Мое побережье

— О, ну я даже не знаю, как еще хуже можно извратить тот подтекст, с которым ты говорил обо мне, — дурная затея — поднимать старые темы. Я раздраженно толкнула парадную дверь и сощурилась. Ветер хлестнул по лицу колючим потоком снежинок. Старк, несмотря на свое легкое одеяние, упрямо шел следом. В этом весь он — мистер кульминация, который Бога или Дьявола на том свете переспорит, лишь бы оставить последнее слово за собой.

— Тем не менее, тебе удалось. Говорю же — женщины. Слушай, — он поймал меня за запястье и чуть протянул руку вниз, обхватывая пальцы, — я не хочу, чтобы ты думала, словно я против твоего личного счастья или что-то в этом роде. Ты моя лучшая подруга, и я наоборот желаю тебе добра, но Киллиан, — в морозный декабрьский воздух вырвалось белое облачко пара и медленно растаяло. — Не лучшая партия. Я не могу тебе запретить с ним видеться или общаться, — он пожал плечами и отпустил мою ладонь, пряча руки в карманах. Нахмурился, отвернулся. — Но лучше не надо, серьезно.

От одного вида небрежно расстегнутого ворота дорогой рубашки, обнажающего загорелую шею, становилось холодно.

— Что тебе мешало сказать эти же слова в столовой?

— Не знаю, — любопытно наблюдать, как он моментально терял словоохотливость, едва разговор затрагивал какие-либо чувственные аспекты жизни и взаимоотношений. — Я не хочу чего-то плохого для тебя, и меня задевает, когда ты этого не понимаешь или из принципа игнорируешь.

— Просто признайся, что по уши влюблен и ревнуешь, — мне вдруг вспомнились слова Хэппи, оброненные в комнате после нашего памятного похода в клуб. Тони, видимо, намек на исток шутки понял и весело хмыкнул.

— Ага, в Киллиана. — Я честно постаралась сделать вид, что меня это не задело, хотя, видел бог, где-то там, внутри, остро кольнуло от его равнодушного тона. Единственный плюс — напряжение, железной стеной стоявшее между нами, медленно таяло, металл плавился, а воздух вокруг будто бы становился свежей. — Так вы общаетесь сейчас? — Мне пришлось задействовать немало мышц лица, чтобы максимально наглядно продемонстрировать абсурдность его вопроса. — Понял.

Мы шли вдоль стоянки, переговариваясь о первом, попадавшем на язык. Тони пришел к выводу, что нам не помешало бы (цитируя дословно: категорически острая нужда) встретиться и детально обсудить все, произошедшее за период не общения и его отъезда. В первую очередь его, конечно, раздирало любопытство в отношении Роджерса — даже, кажется, больше, чем факт, что я уезжаю из школы на машине с женщиной, с которой не так давно сидела в кафе с жутким похмельем и думала, до чего мучителен и нуден процесс первого знакомства.

— Кафе или дома? — мы почти приблизились к автомобилю Лесли. Держу пари, она успела меня заметить и в глубине души задавалась вопросом, кто этот чокнутый тип, высунувшийся без верхней одежды на мороз, и почему с этим ненормальным разговариваю именно я. — Или, может, клуб?

Я не удержалась от стона:

— Не напоминай, я до сих пор от того раза не отошла.

Привычная ухмылка странным образом согревала.

— Ладно, у тебя или у меня?

Пришлось прикусить язык, чтобы не сообщить ему о двусмысленности звучания фразы. С каких пор я вообще начала об этом думать? Лучше бы отметила тот приятный факт, что он не забыл о моем стремлении избегать по возможности публичных мест, будь то кафе или кинотеатр. Хотя, если честно, в кино я бы с радостью сходила. Только это не самая лучшая локация для длительной дружеской беседы.

— У меня, не хочу к тебе таскаться по морозу.

— Идет, заеду вечером, — Тони сделал шаг вперед и порвался меня обнять, да только его манера «я все решил, подстраивайся под обстоятельства» порядком набила оскомину.

