Молодость с нами

двоих-троих, все еще не вступили в самостоятельную жизнь, все еще учились, если не в институтах, то в

аспирантуре или на каких-нибудь курсах. И еще не многих из них жизнь взяла в оборот, подобный тому, в какой

она брала Люсю и Георгия, и они еще не расстались с юностью; юность еще стояла за их плечами, чудесная и

хмельная, как весна, она дергала их за языки, подымала со стульев, бросала друг другу на шею.

— Товарищи, товарищи! — долго и упорно просил слова Георгий, и когда кое-как утихли, он заговорил:

— Дело в том, товарищи, что все мы еще мальчишки и девчонки, так сказать, ученички. А вот Ольга Павловна

Колосова — учительница! Это устанавливает должную дистанцию между нами и ею. Поэтому болтать что

попало в присутствии Ольги Павловны я вам не рекомендую. Я расскажу лишь одну историю. В институте

физкультуры был преподаватель плавания. Это был выдающийся мастер своего дела. Он подготовил сотни

отличных пловцов. В специальном зале его ученики всю зиму отрабатывали соответствующие плавательные

движения, он помогал им шлифовать каждую тонкость этих движений, потом он пускал их в бассейн, потом

дальше — в реки, в озера и в моря. Они плавали и славили своего великого учителя. Но вот однажды учитель

нечаянно упал в воду. Ученики ждут, когда он появится на поверхности. Его все нет и нет. Минута прошла, две

прошли, семь. Кто-то сказал: ну и легкие у Семена Семеновича, столько выдерживает! А потом его достали

водолазы. Он утонул. Учитель плавания никогда до этого не бывал ни в какой иной воде, кроме как в банной, и

совершенно не умел плавать.

Все засмеялись, а Георгий закончил:

— Главное для учителя — не самому уметь делать то, чему он учит, а уметь учить других это делать!

— Это что — намек? — воскликнула Оля. — Может быть, я, по-твоему, не знаю истории?

Все опять засмеялись, и в этот момент в дверях раздался голос:

— А тем временем ваши пальтишки, шляпки и зонтики грузят в грузовик. Двери-то не заперты.

В столовую вошел полковник Бородин. Он был в гражданском костюме — в просторном пиджаке и

вышитой холщовой косоворотке, брюки засунул в голенища сапог и походил так на председателя богатого

колхоза. Боже, как только она, Оля, могла позабыть о дяде Васе! Как это могло случиться? А он, когда она к

нему подбежала и бросилась на шею, сказал, смеясь:

— Известно, что добрым друзьям специальных приглашений на день рождения не посылают. Добрые

друзья сами должны о нем помнить. Сейчас еще тетя Катя приедет. Она за тортом отправилась.

— Зачем? Какие торты? — заволновалась Оля, отыскивая Бородину место за столом. — Тортов у нас

вполне хватает.

Бородин сел за стол. Олины друзья, которым она не раз рассказывала всякие его похождения, в том числе,

конечно, и историю того, как он был актером, смотрели на него с интересом, симпатией, некоторые просто с

восхищением.

— А батька где? — спросил Бородин.

— Папа у Федора Ивановича. Сказал, что не хочет нам мешать.

— Ерунда! Как это вам не мешать? Будем мешать! — Он ушел в кабинет и долго не возвращался. Он

куда-то звонил, кому-то что-то приказывал. Потом он сам отворил на звонок своей жене Екатерине

Александровне, несколько томной и, когда Бородина с нею не бывало, то и жеманной, актрисе местного театра

драмы. Вместе с ней он вернулся в столовую, шепнул Оле: “Закусок готовь! Сейчас еще троечку гостей

подбросим”. Но закусок готовить было не надо, потому что приехавшие вскоре Павел Петрович, Федор

Иванович и Алевтина Иосифовна, которые успели завернуть по дороге в магазин, привезли с собой еще добрую

порцию яств.

За столам к этому времени было уже так шумно, что пора было вносить организующее начало, иначе

гостям грозила опасность охрипнуть и оглохнуть. Коля Осипов предложил спеть.

— Вот правильно, товарищ секретарь райкома комсомола! — одобрил Федор Иванович. — Массовое

мероприятие сплачивает. Узнаю боевого организатора.

— Ну, а что же еще придумать, Федор Иванович? — Коля Осипов смутился. Он никак не ожидал, что

когда-нибудь окажется за одним столом с секретарем райкома партии, да еще будет с ним чокаться рюмками.

— Да нет, правильно, правильно. Мы это твое предложение сейчас утвердим и запротоколируем. А что

споем-то?

— Давайте студенческую прощальную! — крикнула Тоня Бабочкина, у которой узкий шрамик шел через

щеку от уха к уголку рта — это был шрам войны. Тоня маленькой попала с матерью в бомбежку. — “Город спит

уже давно”, — добавила она.

— Давайте.

За столом запели.

Станут уезжать друзья,

Наши песни увозя,

Провожать их выйдем на перрон.

И в далеких городах

Будут им светить всегда

Огоньки студенческих времен.

Песня была лирическая, и Павел Петрович с удовольствием отметил, что она нисколько не похожа на те

шумные песни, которые он слышал летом в пригородном вагоне. Эту песню знали только Олины друзья по

институту, остальные слушали и старались подпевать, большей частью — невпопад.

Потом еще пели — и все студенческое. Павел Петрович, Бородин, Екатерина Александровна, Федор

Иванович и Алевтина Иосифовна ушли в кабинет. Варя сидела в столовой за столом, одинокая, бледная; она не

выпила ни глотка; у нее холодело сердце и горела голова. Она чувствовала себя за этим столом чужой, никому

не нужной, глупой со своими идиотскими страданиями, нелепой. Но она не могла подняться и уйти, у нее не

было сил для этого, она сидела, пригвожденная к стулу.

Неловко чувствовал себя в незнакомой компании и Виктор Журавлев. Он неотрывно следил за Олей и

ревновал ее ко всем, к кому она присаживалась, кому шептала на ухо, обняв за плечи рукой. Журавлев только и

ждал того, как бы поскорее закончился этот страшный для него вечер.

Нина Семенова о чем-то очень старательно упрашивала своего толстого студента. Развалясь на стуле, он