Молодость с нами

— Дура. Давай сам прочитаю. “Дорогие друзья…” Видишь, нас Шувалова в гости с чего-то зовет.

Никогда не звала. А тут зовет. Пусть одна гуляет, я лучше раков пойду наловлю.

— Ты с ума сошел! — закричала, захлопотала Калерия Яковлевна. — Надо сейчас же идти, дурак!

Болтаешь, сам ничего не понимаешь. К ней кого зовут? Только выдающихся. Попасть к ней в дом… Вот дурак,

вот дурак! Раков! Тьфу!..

Они кричали друг на друга так, что их ребята, двое сыновей, Колька и Сашка, собравшиеся было спать,

удрали в малинник, чтобы переждать там грозовую тучу. Калерия Яковлевна доказывала мужу, что он будет

последним глупцом, если не пойдет к Шуваловой, если упустит такой случай.

— Ты много о себе думаешь! — кричала она. — Ты все должности перезанимал в институте, а вот

коснись в гости к лауреатам, так нас и не зовут. В кои веки позвали, нос дерешь. Сейчас же собирайся! У нее

знакомства в Москве, в Ленинграде, она захочет — все может. Она может поднять человека, а может и уронить.

У нее рука в министерстве, в самой Академии наук, где хочешь.

Они уже собрались наконец. Они уже шли в потемках, а все еще ругались. Калерия Яковлевна

доказывала Харитонову, что он, конечно, правильно держится секретаря парткома Мелентьева: Мелентьев тоже

сила. Но нельзя пренебрегать и другими силами. Шуваловская сила попрочнее мелентьевской, и заручиться

поддержкой этой силы потруднее. Мелентьев по долгу службы должен всех поддерживать, а Шувалову разве

кто заставит кого-нибудь поддерживать! Не обязана. Поддерживает только кого ей вздумается. Нельзя упустить

такой случай, надо заручиться ее поддержкой.

Харитонов шел мрачный. Особых выгод от посещения Шуваловой он не видел. Все равно денег она ему

не даст, все равно надо будет бегать по городу и выступать с лекциями, писать статейки и рецензийки в

издательствах на рукописи технических книг. “Едер ист зейнес глюкес шмидт — каждый есть кузнец своего

счастья”, — любил повторять Харитонов старую немецкую пословицу. Но всю жизнь бил он молотом мимо

наковальни.

У ворот шуваловской дачи Харитоновы приняли вид благоденствующей счастливой парочки. Валентин

Петрович даже взял под руку разряженную Калерию Яковлевну. Когда им навстречу вышел томный

голубоглазый Борис Владимирович в полосатом костюме, они заговорили бодрыми голосами, Валентин

Петрович смеялся, стараясь придать своему смеху многозначительность. Калерия Яковлевна, здороваясь с

Шуваловой, потянулась целоваться. Серафима Антоновна мило улыбнулась, потом быстро ушла в свою

спальню и долго брезгливо терла ваткой, смоченной в одеколоне, губы и щеку, которых коснулась своими

губами Калерия Яковлевна.

3

Павел Петрович любил ездить в поездах и особенно в общих вагонах. Правда, в последние двенадцать —

пятнадцать лет это ему удавалось не слишком часто. С возрастом Елену Сергеевну тянуло на жизненные

удобства, а удобств в мягком или так называемом международном вагоне, говоря откровенно, куда больше, чем

в общем да к тому же еще и бесплацкартном. А так как они всегда брали отпуск одновременно, Павел Петрович

и Елена Сергеевна, и ездили на юг вместе, то и получалось, что в общих вагонах Павел Петрович мог

устраиваться, лишь когда бывал в командировках и курсировал между Донбассом и Уралом, по дороге в

Кузнецк или Криворожье. С командировочным удостоверением в кармане он, конечно, не упускал случая где-

нибудь в Сызрани, на Лозовой, в Белой Церкви или на иной не менее знаменитой пересадочной станции

ринуться со своим чемоданчиком к подошедшему поезду, забиться в такой бесплацкартный вагон, где можно

лежать и на третьих полках, расположиться там и слушать, слушать, слушать, изредка слезая вниз попить чайку

и самому вступить в беседу.

О чем только не говорят в общих вагонах дальних поездов, над какими только не бьются проблемами,

каких только не решают вопросов! В отличие от всяких иных человеческих собраний и заседаний, на

совещаниях в вагоне ставятся вопросы, которые касаются всех без изъятия сторон нашей жизни — от

мельчайших заусениц личного быта до глыб государственного и мирового значения. Тут будет и критика в адрес

председателя Псковского горсовета, у которого летом пыль метет по улицам так, что ходить надо зажмурившись

или в автомобильных очках, иначе без глаз останешься. Будет и рассказ о том, как в голой степи строили город,

которому и названия еще нет, а уже в нем семьсот домов с водопроводом, три кино и завод, такой громадный,

какие и на Урале не на каждом шагу. Будет тут длинное повествование мужа, от которого убежала жена, бросив

троих детей, и вот он теперь сам и мать, и отец, и нянька, и постирушка, что хочешь, и готов жениться на вдове,

у которой тоже есть дети, и не знает ли кто такую. Рядом пойдет рассказ о молоденькой красавице —

медицинской сестричке, которая подобрала на войне инвалида без ног, привезла к себе на родину, вышла за него

замуж, и живут они нынче душа в душу, всем соседям на зависть. Будут даны полные комментарии к заявлению

американского президента по поводу политики “с позиции силы”; после них стратеги с медалями на груди за

отвагу, за Будапешт или Берлин, споря и ссорясь, примутся составлять блестящий план разгрома банды Чан

Кай-ши, засевшей на острове Тайвань; потом поговорят об урожаях, о воспитании детей, о том, что для

грузового и пассажирского сообщения надо шире использовать средние и малые реки, зря они пропадают.

Поговорят о положении в Индо-Китае, об очередной смене французского или итальянского правительства,

посочувствуют народам этих стран, — и так будет разматываться, разматываться клубок жизни со всеми ее

горестями и радостями, со всеми недоумениями и неустройствами, со всеми надеждами и верой в будущее.

Проедешь сутки-вторые в общем вагоне — и словно заглянул в сердце народа, в его думы и помыслы.