Мое побережье

Нижние пуговицы застревают в петлях, не желая выскальзывать, подобно предыдущим. Тони выругался сквозь зубы, раздраженно стягивая деталь выпускного костюма через голову, и впечатался руками в подушки по обе стороны от моей головы.

Он прав: это край.

Проклятая, звенящая в висках пропасть.

Утягивает на самое дно — с тем, как он сжимает в ладонях грудь и остервенело целует, чуть поднимает корпус, позволяя пальцам ухватиться за ремень его брюк, а затем, в каком-то нездорово-безумном порыве — скользнуть ниже, к бугру под плотной материей. И низкий, тяжелый стон заставляет испуганно прикусить губу, поднять взор и столкнуться с горящими глазами напротив. Почти дикими. Зацепиться за этот взгляд.

Потому что — бог свидетель — я могла больше никогда его не увидеть.

Наверное, от того руки принялись лихорадочно бороться с пряжкой, синхронно с тем, как Тони взялся стягивать тонкую полоску нижнего белья, не давая опомниться и смутиться — скользя открытым ртом от линии челюсти вниз, по выпирающим ключицам и к узким ребрам, обжигая рваным дыханием кожу, которая натягивалась на отчего-то дрожащем теле.

Дождь усиливающейся дробью колотил по стеклам.

Чувство, которое прошивает все существо, когда он касается ладонью влажного тепла, переворачивает все. Лицо горит так сильно, что впору удивиться, как не воспламенились ресницы. Какое-то слово — я не успела сообразить, что собираюсь сказать, — застревает в горле. Два пальца без ожидаемой боли скользят внутрь, заставляя дернуться, вынуждая все внутри напрячься, и отчаянно вцепиться в подушки, как утопающему.

Тони катастрофически близко. Настолько, что смешивается дыхание.

И я что-то ему говорю. Какую-то глупую, несусветную ерунду, воспаленный бред прямо на ухо пересохшими губами.

Позвоночник выгибается над постелью, когда он начинает двигать пальцами сильнее и резче. Казалось, легкие нет-нет, да откажут. Просто пошлют меня к чертовой бабушке на пару с лихорадочно стучащим о ребра сердцем, грозящим пробить в грудной клетке дыру.

Оставляя внутри лишь плавящее мозги желание.

Низ живота свело, ноги вдруг дернулись, резко врезаясь в его бедра. В голове крутились… крутились какие-то мысли, напоминающие горячее марево, и…

— Тони…

Дыхание перехватило, а потолок перед глазами вдруг потемнел и поплыл.

Как из-под воды — слышится голос Старка, хриплый, неузнаваемый. Где-то совершенно далеко, за пределами досягаемости и всяческого понимания. И вдруг — жалобный всхлип исчезает под жестким напором губ, одновременно с тем, как он входит в меня резким толчком.

Продолжая что-то невнятно шептать, с откровенно паршивой выдержкой выстанывать в рот какие-то слова, влетать руками в натужно скрипящую спинку кровати. И этого так много.

Это выбрасывает за грань, где на несколько бесчисленных секунд все перестает существовать.

Он — повсюду. Вынуждающий задыхаться от своего потрясающего, напрочь уничтожающего мозги мужского запаха, не реагирующий на то, как я отчаянно сжимала его плечи.

Не дающий привыкнуть к ощущениям совершенной заполненности, двигающийся с каждым толчком все размашистей.

Я глухо замычала, от переизбытка эмоций кусая его нижнюю губу, когда Тони подхватил меня под коленом и закинул одну ногу на свой согнутый локоть так, что угол проникновения изменился.

Встретиться глазами с его горящей темнотой.

— Моя, — сбивчивым, полубредовым шепотом, своим невероятным голосом, — так сильно… боже…

Он тихо стонет, в последний момент успевая рывком выйти и сжать пальцы на члене, кончая мне на живот.

Бессильно наваливаясь сверху, утыкаясь лбом в шею.

Я не знаю, сколько мы лежим так в абсолютной тишине, разбавляемой шумным, постепенно успокаивающимся дыханием, да шелестом разыгравшейся стихии.

Тони одним тяжелым движением откатился в сторону и даже умудрился подтянуться головой к подушке. Он несильно отстранил меня, но лишь затем, чтобы в следующий момент протиснуть руку под мою голову и заключить в кольцо объятий, прижимая к собственной груди.

Дышать при подобной близости было сложно, и все же я ни за какое золото мира не отодвинулась бы. Наверное, мои волосы лезли ему в лицо. Только Тони никак не откликался на окружающие раздражители.

Удобней устроившись у него под боком, я принялась лениво водить короткими ногтями по его спине, глупо улыбаясь, когда он промычал нечто одобрительное. И еще сильней — стоило ему взять меня за руку и подтолкнуть ладонь вверх, к голове, призывая запустить пальцы в волосы.

— Ты засыпаешь?

Ответом на тихий шепот служило слабо различимое «угу».

Я уткнулась носом в его грудь, чувствуя, как сердце разрывается от бьющей фонтаном искренности. Тони был похож на большого ребенка, ревниво сжимающего свою любимую игрушку. Он не возразил, позволяя закинуть ногу на его лодыжку.

Только слишком много волос на теле для ребенка. Скорее, неразумное дитя напоминала я, мечтающая остаться в этой кровати как минимум на вечность.

Лежать с кем-то вот так было невероятно.

Хотелось растянуть момент и запечатлеть в памяти каждую минуту сильнее, чем собственное имя. Да хоть бы я его совсем забыла. Лишь бы помнить, какая у него потрясающе гладкая кожа спины, и помнить, как немыслимо идеально находиться в его руках. Дыхание Тони постепенно выравнивалось, а тело расслаблялось.

Прошел ощутимый промежуток времени, прежде чем я поняла, что он действительно заснул; по коже бежали легкие мурашки от ветра, задувающего в приоткрытое окно, однако вставать, дабы захлопнуть створку, было выше моих сил. Я осторожно потянулась к сдвинутому куда-то в ноги одеялу и, стараясь не потревожить Тони, в несколько быстрых движений расправила то и накинула на нас обоих. Возвращаясь под теплый бок, к плотнее сплетшихся с моими ногам.

Никогда прежде я не испытывала такого всепоглощающего спокойствия и умиротворения. Кажется, я начинала понимать всех тех «взрослых», что критически нуждаются в отдельной спальне с непременно большой, двуспальной кроватью.

В голове была блаженная, гудящая пустота. По стеклам бил дождь, и, наверное, на утро придется вытирать пол от натекшей воды…

Я не заметила, как начала тонуть в объятиях дремы.

***

Проснувшись не намного раньше Старка, я обнаружила, что за ночь он успел знатно перекрутиться, вытолкать одеяло куда-то за свою спину и съежиться от холода; впрочем, именно дискомфорт от прохлады стал причиной моего раннего пробуждения. Я свернулась клубочком, пытаясь протиснуться спиной к груди Тони, между его тяжелыми руками и согнутыми в коленях ногами, однако он оказался на редкость неповоротливым. Создавалось впечатление, что я пыталась сдвинуть с мертвой точки скалу. Несильный пинок — и частично влезть в желанное пространство получается; Старк не повел и усом. Воспользовавшись его бессознательным состоянием, я потянула поперек своей талии его руку, и губы моментально расплылись в бестолковой улыбке, потому что он по инерции прижал меня к себе.