Могу!
Шрифт:
— Зачем?
— Видите ли… Тут ведь гипноз очевидности! На кровати Георгия Васильевича найдена пуговица — с рукава Виктора. Как она попала на кровать? Это очевидно: оборвалась во время борьбы и упала. Это так очевидно, что ни сомнений, ни проверок не нужно. Не правда ли?
— А вам они нужны?
— Обязательно! Я ведь — Фома неверный, мне надо все в руках подержать и пальцами пощупать. Я на очевидность полагаться не хочу и поддаваться ее гипнозу тоже не хочу!
— Что же вы хотите пощупать? — с интересом спросил Борс.
— А вот те нитки, которые остались на рукаве!.. Пуговица оторвалась, а нитки-то, какими она была пришита, поди, остались?
— Что же вы хотите увидеть?
— А вот что!..
Очевидно, Табурин собрался сказать что-то исключительно важное. Он слегка приподнялся с кресла, потянулся вперед, ближе к Борсу, и, понизив голос, прошипел театральным шепотом:
— А вот что! Я хотел бы по остаткам ниток определить: истрепались ли они так, что пуговица оторвалась, или…
— Или?
— Или они просто отрезаны? Лезвием бритвы, например?..
— Что тако-ое?
Борс выпрямился. Но и Табурин тоже выпрямился. Оба смотрели друг на друга, и каждый что-то искал глазами. «А ведь ты совсем не глуп!» — с удовольствием подумал Борс.
— Пуговица оторвалась! — несколько спокойнее продолжал Табурин. — Почему? Или она была плохо пришита, или нитки истрепались. Так ведь? Нет, могла быть и третья причина: ее отрезали от рукава. Поттер, к сожалению, не подумал об этой причине, а я… я подумал! Я колоссально подумал!
Борс помолчал минуту или две.
— Хорошо! — сказал он. — Я обо всем этом поговорю с Поттером. Повторяю, он — умница, а кроме того он — удивительный следователь: для него главное не в том, чтобы доказать свою правоту и безошибочность, а в том, чтобы открыть истину. И он всегда готов поступиться своим предположением, даже в ущерб себе и своей репутации. И если ему честно помогать, он всегда будет благодарен и внимательно прислушивается ко всему, что ему скажут или посоветуют.
— Да? Молодец! Хвалю!
Борс улыбнулся этой похвале.
— Все, что вы сказали, я, конечно, постараюсь проверить! — пообещал он. — Но что может дать для дела такая проверка, я не знаю.
— И я не знаю! — сумрачно нахмурился Табурин.
— Вероятно, во всем том, что вы сказали, много важного и нужного. Но плохо то, что вы все время какими-то загадками говорите!
— Это оттого, что никаких отгадок у меня нет! — еще больше нахмурился Табурин.
— А только одни подозрения?
— Подозрения! — даже с отчаянием воскликнул Табурин. — Грандиозные подозрения, но… только подозрения! Я весь напичкан ими, а фактов у меня нет! Ни одного! — с жалобной горечью признался он. — Пахнет вокруг меня так сильно, что мне чихать хочется, а ухватиться мне не за что! Знаете ведь загадку: «Вокруг носа вьется, а в руки не дается»… Отгадка — запах! Вот так и со мной: именно вокруг носа вьется, каждой ноздрей слышу, как что-то вьется, а в руки ничего поймать не могу! Но… смогу! — угрожая кому-то, закричал он. — Рано или поздно, а смогу! Я им Виктора без боя не отдам, я за Виктора бороться буду, потому что это борьба за человека, да-с! За че-ло-века! Это вам не боксерский матч — Петерсон против Иогансона, это… Это… Это — человек против пуговицы, вот оно что!
Глава 11
За тот месяц, который Ив провел в Эквадоре, он получил несколько телеграмм за подписью Пинар. Он распечатывал их с некоторым нетерпением, чего-то ожидая от них, но, прочитав, равнодушно бросал в корзину. «Ничего нет? Подождем следующей!» — спокойно говорил он себе.
