Мои сводные монстры

Заплетаюсь в ногах, держусь за его массивные плечи, перед глазами его лицо, блестящие темные глаза и губы, припухшие от поцелуя. Он стискивает талию, поднимает меня к себе, и снова набрасывается. Кусаю его язык, и под ногами исчезает земля.

Он в два шага пересекает комнату, и мы вместе валимся на постель. Он отрывает от себя мои руки и стягивает кофточку, щелкает крючками бюстика. Наклоняется и с пола поднимает блестящие браслеты.

– П-подожди, - заикаюсь, сомлевшая, слабо отталкиваю его.

– Теперь точно поздно, Алиса, - у него хищный взгляд и улыбка дьявола, он заводит мои руки наверх, к деревянной спинке кровати, и цепочка тихо звякает, когда он перебрасывает ее через рейку.

Стальные браслеты защелкиваются на моих запястьях, и я лишь сейчас понимаю, что добровольно отдалась во власть этого мужчины.

– Нет, расстегни, - дрыгаюсь и пытаюсь встать.
– Виктор!

– Я не сделаю больно, Алиса, - он сдирает с меня джинсы вместе с бельем. За подбородок поднимает мое лицо, и секунду смотрит в глаза.

Комкает трусики и толкает их мне в рот, как кляп.

Пяткой бью по постели.

Он отклоняется. С ног до головы оглядывает меня, голую под ним, пальцем медленно ведет по груди, задевает твердый сосок, и мурашки разбегаются по коже.

– Красавица, - шепчет он. Нависает надо мной.

Лежу с трусиками во рту и смотрю на него.

Он одет, в брюках и футболке. И раздеваться не торопится, будто ждет чего-то.

И тут с тихим скрипом открывается дверь. И в проеме вырастает темная мужская фигура.

Виктор

Отжимаюсь на кровати и оборачиваюсь.

Николас шагает в комнату. Шуршит рюкзаком, прикрывает дверь. Он стягивает куртку и смотрит на постель, на стройное девичье тело, залитое красноватым светом ночника.

И смотрит брат так, что я машинально сжимаю челюсть. Девушка на кровати все меньше и меньше на игрушку похожа, на развлечение, у младшего глаза горят, я этот блеск знаю.

Тоже оглядываюсь.

Она лежит, сжав длинные ноги. Светлые волосы спадают на голую грудь. Взглядом мечется с него на меня, и не мычит даже, молчит.

И в какую-то секунду я верю, что мне хватит выдержки наручники с нее снять, выгнать брата и выйти самому, ведь если мы останемся - потом хрен все это распутаешь, одной ночи будет до трясучки мало, встрянем все вместе.

Я чую, я уже как наркоман, только о ней и думаю.

Надо отпустить.

Но тут она поднимает ногу. Сгибает ее в колене. Пяткой пинает меня.

И мы оба пялимся на поджатые пальчики, на узкие разведенные бедра, на впалый живот и впадинку пупка…

Это песочные часы, талию одной рукой обхватить можно, сжать до одури, и держать, чтобы не вздумала съеб*ться от меня никуда.

Наверное.

Это помутнение.

Потому, что я наклоняюсь, запускаю пальцы в мягкие волнистые волосы, отбрасываю их с высокой груди и другой рукой сдавливаю торчащий розовый сосок.

Твердый, как бусинка.

Она дергает запястьями, и звякает цепочка наручников.

– Ш-ш, - смотрю в глаза, огромные, голубые, зрачок расширен почти на всю радужку.
– Алиса. Поранишься.

– Она сама разрешила? Пристегнуть, - хрипло говорит Николас. Не отрывая от нее взгляда везет молнию на рюкзаке.

Достает камеру.

– Тебя это волнует?
– ладонью спускаюсь с груди на живот, ощущаю, как она подрагивает, веду ниже, касаюсь гладкого, аккуратного лобка.

Шлепаю по нему пальцами.

У нее во рту трусики, сквозь них звучит слабый стон. Она изгибается.

Смотрю на нее. Она смотрит на моего брата. Наблюдает, как он нервным движением вешает на шею ремешок и включает камеру.

– Тебя когда-нибудь записывали на видео, Алиса?
– Ник приближается, взглядом ее ест.

Пушистые ресницы дрожат. И все ее тело мелко потрясывает, до нее дошло, наконец, что происходит, и куда она попала.

В этом доме нет хороших людей.

Так вышло.

Наклоняюсь к ее лицу.

– Будем снимать?
– шепчу.

Она мотает головой. Сжимает ноги, и невольно мои пальцы в промежности тоже.

Там все еще влажно.

Она дергает руками, и стальные браслеты врезаются в тонкие запястья.

Я так не привык. Заставлять. И мне не хватает ее голоса.

– Давай только не кричать, - подцепляю край трусиков, и тяну кружево из ее рта.

Она фыркает, отплевывается, сверкает глазами на меня, и тихо, срываясь, в бессилии меня материт.

– У вас не семья, а чертова секта, ты в аду будешь жариться, и все твои братья, я никогда, ни за что, вам руки бы не протянула, у тебя ни сердца, ни совести, ты умирать будешь, а я станцую!

Она дергает запястьем.

И показывает мне средний палец.

Смотрю на него секунду.

Подаюсь вперед и рывком переворачиваю ее на живот. Наручники, брякая, срываются по рейке вниз, я шлепаю голую задницу и в ушах звон, на белой коже остается отпечаток моей ладони, я шлепаю снова, Алиса орет в подушку.

– Давай, покажи еще раз, - рычу и наклоняюсь, впиваюсь губами в круглую ягодицу, кусаю и втягиваю нежную кожу, от нее пахнет кокосом и маслом.

Мне рвет крышу.

Удар за ударом, шлепки до красноты, выпороть до визга, и сразу ртом, до стонов зализывать, губами к пояснице с двумя метками-ямочками, по спине вдоль выпирающих позвонков мокрую дорожку языком.

Я целую, и она извивается, невнятно и сдавленно просит о чем-то, я шлепаю, и она взвизгивает, охает в подушку, и подставляет мне попу.

Я не могу остановиться.

Это мозг сходит с рельсов.

Толкаю пальцы ей между ног, а там потоп, размазываю влагу, подушечками скольжу по бархатным складкам, наваливаюсь сверху и кусаю, и плечи, и шею, спутанные волосы липнут к губам, она всхлипывает и дергается подо мной, шире разводит бедра.

– Бл*ть, повернись, - мозг отшибает, тяну ее за волосы, нахожу приоткрытые губы и проталкиваюсь в рот языком, горячо и вкусно, и она тоже кусается, от ее стонов вибрация, она треплет мои губы и вплотную вжимается ягодицами в пах.