Мои песенки

Конечно же, легкомысленный Агнивцев, «пустовесный», безалаберный, нищий, не знающий пресловутых «мук слова», расточительно расходующий свой виртуозный версификаторский дар на сущие безделицы, — на «эротику-экзотику», вызывал снисходительное отношение и даже насмешку (не на зависти ли замешанную?) в среде «серьезных» литераторов. К тому же стихи Агнивцева, рассчитанные на устное, актерское произнесение (а настоящие поэты, как правило, с трудом выносят такую театрализованную декламацию), в напечатанном виде выглядят несколько неряшливо, изобилуют восклицательными знаками, в них порой спотыкаешься о тавтологию; строгий ценитель найдет в них немало языковых огрехов. Но многое искупает обаяние и грациозный юмор. К этим песенкам так идут старомодные определения — гривуазные, куртуазные, жантильные! Стихотворения Агнивцева с удовольствием повторяли почитатели, печатали развлекательные и юмористические издания, а также «журнал красивой жизни» — «Столица и усадьба».

Издатель «Столицы…» Ю. Крымов предполагал поначалу помещать на страницах журнала произведения авторов только высокородных, принадлежащих к высшему свету. Но вот беда! Князья, графы и баронессы писали бесцветные вирши о доле народной и о природе, а читателя терять нельзя было. Вот в редакции и изобрели несколько псевдонимов для нищего дворянина Николая Агнивцева (самый милый из них — Agni), и он честно отрабатывал свои гонорары.

И вот, наконец, казалось бы, плодовитый литературный поденщик нашел свое дело, — главное дело жизни. 1910-е годы в Петербурге — это период расцвета театров и театриков-кабаре; «Бродячей собаки», «Приюта комедиантов», «Дома интермедий». В январе 1917 Николай Агнивцев вместе с режиссером К. А. Марджановым и актером Ф. Н. Курихиным создал в Петрограде театр-кабаре «Би-ба-бо», вскоре переименованный в «Кривой Джимми». Агнивцев писал для него почти весь репертуар (вторым автором театра был Н. Евреинов) — одноактные пьесы, веселые скетчи, коротенькие водевили, одноактные пьесы, куплеты для хора, бесчисленные песенки. Успех был полный. Но вот беда, времени для подобных развлечений уже оставалось совсем мало. Летом 1918 года случилось к тому же пренеприятное событие: ведущего актера, И. А. Вольского, арестовало ЧК — за слишком смелые частушки. Только вмешательство Луначарского спасло артиста. В «Красной газете» появилась статья-донос под выразительным названием: «Учреждение для паразитов». Театр оказался под угрозой закрытия.

Из неспокойного и голодного Петрограда театр уезжает на гастроли по югу России. В 1921 в Тифлисе в издательстве театра вышла книжка Н. Агнивцева «Санкт-Петербург». Гастроли затянулись — любимый Санкт-Петербург — Петроград Агнивцев, по сути, потерял навсегда.

Николай Агнивцев разделил судьбу тысяч русских беженцев. В 1921 он эмигрировал через Константинополь в Берлин, а затем Париж. В Берлине вторым изданием, исправленным и расширенным, вышел сборник о Городе — «Блистательный Санкт-Петербург».

Но ни в Берлине, ни в Париже Агнивцев не прижился. Соблазненный иллюзиями НЭПа, он через год возвращается в большевистскую Россию — уже тоже чужую и чуждую ему страну. Мучительно ищет свое место в новой политической и литературной ситуации. Пытается реанимировать театр «Кривой Джимми» в Петрограде, в феврале 1923 пробует открыть новый кукольный театр «Ванька-Встанька» в помещении бывшего кабаре «Нерыдай» в Москве. В мае 1923 «Свободный театр» (Невский, 72) дважды объявляет о «Неделях Н. Агнивцева». Но время театров-кабаре уходит вместе с НЭПом, и Агнивцев с его камерным и специфическим талантом оказывается на обочине литературного процесса. Неожиданно он становится детским писателем: издает два десятка стихотворных книжек для малышей. Пишет для цирка и эстрады. Изредка печатается в единственном сатирическом журнале-монстре — «Крокодиле». Ирония судьбы, как не вспомнить: «Жил да был Крокодил, удивительно мил…». Последний прижизненный сборник избранного Н. Агнивцева с выразительным названием — «От пудры до грузовика» (в наивных словах — обозначена эволюция его творчества) вышел в Москве в 1927 в издании автора. В эти годы, в состоянии все большей растерянности, он переделывал свои старые стихи в соответствии с «социальным заказом»: менял мораль на противоположную, содержание доводил до абсурда, а форму… форму особенно жаль, она вопиюще не соответствовала содержанию. Были «Санкт-Петербургские триолеты», — стали «Триолеты с бензином». Насильственная трансформация не могла быть безболезненной, автор сам — от безысходности — калечил стихи. Например, одна из самых известных песенок — «Перс на крыше». Было:

Хорошо жить на Востоке,Называться Бен-ГассанИ сидеть на солнцепеке,Щуря глаз на Тегеран…

— стало:

Хорошо жить в Самарканде,Называться Салейман.И сидеть там на веранде,Щуря глаз на Самарканд.

Жить-то как-то надо было, и не в придуманной им восточной сказке, а в советской Москве.

