Мое побережье

— Мерзко, — Брюс скривился, подал «рулетку неудачи».

— Н-да, — запоздало протянула на его реплику и спешно закрутила стрелочку. — Зато хоть какое-то развлечение.

Беннер подозрительно сощурился, но фразу оставил без комментария. Это я в нем любила. Ненавязчивость.

Сама, правда, не могла похвастаться подобным качеством.

— Как, кстати, дела с Наташей? У тебя лайм или трава, — ответ на немой вопрос в карих глазах, обращенных к картинкам с бобами.

— Ну, — он прожевал конфету и поморщился. Вот же счастливчик, блин; один раз попалась подлянка, да и то приемлемая. Без удушливого привкуса вонючих носков. — Нормально.

— Красноречиво, — я достала оранжевую конфетку. Персик или рвота.

— Мы, — он воровато оглянулся, словно проверяя, не слышит ли нас Бартон, увлеченный каким-то утренним шоу. Еще одна ранняя пташка. — Мы в основном тут сидели, разговаривали, — голос его все равно зазвучал тише.

— Просто разговаривали?

То ли это была игра теней, то ли Брюс, в самом деле, чуть зардел и уставился в столешницу. Моя челюсть так и замерла в сомкнутом положении, расчленяя мерзкий боб.

— Ну, пару раз целовались.

Рвотный рефлекс вызвал страшный спазм. Забывая о «специальном пакетике», я в мгновение ока спрыгнула со стола и добежала до раковины, откручивая кран и выплевывая разжеванную конфету. Сложив ладони лодочкой, на несколько раз прополоскала рот и до мурашек скривилась от крепкого послевкусия. Лишь в последний момент отказалась от идеи пустить в арсенал средство для мытья посуды, памятуя о не самых глобальных, но каких-никаких знаний, вынесенных из уроков химии.

— Извини, это…

— Не персик. Я догадался, — в голосе звучала легкая ирония.

— И не реакция на твои слова, — вернувшись к исходной позиции, я поздно осознала, что слишком сместилась в сторону Беннера, и теперь лодыжка не просто упиралась в его стул — загибалась крайне неудобно, однако двигаться не стала. Подтолкнув игральный круг к нему, поерзала и пристроила болтающуюся ногу между его двух — многим удобней. Брюс на сии махинации даже не обратил внимания. Только откинулся на спинке стула да шире развел колени в стороны. — Как это было?

— Что, поцелуй? Нормально, — он постарался как можно беспечней пожать плечами, однако я заметила его нервозность. — Зубная паста или черника. Опять.

«Нормально». Явления рождения и смерти он по аналогии окрестит этим словом?

Мальчишки. Обескураживающее отсутствие желания обсуждать подобные темы. Понимая, что подробности, полные красочных эпитетов, выпытывать бесполезно, я посмотрела на картинку, что указывала стрелочка.

Груша или сопли. Фу.

В районе лестницы послышались голоса. Вернее, голос — один единственный, громкий, хриплый спросонья, заведомо исключающий возможность не узнать его владельца. Которого я была бы рада выкинуть из своей головы и запереть воображаемую дверь в сознании на засов и десяток замков.

— Джарвис! Где бы ты ни был, отзовись и скажи, что у нас на завтрак.

Он свернул в противоположную от кухни сторону, где виднелись высокие книжные шкафы и часть громоздкого дубового рабочего стола, и откуда, точно по волшебству, — я была уверена, что там никого нет! — показался Эдвин в неизменном, идеально выглаженном костюме-тройке. Из переднего кармана на груди показывалась, поблескивая, цепочка золотых карманных часов.

— Жрать хочу, умираю, — тем временем отвлеченно продолжал он, уткнувшись в экран телефона и принимаясь что-то быстро печатать.

— Доброе утро, сэр, — размеренный, приятный голос с едва улавливаемым британским акцентом.— Сделать вам омлет и тосты с горячим шоколадом?

— Мне бы мяса.

— Поджарю с беконом, — на лице Джарвиса фактически не дрогнул ни один мускул, но я с трудом сдержала смешок, ликуя, что хоть кто-то может безнаказанно подшучивать и ставить на место этого остолопа.

Даже забавно, как один человек может ускорить твое сердцебиение до бешеных пределов, — измеряйся они на спидометре, стрелка давно бы пробила стекло, — а потом — заставить его остановиться.

Было… стыдно.

Начистоту, я не склонна к самоубийству и не думаю, что когда-нибудь смогла бы наложить на себя руки (дело не только в осознании эгоистичности акта по отношению к Майку), но, скажу искренне, после сегодняшней ночи, в ситуации, когда бы автомобиль ехал прямо мне навстречу, я не уверена, что отошла бы в сторону.

Утром мне не хотелось смотреться в зеркало. Не только потому, что я уснула с размазанным по всему лицу макияжем — странное отвращение к самой себе, какого раньше не замечалось, отталкивало, стоило только увидеть в отражении, вспомнить, что эти самые губы…

Меня передернуло, и я запоздало спохватилась, слезая со стола. Джарвис наклонился за сковородой.

— Всем… доброе утро.

Пришлось опереться на плечи Брюса, дабы перекинуть ногу через его колено и не упасть. Одно неловкое движение, и навалюсь сверху. О, вот об этом хотелось думать в последнюю очередь.

Беннер поздоровался с ним, как и подошедший Клинтон. У меня же не повернулся язык.

— Что это, конфеты? — Старк подцепил один боб из коробочки и забросил в рот.

— Стой, тебе может… — договорить Брюс не успел — этот тип начал жевать. Недолго, правда: скривившись, Старк развернулся и в спешке ринулся по направлению к уборной, забывая обругать кресло, в которое случайно по пути врезался коленом.

— Что это было? — Клинт, явно не понимавший смысла происходящего, переводил взгляд с меня на Беннера.

— Судя по цвету, либо сыр с плесенью, либо тухлое яйцо. Я без очков не успел разглядеть.

— Поделом ему, — да, я не удержалась. Брюс просочившуюся сквозь стены морали злорадную реплику проигнорировал, однако Бартон вопросительно свел брови.

— У вас с ним, — он выставил два указательных пальца перед носом и потер ими друг о друга. Очевидно, заметив наши недоуменные лица, пояснил: — Ну, терки?

«Терки». Смешно.

Воображение вдруг подкинуло образ Майка, сидящего в гостиной и ворующего моих мармеладных червяков из пачки.

Между нами, типа, вообще ничего больше нет.

— Типа того.

И, не дожидаясь ответной реакции да кого-нибудь, вернувшегося из туалета, я поспешила юркнуть в гостиную. Дурацкое утро.

Дурацкое каждодневное влачение существования.

Прибрежная черта почти скрылась за густым туманом.

***

Я думаю, у каждого из нас в жизни происходили такие моменты, после которых ты уже понимаешь, что таким, как прежде, не будешь. Что ничего вокруг тебя не будет прежним. Мир никогда уже не изменится и не станет таким, каким был «тогда», до этого «эпизода», «события». Мы еще называем их «переломными» моментами; иногда они меняют твою жизнь к лучшему — в таких случаях ты даже не думаешь об этом. Ты просто наслаждаешься. В иных случаях они тебя ломают. Тебя и твою жизнь.