тихо хохотнула.

— Нет, ничего личного, на самом деле. Он классный в отношениях. Я знаю его, потому что он очень долго встречался с одной моей знакомой, и все было достаточно серьезно, но, когда они расстались, он пустился во все тяжкие, — она задумчиво повела плечом. — И, видимо, до сих пор не хочет останавливаться. Ты на нее, кстати, чем-то похожа, — прямой взгляд светло-зеленых глаз. — Она тоже была рыженькой. Так что, все может быть, — игривые нотки, которые невозможно игнорировать с тоскливой миной.

— Уволь. Я не ищу новых знакомств.

— Или со Стивом, на худой конец. Хотя, почему на худой? Там такой тихий омут…

Я весело фыркнула и шутливо запустила в нее подвернувшимся под руку жирафом Кристофером; Нат с улыбкой поймала его.

— Избавь меня от деталей. Мне еще на выпускном ему в глаза смотреть придется.

— Тем более! Секс на выпускном — классика.

— Сколько тебе было, когда ты лишилась девственности? — нет, мне правда интересно.

Только я слишком поздно спохватилась над формулировкой вопроса, прозвучавшего чрезмерно грубо. Однако Наташа задетой до глубины души не выглядела — она нахмурилась и прикусила щеку, словно освежая в памяти события одной ей известной давности.

— Шестнадцать, — наконец, с уверенностью выдала она.

Проклятый язык не удержал и следующую фразу:

— Вы с Брюсом были вместе?

Фразу, которая не должна была звучать в этой комнате.

Я заметила, как она опустила глаза к собственным ладоням — всего на секунду, — а затем моргнула и обратилась ко мне с той полуулыбкой, какая должна была показаться мне естественной.

Я не успела извиниться и стушеваться, закрывая тему, переводя разговор в другое русло.

— Нет, — она рассеянно обвела пальцем линию шва на покрывале. Уголки губ опустились, и больше ее лицо не трогала напускная беспечность. Лишь тихая, глухая печаль. — Не сложилось.