Мои сводные монстры
Шрифт:
Сижу.
Из будки выглядывает полусонный охранник.
– Алиса, из коттеджа Рождественских, - представляюсь.
Он помнит меня, кивает, и открывает мне дорогу.
– Ну, все, - выдыхаю вслух и снова смотрю на часы.
Может быть, все уже спят, и тогда завтра им будет сюрприз, что проститутка не испугалась угроз и нахально ввалилась к ним в дом.
А, может, сюприз получится сегодня, если кто-нибудь до сих пор бодрствует. И тогда у меня будет компания на торт и вино.
Света в окнах дома нет нигде, кроме одного. Третий этаж под самой
Свет там уютный, голубоватый.
Со вздохом подхватываю коробку с тортом, бутылку вина и выбираюсь из машины. Бросаю ее возле ворот, и толкаю железную калитку.
Было бы смешно, если бы заперто оказалось, через забор я бы вряд ли полезла.
Прохожу в сад. Иду по желтым сырым листьям, дорожка усыпана ими до самого дома. Кошусь на машины, которые братья поленились загнать в гараж.
Есть красная Альфа Ромео старшего брата. И серебристый Бентли среднего.
Не хватает только белого Роллс Ройса, но Николас его не скоро из ремонта заберет после той неловкости, что с его машиной стряслась.
Поднимаюсь на крылечко и тихонько толкаю входную дверь.
Тоже открыто и я, будто вор, крадусь в холл.
Все таки меня тут или ждали. Или просто эти люди ничего не боятся. Потому, что Храбрый Полицейский, в случае чего, подвергнет грабителей пыткам. Просто Гений запишет все эти делишки на видео. А после Белстящий Адвокат всю семейку отмажет.
Хорошо устроились.
В доме царят ночь и тишина. Мы с тортом и вином идем на кухню. Зажатым в зубах телефоном подсвечиваю себе дорогу и морщу лоб, вспоминаю маршрут.
Все таки, огромный у них дом.
На кухне, не стесняясь, щелкаю выключателем. Регулирую и приглушаю до уютного теплого неяркого света.
– Вот я и дома.
По-хозяйски оглядываюсь по сторонам, отмечаю идеальный порядок и ставлю покупки на стол. Бросаю курточку на спинку стула и отхожу к ящикам.
Бокалы нахожу быстро - они в сушке стоят после ужина. Чешские, черные, из барного стекла - Регина так их расхваливала.
Один за другим открываю ящики и роюсь в каких-то инструкциях, салфетках, вилках-ложках, наконец, достаю штопор.
И, вздрогнув, роняю его на пол, когда за спиной раздается мурлыкающий голос Ника:
– Освоилась уже, лапушка, хозяйничаешь?
Оборачиваюсь.
Он неторопливо проходит на кухню. Походочка-вразвалочку, как всегда, но сейчас он устал будто бы, довольным не выглядит, на ходу стягивает светлую джинсовую куртку и, так же как я, швыряет ее на спинку стула.
Приближается ко мне.
И наклоняется к полу.
Не отодвигаюсь почему-то, как во сне смотрю на его темные расстрепанные волосы, улавливаю аромат его парфюма - и в носу щекочет, что ж такое, этот мужской запах мне в кожу въедается, через поры в кровь, как доза чего-то запретного.
Ник выпрямляется и вкладывает в мою руку штопор.
– На, лапушка. Сполосни только.
Он плюхается за стол. Смотрит на торт и вино, и на одинокий черный бокал.
– Мне тоже бокал захвати, - просит и растирает ладонями лицо.
– И ложку тащи. Торт охота, - заявляет по детски.
– Что празднуем-то хоть?
С подозрением изучаю его. И меньше всего он похож на человека, который знает.
Что я его брату сегодня делала минет, пока тот за рулем по городу катался.– Алиса, - Ник щелкает пальцами.
– Чего зависла?
Абсолютно нормально разговаривает.
– Ты откуда так поздно?
– хрипло спрашиваю и поворачиваю кран. Плещу водой на штопор, подхватываю бокал и ложки.
– С работы, - Ник зевает, я сажусь напротив. Он снимает с торта пластиковую скрипучую крышку и забирает у меня столовую ложку. Вонзает ее в шоколадный бисквит и несет ко рту, и на стол падают крошки.
– М-м-м, - оценивает с набитым ртом.
– Вкусно.
Смотрю на него и улыбаться не хочу, но губы сами растягиваются, и я повторяю за Николасом - отламываю ложкой торт и отправляю в рот.
Штопором он ловко выдергивает крышку из бутылки, она вылетает с громким хлопком. Ник разливает по бокалам Цвайгельт и поднимает свой.
– За нас, лапушка?
И когда я уже поддерживаю тост и делаю глоток терпкого вина…
– За эту ночь, - добавляет он, и залпом расправляется с вином. Большим пальцем вытирает влажные полные губы.
И пристально смотрит на меня.
– Что будет этой ночью?
– сиплю. В горле першит, и я тоже пью, сразу залпом. Не рассчитав сил, брякаю стаканом об стол, в голову дает резко, и я чуть пошатываюсь на стуле.
И смотрю на Ника в ответ.
– Я ведь говорил уже, чтобы влюблен в тебя?
– он по новой наполняет бокалы, протягивает мне мой.
– И пусть ты мою машину расколотила. И пусть с моими старшими братьями целовалась. И пусть Виктору сегодня отсосала - плевать.
Этот переход к горячему такой резкий, и ни голос, ни взгляд его при этом не изменились ни капли, это сказано так буднично, словно я Виктору брелок для ключей в качестве сувенира привезла с отдыха, а не облизывала его член, и не стонала от возбуждения.
Опрокидываю в себя новую порциию вина.
Кровь приливает к щекам.
Сильнее качаюсь на гладком стальном стуле и упираюсь руками в стол.
– Лапушка, ты меня слушаешь?
– Ник понижает голос до интимного шепота. Наклоняется ближе и широкой ладонью накрывает мою.
– Расслабься. Ты не виновата.
– А кто виноват?
– поднимаю голову. Встречаю его черный взгляд, и чувствую, как в голове все плывет.
– Чего вам надо от меня? Зачем…так. Почему нельзя…кому-то одному, - говорю и сама не понимаю, что несу, они мне выбора не давали, напирали все трое, и у меня, как у жадины, разбежались глаза.
– У Арона травма молодости, - негромко рассказывает Ник, и перебирает мои пальцы.
– В институте, на третьем курсе. Он влюблен был. В сокурсницу. Женился бы даже. И вот как-то сидели они в сауне, зимние праздники, все дела, студенты. Кто-то спьяну вызвал девочек. И приезжает она. Невеста его. В одних трусах к ним в зал заходит. А она еще такая…ангел на вид. Ну вот. Брат ее тода чуть не убил. Схватил голую, и из сауны выволок, на улицу, а зима ведь, там задний двор, чтобы из парилки - и в снег. И забор высокий. И народу вокруг нихрена - ори, не ори. И ночь еще, сочельник. Рождество скоро. Ну, так. Если бы подружки ее визг не подняли…да он сам бы запустил, пока не заморозилась, любил же.