В архиве сохранилась поэма «Ленин-мозг» (1924), написанная под впечатлением поразившего воображение события: бальзамирования тела Ленина. (Тогда многие культурные люди были потрясены этим чудовищным, языческим действом, подробности которого широко освещались в прессе.) Сюжет поэмы: пламенные ленинцы похитили мозг усопшего вождя из морга, разослали частицы во все страны, люди по микрону проглотили волшебное вещество, заразились коммунистическими идеями, и таким образом произошла мировая революция. Это не сатира, не юмор, не пародия, это — грустный диагноз времени.

Трагифарс финала жизни Николая Агнивцева: в журнале «Крокодил» (1932, № 31) в качестве некролога было помещено одно из последних его стихотворений, написанных для сатирического театра «Крокодил» — «Марш тараканов». «Маленький человек» животного мира, несчастный таракан стихов капитана Лебядкина и Н. Олейникова не вызывает и капли сочувствия у «советского» (изо всех сил пытавшегося притвориться «советским»), поэта-сатирика.

«Мы — тараканы,Такой народ,Мы страсть ударныНаоборот. Мы усиками шевелимИ все дрожим, дрожим, дрожим.Лбы у нас покрыты потом,Как не вышло бы чего там…» —

и т. д.

Умер Николай Агнивцев в полном одиночестве и заброшенности 19 октября 1932 года от скоротечного туберкулеза горла; похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Ольга Кушлиня

Мои песенки

Всем, сценически обокравшим меня, стоически посвящаю

СЛОН И МУХА

Однажды некий толстый слон,Красою мухи поражен,К той мухе, словно феодал,Преступной страстью воспылал!Но муха, быстро рассудив,Что толстый слон, хоть и красив,Но все ж велик для жениха,Взяла и скрылась от греха!Влюбленный слон не пил, не ел,Влюбленный слон худел, бледнелИ таял, таял по часам…«Dans chaque malheure — cherchez la femme!» [1] И, как французский томный граф,Он умер, тихо прошептав:«Не для меня придет весна»…Так муха слопала слона!Отсюда ясно, что слоныВлюбляться в муху не должны,Зане на сей предмет для нихСудьба назначила слоних!

1

Dans chaque malheure cherchez la femme — (франц.) в каждой неприятности ищите женщину.

РАССЕЯННЫЙ КОРОЛЬ

Затянут шелком тронный зал!На всю страну сегодняКороль дает бессчетный балПо милости Господней!..Как и всегда, Король там былГалантен неизменноИ перед дамой преклонилВысокое колено!..Старый Шут, покосившись на зал,Подняв тонкую бровь, прошептал:— Он всегда после бала веселогоВозвращается без головы!..Как легко Вы теряете голову!Ах, Король, как рассеянны Вы!Затянут красным тронный зал!На всю страну сегодняНарод дает свой первый балПо милости Господней.Как и всегда, Король там былГалантен неизменно!..И под ножом он преклонилВысокое колено!..Старый Шут, покосившись на зал,Подняв тонкую бровь, прошептал:— Он всегда после бала веселогоВозвращается без головы!..Как легко Вы теряете голову!..Ах, Король, как рассеянны Вы!..

ПРИНЦЕССА АННА

Из своей опочивальни,Чем-то очень огорчен,Побледневший и печальныйВышел в зал король Гакон…И, как то необходимо,Молвил, ставши на ступень:— Здравствуй, мой народ любимый!И сказали: «Добрый день!»114 гофмейстеров.30 церемониймейстеров.48 камергеров,345 курьеровИ 400 пажей!..И, дрожа, как от озноба,Продолжал Гакон король:— Нам сейчас одна особаПричинила стыд и боль!..Видно нас (в том нет секрета!)За грехи карает Бог!..Что вы скажете на это?..И сказали грустно: «Ох!»114 гофмейстеров.30 церемониймейстеров,48 камергеров,345 курьеровИ 400 пажей!..— Наша дочь, принцесса Анна,Позабыв свои дела,Неожиданно и странноНынче сына родила!Мы б узнать от вас хотели(Будьте ж честны и прямы!), —Кто замешан в этом деле?И сказали тихо: «Мы!» —114 гофмейстеров,30 церемониймейстеров,48 камергеров,345 курьеровИ 400 пажей!..

ПЕРС НА КРЫШЕ

Хорошо жить на Востоке,Называться Бен-ГассанИ сидеть на солнцепеке,Щуря глаз на Тегеран…К черту всякие вопросы!Тишь, да гладь, да благодать!Право, с собственного носаДаже муху лень согнать!..Прямо даже непонятно.Персия это? Иль — персидский рай?..— Ай, как хорошо! Ай, как приятно!Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!..Хорошо сидеть на крышеПерсом с ног до головы…И толстеть там от кишмиша,Абрикосов и халвы!..Если ж станет очень грустно,Скушай персик от тоски!..— Ай, как вкусны! Ай, как вкусны!Ай, как вкусны персики!..Прямо даже непонятно,Персия это? Иль — персидский рай?..— Ай, как хорошо! Ай, как приятно!Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!..Чтоб любви не прекословить,Стоит только с крыши слезть!..Кроме персиков, еще ведь —Персиянки тоже есть!..Ай, Лелива! Глаз, как слива!Шаль пестра, как попугай!Ай, Лелива! Ай, Лелива!Как целуется! Ай-яй!!!Прямо даже непонятно,Персия это? Иль — персидский рай?..— Ай, как хорошо! Ай, как приятно!Ай, яй-яй-яй-яй-яй-яй!..