Мои сводные монстры

Сглатываю.

Про его невесту из головы вылетело, и он сам про нее молчал, не болтал с ней по телефону, не торопился на встречу с ней, он сказал, что освободил вторую половину дня специально для меня.

И мы сейчас вместе в машине, едем куда-то.

Он моего взгляда на трусики не замечает, не поворачиваясь, ведет подбородком.

– Там, в кармашке, коньяк вроде был, Алиса. Угощайся.

Достаю плоскую бутылку, укладываю ее на ладони. Взвешиваю.

И закусываю губу.

Мне все ясно. Он трусы Тины в машине возит, вчера после ужина поехал ее провожать, и они не сдержались, развлеклись, ушла она без трусов.

А он сидит. Невозмутимый. И я сижу. Возможно, на том самом месте, где он ее зажимал, мял ягодицы и грудь.

– Тормози, - командую резко.
– Живее.

Виктор слегка поворачивает голову. Если он и удивлен, то собой владеет отменно, смотрит на меня чуть снисходительно, кивает:

– Прямо здесь?

Кошусь в окно.

Мы на развязке, поблизости ни остановок, ни безопасного местечка, поток машин нескончаемый, серые бетонные блоки делят широкое полотно кольца.

– До ближайшей остановки едь, - сбавляю тон. Вспотевшими пальцами сжимаю коньяк.

– Тебе точно не повредит пара глоточков, красотка, - добрым голосом советует Виктор. Нашаривает в кармане куртки красно-белую пачку и выщелкивает сигарету.
– Что за истерики на ровном месте?

– Отстань.

– Я с тобой спокойно разговариваю, Алиса, - он усмехается и зажимает в зубах сигарету.
– В ответ от тебя жду того же.

– А мне плевать, чего ты ждешь, Виктор. До остановки довези меня, и все, - отворачиваюсь к окну.

Стекло бутылки нагрелось в руке, и мне коньяка глотнуть хочется, чувствую себя ревнивой кретинкой, глупой собственницей, но эти трусики…

Расставили все по местам.

– Вон остановка, - тычу в окно.
– Тормози и катись к своей Тине.

Виктор убавляет радио, сбрасывает скорость. В тишине чиркает зажигалкой, опускает стекло, и в салон врывается ветер, и шум машин.

– Характер мне показывать не надо, - говорит он и делает паузу, вдыхает дым.
– Или в лес завезу, где сеть не ловит. И пойдешь пять километров до цивилизации. А там хоть матом орать можешь, хоть ножкой топать, поняла меня, - он даже тона не меняет на вопросительный.

В его голосе лед.

Чувствую, как на лбу выступает холодная испарина.

Виктор тормозит возле железной будки, ее серые ребристые стены расписаны красными и белыми баллончиками. Народу никого, а за остановкой и, правда, сосновый бор начинается.

– Пока, - кладу бутылку на панель. Вспотевшими руками отстегиваю ремень и, подхватив рюкзачок, выбираюсь на улицу.

Солнце спряталось, небо пасмурное, ветер усилился, и я ежусь в тонкой куртке, бреду в будку. Кладу рюкзак на железную лавочку, собираюсь сесть сверху.

Все еще слышу звук работающего мотора, он стоит, не уезжает.

Во рту горько почему-то.

За спиной хлопает дверь.

Оглядываюсь.

Виктор огибает Бентли. Идет за мной с таким лицом, будто он мой телохранитель, или нянь, а я совсем мелкая, шнурки завязывать не умею.

И это его лицо, озабоченное - оно успокаивает.

Не завез бы он меня ни в какой лес, не такой уж он монстр.

– Трусы, - говорю сразу, не даю ему высказаться, - невеста твоя забыла вчера свои трусы. Там они, в твоей машине.

– Да ладно?
– он равняется со мной. Еще хоть маленький шаг сделает - и я на лавку упаду, равновесие с трудом держу, в спине выгнулась, чтобы не так близко с ним, у меня от его взгляда по коже мороз.

– Виктор, отойди.

– Из-за этого истерика?
– он наклоняется к моему лицу. На полных губах теплая улыбка.
– Алиса. Давай заключим уговор. Сходи до машины. И посмотри еще раз. И если это не твои трусики - я тебе подарю свой Бентли.

Он замолкает.

У меня учащается дыхание. Потому, что я помню. Как Рождественские окружили меня в субботу, когда я знакомиться с будущей семьей приехала. Зажали в углу, залезли под юбку и стянули трусики, и Арон их в карман положил, но…

Похоже, что Виктор не врет, это мое белье. Лежит сейчас там, в машине.

– Да, - ладонью опираюсь на холодную железную стену.
– Наверное…

– Нет, так не пойдет, красотка, - широкая ладонь Виктора ложится поверх моей. Она сухая и горячая, словно у него жар. Его улыбка исчезает, он смотрит серьезно, в упор. Его взгляд темнеет.
– Был уговор, Алиса. Если трусики чужие - забирай Бентли. А если твои, - он сжимает мою руку, - я возьму и те, что сейчас на тебе. Но сначала, - его взгляд опускается на мои губы, - я тебя трахну в рот.

В ушах звенят его слова.

Он сжимает мою руку, отрывает от холодной кабины остановки и сплетает наши пальцы.

Рывком тянет меня на себя и наклоняется.

Его губы теплые и пухлые, широкая ладонь обхватывает мой затылок, путает волосы, плотно прижимает мою голову.

Он такой высокий, повелительно влечет к себе, кусает мои губы, ответа требует.

– Нет, подожди, - вырываюсь и бью его по каменным плечам.

Во рту разливается сладкий вкус кофе - он пил двойную порцию, похоже, с сахаром и сливками.

Своим телом он вдавливает меня в стену остановки, терзает мои губы, и по спине мурашки бегут от холода, и мне больно сопротивляться дальше.

Вытягиваюсь струной, на носочки привстаю. Руками пробираюсь по его широким плечам, обвиваю шею.

Стоим и целуемся, в железной будке, где не спастись от ветра. Пальцами он зарывается в мои волосы, другой рукой ведёт по спине, забирается под куртку, задирает кофточку, и мурашки топчутся по коже, это жёсткие и точные прицелы в солнышко, удар под дых.

Он мнет мое тело, я словно глина в руках создателя, в мышцах слабость, стоять не хочу.

Виктор мысли читает. Подхватывает меня под ягодицы, прижимает к себе.

Ногами обхватываю его бедра, запрокидываю голову, чтобы глотнуть воздуха, свежего, ледяного, он студит горячую кожу.

Виктор шагает к машине, и меня в его руках слегка подбрасывает. Плотнее прижимаюсь к нему, через его плечо смотрю на остановку.

Мы отдаляемся. Губы после агрессивного поцелуя покалывает, и я облизываюсь, кошусь вниз, на руку Виктора - на локте болтается мой рюкзак, бьёт его по ноге.