— Нет, не заедешь, — я придержала его за плечо и возымела удовольствие наблюдать растерянное лицо человека, не привыкшего к отказам. — Майк купит елку, сегодня мы все вместе будем ее наряжать, я занята, — добавила с нажимом, чтобы дошло наверняка.

— Не будешь же ты ее до полуночи наряжать.

— Тони, — одно слово, правильный взгляд — и всяческим контраргументам приходил крах. Метод работал не всегда, но очень эффективно, когда он находился в положении виноватого, вымаливающего прощение.

— Созвонимся позже, — вот он — миг сладкой победы, пусть и добытой не самым честным путем.

Первая потянулась и обняла его за шею — дабы не вредничал.

— Созвонимся.

От его запаха я однажды точно слечу с катушек. Сожаление по поводу зимы и наличия пуховика особенно колко дало о себе знать, когда Тони обнял меня в ответ — желание почувствовать его без многослойной одежды буквально приблизилось к отметке «невыносимо».

— Ты меня любишь? — стандартный вопрос после каждой ссоры, от которого, несмотря на многократность произношений, сердце все равно каждый раз обрывалось и тихонько умирало. Ибо совсем не тот смысл вкладывал он в слово, бывшее для меня… пожалуй, чересчур значимым.

Любишь. Что такое любовь? Да черт его знает. Красивое слово, в которое можно завернуть животное желание заняться сексом, или возвышенное чувство, которое каждый для себя определяет самостоятельно. Думаю, для любви нельзя составить единый алгоритм, подходящий для каждого случая и каждой истории. Просто, вероятно, настоящая любовь, как и первая встреча с настоящим другом — когда находишь, понимаешь, что именно так долго искал, и уже ни с чем не спутаешь.

Хотя, откуда мне знать. Я ведь никогда не любила взаимно. «По-взрослому», так сказать — без инфантилизма, базиса в форме физической страсти или исключительной привязанности к «приятным вещам», которые могут дарить подростковые отношению в силу своего особенно зашкаливающего максимализма. С союзом двух личностей и прочими прелестями эмоциональной зрелости, недоступными мне ввиду очевидных обстоятельств.

Я отстранилась от теплого, несмотря на погоду, тела, и постаралась хотя бы дернуть уголками губ.

— Нет.

— Почему? — такое детское возмущение в голосе; сложно не улыбнуться искренне. — Я же извинился.

— Потому что я женщина, и быть для меня сволочью — непозволительная роскошь, — Тони не стал провожать меня непосредственно до машины. Пришлось обернуться и произнести это громче, нежели стоя рядом с ним. — И ты не извинялся, кстати.

— Я оправдался, это одно и то же.

Сомневаюсь, что Старк услышал, но театральный недовольный вздох я все равно издала.

Я уже взялась за ручку передней двери, когда не удержалась и крикнула:

— Позвони мне вечером!

Тони, успевший отойти на несколько шагов к школе, обернулся и отсалютовал. Как типично. Я закусила губу, стараясь скрыть невовремя рвущуюся улыбку.

В машине у Лесли приятно пахло лимонами.

***

Давно в моей комнате не было так спокойно и напряженно одновременно.

Потерявшийся среди складок покрывала телефон вещал на неизвестно какой раз повторяющуюся любимую «Hallelujah» в исполнении Руфуса Уэйнрайта; аккуратно выглаженное и уложенное на спинке стула платье вызывало легкие приступы паники; лежащая на тумбочке у зеркала плойка уже давно перегрелась и грозила спалить каждого, кто к ней рискнет прикоснуться; я сидела в кресле, закутавшись в одеяло, и искренне надеялась, что моего внезапного отсутствия на вечере никто не заметит.

Неладный будильник с изображением цветов на циферблате настойчиво тикал, отсчитывая секунды и минуты до судного часа.

Дверь в комнату отворилась, и я с тихим стоном уткнулась лицом в укрытые одеялом колени.

Интересно, Стив сможет понять и простить, почему я бросила его одного на растерзание этой размалеванной армии фурий в юбках?

Как тяжело подавить порыв достать из папиного тайника бутылку виски, лечь на пол, зажечь сигарету и начать хриплым голосом подпевать.

Молчание Лесли длилось ровно одну строчку.