Мое побережье

Фраза вырвалась машинально:

— Что? — я отогнула поля шляпы и прижала их ладонями к лицу по обеим сторонам настолько, насколько позволял материал.

Взгляд Старка обратился к моим глазам.

— Что? — он передразнил, приподняв брови, и попытался скрыть легкую улыбку, все равно различавшуюся в дрогнувших уголках губ.

Где-то там, за спиной, раздавались голоса подпевающих ребят.

— Просто ты так смотришь, — тихо, одними губами — не дай бог, кто-нибудь услышит. — На меня.

Тони не ответил.

Мы сидели в компании неиссякаемого количества алкоголя слишком долго — это я поняла по тому, как Брюс начал судорожным потоком бессвязной речи изъясняться Клинту о своей критической нужде в «рабочем» блокноте, беспрестанно тарахтя о каких-то гамма-лучах, а тот, в свою очередь, крутил бутылку в руках со страдальчески-угнетенным лицом и явно думал о несовершенстве бытия. Хэппи… Хэппи смеялся. Хихикал, закрывая лицо ладонями, а потом и вовсе переходил на хохот, откидывал голову назад и разливался соловьем, утыкался в локтевой сгиб и разражался весельем еще сильнее, если стукался вдруг о поверхность барной стойки. Роуди либо смотрел телевизор на кухне, либо дремал с открытыми глазами.

Держали себя в руках, пожалуй, только Стив с Наташей (хотя насчет последней, периодически отставляющей на журнальный столик постепенно пустеющий стакан с виски, закрадывались сомнения) — по крайней мере, взгляд Роджерса был самым осмысленным. Он сидел на диване и рассматривал камин, пока она, поджав ноги, рассеянно теребила пуговицы на его рубашке.

— А помнишь тот прикол, про внутреннего еврея? — донесся до меня ее приглушенный голос и смешок Стивена.

— Я не еврей.

— Ты положил в салфетку недоеденный сырный шарик. — На ее словах Стив тихо рассмеялся, откидывая голову на спинку дивана. — Один шарик, Роджерс! По-твоему, это не по-еврейски?

— Я знал, что проголодаюсь вечером и буду жалеть, что оставил его там. И лучше быть евреем, чем: «эй, что уставился».

Судя по улыбке Наташи, это была еще одна «их шуточка», понятная только двоим.

Друзья. Кто такой друг? Трудно объяснить. В моем представлении, это человек, которому ты не боишься признаться, что скучаешь; это тот, кто знает, что ты не идеален, но все равно любит тебя, смеющегося или плачущего, жалующегося или подбадривающего, кричащего или разбитого. Кто хочет иметь возможность обнять тебя, когда ты один, и единственный, кто может заставить тебя улыбаться. Кто может говорить с тобой о чем угодно. Друг всегда поймет твои проблемы.

Ты доверяешь этому человеку, как самому себе, а он, зная про тебя все, продолжает хранить каждую тайну. Друг счастлив, когда счастлив ты, и ты всегда желаешь ему того же — самого лучшего. Лучшего, чем себе. Ведь разве это не прекрасно — видеть, как мечты твоего самого близкого человека претворяются в явь?

Друг всегда найдет время, чтобы оказаться рядом.

— Как настроение? — Тони подкрался незаметно, когда я доедала вкуснейший кусок теплой пиццы и отвлеченно раздумывала, стоит ли доводить себя до того состояния, когда в момент наполнения рюмки новой порцией алкоголь почему-то заливает всю поверхность стола, но упрямо не попадает в предназначенную для него емкость, или же оставить все, как есть — на уровне возросшей словоохотливости и раскрывшейся для откровений души.

Судя по бодрому голосу, он значительно протрезвел. Ну, как протрезвел — этот человек либо отдавал себе отчет во всех действиях, заливая в желудок литры нездорового поила, либо блевал над унитазом.

Во всяком случае, походка его стала намного тверже, чем до игры в «правду или танец».

Я пожала плечами.

— Пока вполне пристойно. Думаю, буду пить дальше или нет.

Тони улыбнулся половиной рта.

— Придержи коней, предлагаю подняться наверх и, — он на секунду замялся, — поболтать.

— Поболтать? — от внимания короткая пауза не ускользнула; я скептически приподняла бровь.

Старк с выдохом сдался:

— Курить хочу, одному скучно.

Без лишних слов я отложила недоеденный кусок на тарелку, думая о том, что обязательно вернусь к нему позже.

Не в том ли счастье, чтобы следовать за своим другом хоть на край света, даже если вам не очень-то и по пути?

Широкая деревянная лестница с крутыми ступенями тихо поскрипывала под нашими шагами. Тонкий капрон легко скользил по гладкому паркету.

Тони толкнул белую дверь «моей» комнаты — той, в которой я всегда ночевала, оставаясь в горячо любимом «летнем доме» Старков.

— О, — удивление — первая реакция, выразившаяся в коротком и «многозначительном» звуке, стоило переступить порог. — Вы сделали ремонт?

Тони за моей спиной лишь хмыкнул:

— Ремонт? Нет, ты просто давно здесь не была. Парочка новых вещей, конечно, есть, но это незначительно — Джарвис к твоему приезду обставил. Сама знаешь, он был бы куда более счастлив, если б у Говарда родилась девчонка, — он между делом дернул кружевной подол у расположившейся на полке красивой фарфоровой куклы и задумчиво повел пальцами вдоль резного платяного шкафа.

Если в комнате Тони стены были обвешаны какими-то чертежами, горизонтальные поверхности — обложены мелкими инструментами, листами, наградами за спортивные соревнования, а под потолком висело несколько фигурок самолетов, то здесь каждая деталь располагалась на своем месте. Комната цвета слоновой кости, где всегда спокойно и чисто.

Здесь была пара красивых картин, изображающих сельскую местность наподобие английских деревушек — недаром Эдвин служил летчиком Британских воздушных сил. Было резное трюмо с аккуратным пуфиком на загнутых ножках, и большая двуспальная кровать.

За дверным проемом располагалась «рабочая зона» с компьютерным столом, диванчиком, парой кресел и торшером, испещренным мелким орнаментом цветочков, но там, по правде говоря, я появлялась значительно реже, предпочитая валяться на просторном ложе с ноутбуком. Саму «переходную арку» огораживали два небольших книжных шкафа, полных классической («чисто девчачьей», — как выразился бы Старк) литературы.

Я присела на край постели и, пользуясь моментом, пока Тони скрылся во второй части спальни, наверняка направляясь к окну, спешно стянула колготки.

— Ты идешь? — проговорил он, едва я собралась открыть рот и сообщить, что хочу переодеться.

— Иду, — какой там «переодеться» — оставалось закатить глаза и покорно прошествовать следом. — Обязательно курить именно в этой комнате? — недовольно вопросила, наблюдая, как он открывает окно.

— В моей окно — возле кровати, да и взрывоопасных веществ хоть отбавляй, — как всегда сразил своей железной аргументацией.

Черт с тобой. Я погасила по пути торшер, лишив отсек основного источника освещения, и забралась с ногами в кресло. Немного подумав, начала медленно вытаскивать шпильки из прически.