В этих телеграммах сообщалось, что чертежи заготовляются, что работа идет по плану, и изменений
в предварительной смете не предвидится.25 октября он получил еще одну телеграмму: «Чертежи готовы, срочно требуется ваше согласие». И в тот же день он вылетел из Квито, а на другой день вызвал к себе Софью Андреевну.
Они не виделись целый месяц. Все события произошли в отсутствие Ива, когда он был в Эквадоре. Софья Андреевна по заведенному у них правилу ничего о них не писала, но об убийстве Георгия Васильевича он знал, потому что ему по воздушной почте высылали в Квито местную газету.
Софья Андреевна приехала к нему, когда уже стемнело. Поздоровались коротко, даже сухо, как будто виделись совсем недавно. И едва лишь сели, как Ив задал свой обычный вопрос:
— Выпьете чего-нибудь?
— Нет, не хочу!
Он стал выжидательно смотреть на Софью Андреевну: что она скажет? Но она не начинала говорить и рассказывать, а казалась безучастной. Он не стал ее торопить. Только всматривался, пытаясь увидеть больше, чем она показывает. И видел: Софья Андреевна за этот месяц изменилась. Правда, она старалась быть такой, какой была всегда, ее поза была свободна и непринужденна, а в голосе слышалась знакомая Иву ее обычная легкая насмешка. Но под глазами лежали тени, которых не было раньше, губы сжимались плотнее, и брови нервно вздрагивали. Все это бросилось в глаза Иву. Главное же было в ее взгляде: он сделался неуверенным, в нем появился ищущий вопрос, и в нем стала ясно видна боль. Ив видел эту боль, но понять ее не мог. «Странный, очень странный у нее взгляд!» — всматривался он.
— Итак? — наконец подняла она голову.
— Итак? — со своим неизменным видом переспросил он равнодушно и спокойно.
— Вы, конечно, ждете от меня отчета. Но нужен ли он? Ведь вы и без него все знаете.
— Я знаю только то, что было в газетах.
— И я знаю только то, что было в газетах. Вы, кажется, рассчитывали на то, что я знаю больше? — насмешливо спросила она. — Вы ошиблись. Конечно, меня вызывал следователь, но ведь он мне ничего не рассказывал, а, наоборот, требовал, чтобы рассказывала я.
— Что же вы ему рассказали?
— Все, что я знала, т. е. почти ничего. Во всяком случае я постаралась говорить так, чтобы ничего не сказать. Да и о чем бы я могла говорить? О романе Юлии Сергеевны и Виктора? Он о нем, конечно, знал и без меня. Да и вообще он, конечно, лучше меня все знает!
Ив искоса посмотрел на нее.
— По правде сказать, я предполагал, что вы знаете больше, чем было в газетах!.. — на что-то намекая, сказал он.
— Больше? Но откуда же я могу знать больше? — с таким преувеличенным недоумением спросила Софья Андреевна, что Ив улыбнулся.
— Хотя бы из местных толков и слухов! — уклончиво пояснил он, прищурив глаза.
— О! Если бы я начала рассказывать их вам, то не кончила бы до утра!
— Я полагал, — продолжал Ив с той же уклончивостью, которая давала понять, что полагал он что-то совсем другое, а не то, что говорит, — что вы ближе других стояли к этому делу… то есть к этим людям! — поспешно поправился он. — И, значит, можете знать то, чего не знают другие.
— Ни к этому делу, ни к этим людям я никак не стояла! — резко, даже чересчур резко ответила Софья Андреевна. — Вы, кажется, с ума сошли в вашем Квито! — рассердилась она, но Иву показалось, что она своим рассерженным тоном прикрывает что-то, похожее на испуг. — Какое отношение я могла иметь ко всему, что произошло? — добавила она и посмотрела вызывающе. «Я ничего не боюсь!» — говорил ее взгляд.